Ну, как у тебя движется дело с «Гибелью России»? начал я с основного, сразу после второй порции горючего.
Застрял, мрачно признался Митя. Глазунова повторять не хочется, да и нельзя. А как втиснуть тему такую глобальную в рамки два на пять?
А ты мог бы нарисовать картину «Рождение России»?
Рождение?.. Митя задумчиво потрепал свою щегольскую, как у Репина, бородку. Даже в голову не приходило
Не мучайся, обрадовал я, есть уже такая. На днях в одной конторе увидел календарь такой, репродукция. Слыхивал ты про художника А. Набатова?
Вроде нет.
Я тоже в первый раз. Представляешь, он Россию в виде молодой прекрасной и совершенно обнажённой девушки изобразил. Она рождается-выходит из какого-то шара то ли земной шар, то ли яйцо, а может, и то, и другое вместе. Шар этот раскалывается на две половинки, на два лика: слева вестгот какой-то, рыцарь-крестоносец, справа узкоглазый азиатский лик, монголо-татарский. Они, лица эти и европейца, и азиата мертвы, сине-чёрны, безжизненны. А Россия кровь с молоком, вся полна жизни, глаза голубые светятся. Правда, ангелы-ангелочки с крылышками уже венец терновый на голову ей готовятся примерить, фоном картине горящие церкви, кровавое зарево пожарищ
Митя слушал моё неуклюжее описание, морщил лоб, пытаясь, видно, представить въяве картину неизвестного ему, да и, вероятно, ещё мало кому известного, А. Набатова. Вздохнул недоверчиво.
И что, Россия у него совсем нагишом? Да ещё, поди, и расщеперилась? Это модно щас.
Типун тебе! Ничего сального нет всё со вкусом, в меру. Она, Россия-то, в пол-оборота к зрителю стоит. Только глаза-глазищи не прикрыты и прекрасны.
Ну, что ж, смело. Надо взглянуть, констатировал Митя. Где, говоришь, видал?
В ЖЭУ нашем, в третьем. Там у них до сих пор портрет Ленина под стеклом висит, в галстуке и пиджаке, а рядом вот они Россию обнажённую повесили
Вот именно повесили, буркнул Митя. Давай-ка, именинник, репетатур лучше да стихи свои почитай.
Новая порция наконец-то полностью уравновесила организм. Захотелось есть. Мы с Митей подналегли на колбасу из бизонов и ворованную у нас и нам же корейцами проданную красную рыбу. Когда чуть прожевали, я и сделал Мите второй подарок в мой рождественский день.
Я, сказал я Мите, читать свои вирши тебе не буду, а почитаю лучше настоящие стихи. Слушай.
Я достал из-под матраса номер «Барановской жизни».
Надеюсь, ты не начал читать местные газеты?
Я что гребанулся? даже оскорбился Дмитрий Шилов. Одна дерьмократам задницу подтирает, другая коммунякам. Чума на оба ихних дома!
Ну, тут ты горячишься, возразил я, бывают и в наших газетах проблески. Вот, смотри, какого поэта наконец открыли:
Колокольный звон всея Руси
Небеса с землёй соединяет.
Господи, помилуй и спаси!
Мой народ беды своей не знает.
С куполами сорвана душа,
В трауре великая держава
Погибает Русь не от ножа,
От идей, что плещутся кроваво
Кто это, кто? Как зовут? возбудился Митя.
Владимир Турапин. Смотри, вот портрет его. Сам он из Москвы, но жил когда-то, в детстве, у нас, в нашей области. Так что земляк.
Друг Митя схватил газету, всмотрелся в лицо поэта, пробежал взглядом по строкам врезки. Затем проглотил всю подборку стихотворных строк. Я знал, какое впечатление произведёт это знакомство. Я улыбался и подкармливал своё истощённое в пьянках тело. Оно от «Смирноффской» уже было невесомо, безболезненно. В голове весело побулькивал наркоз. Самого главного другу-гостю я ещё не сказал.
Кстати, Митя, а я ведь лично знаком с Турапиным.
Да ты что!
Да-да! В общаге Литинститута встречались. Правда, он в матину пьяный всегда был, так что стихов его я тогда не слышал. Гляди ты, выпустил всё же книжку: из сборника стихи-то перепечатаны как он там называется?
«Берегите себя для России» Ух ты! Вот послушай:
И даже тем, кто ненавидит Русь,
Нужны знамёна русского народа
Митя даже вскочил.
Умри, Денис!.. Слава Богу, наконец-то появился у нас и после Коли Рубцова настоящий поэт!
И тут же Митя спохватился:
Стоп! Вру! Ты, Вадя, тоже поэт! Я тебе давно это говорю
Да хватит тебе, махнул я культёй, не криви фибрами до Турапина мне никогда не допрыгнуть.
Да хватит тебе, махнул я культёй, не криви фибрами до Турапина мне никогда не допрыгнуть.
Что ж, после мучительного (для меня) раздумья согласился Митя. Наверно, это так. Но и ты здорово пишешь. В Баранове сильнее тебя поэта нет
Ну, хватит! уже без улыбки оборвал я. Что ты меня за пацана держишь? Я как эти стихи почитал, так сразу и решил: кончено! Больше не буду бумагу переводить хватит!
Митя сел снова на пол, кинулся было меня переубеждать, но я прервал:
Всё! Давай ещё по одной да будем, наверное, заканчивать. Праздник праздником, но и дела есть. Не обижайся, Мить!
Я не обижаюсь, пьяно обиделся Митя.
Нет, правда, не обижайся, хлопнул я его по плечу рукой. Я одно дельце трудное и опасное обдумываю, мне скоро твоя помощь понадобится. Подмогнёшь?
Какой разговор! браво встрепенулся Митя. Чтоб сибиряк сибиряку не помог!
Он зачем-то, видать для торжественности, снова встал и, покачиваясь, провозгласил тост:
За Сибирь, коей могущество России прирастать будет ура!
И он молодецки хлопнул почти полный стакан забугорной водки. Я вдруг тоже встал и выпил стоя. Мы с Митей заводские. Он родился в Нерчинском Заводе, я в Александровском Заводе: есть такие райцентры за Байкалом, в области Читинской. Мы с Митей не могли не сойтись, не сдружиться, встретившись по воле судеб в чернозёмном городе Баранове за тыщи вёрст от Забайкалья.
Митя вдруг осовел вконец и с пьяным упорством вздумал допытываться: что у меня за проблемы, что за помощь мне понадобится? Он даже заплакал, заскрипел зубами:
Одни мы, Вадя! Одни!.. Гибнет Россия!.. И даже тем, кто н-н-ненави-и-идит Русь!.. Во как сказано! Пробьёмся, Вадя!..
По идее надо было укладывать Митю спать, но
Вот именно но: Марфу его я боялся пошибче, чем Михеича с его шакалами. Она, конечно, уже и домой названивала, и в мастерскую, ища поднадзорного муженька. Вот-вот и ко мне вздумает позвонить и тогда страшно представить себе дальнейшее. Марфа-то не забайкальская, Марфа самая что ни на есть барановская, баба без всяких понятий о бескорыстной земляческой дружбе. А ещё вдруг заявится самолично? А кулаки у неё с гениальную Митину голову каждый.
Митя, приподнял я его и встряхнул одной рукой, Митя, о делах потом погутарим, по трезвянке. А сейчас давай-ка на автопилоте домой: вот-вот обед, и твоя Марфа Анпиловна уже на полпути к дому.
Плевал я на твою Марфу! раздухарился Митя, выпячивая сибирячью грудь.
Да не моя она, Марфа-то, тряхнул я его ещё жестче. Ох, Митя, не рискуй. Вот тебе пятитысячный билет спрячь поглубже, вечером пивка попьёшь. А я тебе на днях звякну ты мне очень и очень будешь нужен. Ну, давай.
Я, сделав вид, будто не понимаю намёков Мити про посошок и прочее, подталкивая, довёл его до двери, выставил-проводил за порог. На всякий пожарный выглянул в коридор никого и все пять дверей соседских заперты.
Митя, не вздумай сейчас пиво хлебать вечером мучиться будешь, напутствовал я в спину Дмитрия, бодро зашагавшего к лифту.
Всё путём! Россия вспрянет ото сна! отмахнулся Митя и чуть не упал.
Ничего, успокоил я сам себя, захлопывая и запирая на все замки, задвижки и цепочки дверь, не впервой. Я вернулся в комнату, уселся на своём ложе, начал капитально и окончательно всё продумывать. В одной отравной бутылке оставалось ещё больше половины. Жратвы на пятерых. Я вливал в себя время от времени по глотку и закусывал.
Когда бутыль окончательно опустела и за окном сгустилась синь апрельской ночи, я устало потянулся, прошагал в ванную, взглянул на себя в зеркало и трезво подумал: да, так жить нельзя! Я чуть-чуть не перескочил грань, за которой мрак и темь. Именно сегодня, в сорок второй свой день рождения, я и очнулся: я не поэт, я всё потерял, я не живу, меня вот-вот и вовсе убьют
Страха особого не было. Была, кипела во мне страшная неизбывная обида: профуфукал жизнь! И ещё ярость, бешенство: неужто и конец мой будет таким же поганым? Да неужели эти шакалы вонючие с гнилыми душами и зубами, перегрызут мне на глазах у всех горло, уверенные, что так оно и должно быть! Ну, уж нет, сволочи! Так просто я под ваши жёлтые клыки горло своё не подставлю!
Да где ж это видано, чтобы Вадима Неустроева, коренного сибиряка-забайкальца, загрызли какие-то паршивые чернозёмные шакалы! Фиг вам!
Я бросился ничком на упругий, как молодая девка, матрас и уснул. Мне надо было очень хорошо выспаться.