Сергей Медовый
Железный Гулаг
Часть первая.
«Воронок» выехал из леса на просёлочную дорогу, поднимая клубы пыли. По обе стороны потянулись деревянные одноэтажные домики с палисадниками, обустроенными невысоким, аккуратно покрашенным забором из штакетника. Небольшая ухоженная деревенька, затерявшаяся в тайге бескрайней Сибири, была безлюдной и казалась нарисованной, сказочной.
Вдруг, непонятно откуда, появились дворняги. Шесть разношёрстных псов с жутким лаем, взрывающим тишину советской глубинки, погнались за большим железным «газоном», чуть ли не бросаясь ему под колеса.
«Глупые животные, подумал тогда я, понимают ли они, что им никогда не совладать с этим «монстром», что их неистовый остервенелый лай лишь пустая бравада друг перед другом? Скорее всего, нет». Я пристально вглядывался в собачьи оскаленные пасти, и начинал осознавать: как всё-таки они похожи на людей, как велико, порой, желание мелкого ничтожества, если не одолеть, так хотя бы облаять более сильного в этом мире.
Меня зовут Алекс. Мне уже за семьдесят. Я живу в одной из респектабельных стран Европы. Не без гордости признаюсь, что в материальном плане у меня все неплохо, имею собственную фирму, несколько филиалов, в одном из которых руководит мой сын, женат. В общем, не олигарх, но в достатке. В часы досуга частенько просматриваю новости из России по спутниковому ТВ.
Взяться за перо меня подтолкнуло последнее послание Президента России Федеральному собранию, где его речь была акцентирована на новейших разработках стратегического оружия. Плюс возраст, в котором желание поведать эту историю пересиливает страх за собственную шкуру.
Вы, конечно, сейчас улыбнётесь и скажете: совсем старый буржуй из ума выжил, намешал всё в кучу. Причём тут речь Президента России и «воронок», проезжавший по советской деревне? А дело вот в чём: в том самом автофургоне в 1977 году везли меня и ещё двух осуждённых. Все трое были приговорены Мосгорсудом к высшей мере наказания, то есть к расстрелу. И звали меня тогда Алексеем Дмитриевичем Соколовым.
Глава 1.
Уточню сразу: я не серийный убийца. Просто в то время в СССР расстреливали по многим статьям уголовного кодекса. Одна из них, которой обозначили моё преступление, была ст. 93 УК РСФСР со значком «прим», то есть хищение государственного имущества в особо крупных размерах и ещё много сопутствующих статей, не помню их номера, но звучали они, как «валютные операции», «злоупотребление служебным положением», «дача взятки» и так далее.
В двадцать восемь лет я уже занимал должность первого секретаря областного горкома комсомола. Естественно состоял в рядах КПСС. Сказать откровенно работа была не из лёгких, но деньги, власть и, как мне тогда казалось, безнаказанность оправдывали все трудности. Честно! Я ходил с высоко поднятой головой, в хорошем костюме, ездил на служебной «Волге», подчинённые обращались ко мне по имени отчеству; и, конечно же, девушки они были все порядочными, но доступными для меня.
Постараюсь не предвзято, но правдиво описать свою внешность. Уж простите меня за нескромность. Рост под сто восемьдесят. Спортивное телосложение, результат семилетнего занятия гимнастикой. Темно русые волосы, всегда аккуратно причёсанные и, совсем-таки, не безобразное лицо, выделяли меня из общей массы. А голубые глаза, не давали покоя моим коллегам слабого пола. «Ваш взгляд, Алексей Дмитриевич, да и вся внешность обманчивы, говорили они, Вы кажетесь добрым и пушистым по первому впечатлению, но как только начинаете командовать, мурашки бегут по телу».
Два высших образования, одно из них в престижной по тем временам «плешке», Плехановском институте, плюс прекрасное владение английским языком. Ну и самое главное это моя неуёмная энергия, переливающая через края, благодаря которой я так быстро поднимался по карьерной лестнице. В общем, эталон молодого советского функционера с большими перспективами на будущее.
Разворовывали казну страны в то время все, кто имел хоть какое-то отношение к власти. Во власть и стремились, только для того, чтобы находиться поближе к «кормушке». По большому счёту, это было, есть и будет всегда. Так устроены люди. Конечно, крупные боссы не крали, им приносили. По рангу, по приближённости к самому верху складывались суммы взяток. И все же надо признать, нетрудовые доходы не зашкаливали в Советском Союзе, как, допустим, в какой-нибудь капиталистической стране. Причина банальна тратить в полной мере их было невозможно. ОБХСС и КГБ всегда находились на страже. Но случались и исключения
Мой главный босс, мой протеже и мой большой друг на старости лет, а ему тогда шёл без малого седьмой десяток, решил «свалить» из СССР. Естественно, он был евреем, советским, партийным, «преданным» своей родине евреем. Простому смертному никогда не придумать такой гениальной схемы обогащения за счёт бюджета государства. Ну и как многие уже догадались, все его задумки воплотил в жизнь Ваш покорный слуга. Я не пытаюсь сейчас переложить вину на своего начальника, наоборот, мне казались понятными его стремления сбежать от перспективы заслуженного пенсионера в Союзе, и пожить по-человечески, где то за границей ни в чем себе не отказывая. Но все же хочу признать, что делал я это не только из корыстных побуждений, у меня на тот момент было все, о чем можно мечтать, а в основном, из-за творческой составляющей самого процесса. Схема и правда являлась эталоном с точки зрения криминального таланта. Она требовала к себе ума, находчивости и много разных личных человеческих качеств, присущих далеко не каждому. Казалось, раскрыть её не представлялось возможным. Если выражаться техническим языком, то всё крутилось чётко по плану, каждая шестерёнка механизма была смазана и никак не могла сломаться. Валюта, большая её часть, оставалась за рубежом на счетах каких-то родственников моего босса, определённая часть перепадала мне наличными, ну и государство не обижали. Как говорится: «все довольны, все смеются».
Задумываться я начал, когда мои накопления, которые хранились в подвале на даче стали до неприличия огромны. Но назад, оказалось, пути, просто не существует. Нет, не от жадности. А вот от чего: остановить этот маховик махинаций стало бы реально, если собраться всем участникам и договориться, разработать план отступления. А как это сделать, когда никто ни кого не знал в лицо, ни то, чем каждый занимался в отдельности, за некоторым исключением. Нужно менять всю структуру работы, а это то же самое, что самому сдаться органам. Вдобавок ко всему: попробуй мой босс не «занеси» своему боссу, а тот дальше по «пищевой цепочке». Ведь они не знали, чем мы занимались конкретно.
«Плохо работаем, товарищи!» Сколько товарищей эта фраза довела до инфаркта и до инсульта в те времена? Мы крали у них, и им же несли долю. Смешно.
Четыре с половиной года длилась вся эта эпопея интересной, насыщенной событиями и приключениями жизни. И вот наступил конец. Классический сценарий всех уголовных преступлений. В один осенний день за мной пришли и увезли на Лубянку. Я до сих пор не знаю, как нас разоблачили. Но во время допросов мне показалось, что КГБ давно уже «вело» моего начальника и меня. И судя по одиночеству на скамье подсудимых в течение всего закрытого судебного процесса, не сложно было догадаться: who is who. Кто есть кто в этой жизни. Я не «сдал» босса, ха-ха, меня особо и не спрашивали. Они всё давно знали, и суть допросов сводилась к тому: Крал? Да крал; Подписывал? Да подписывал; Вывозил из-за рубежа валюту? Да вывозил. Схема, разработанная моим боссом, начиналась и замыкалась на мне. Гениально! А когда при обыске на даче оперативники извлекли мои нажитые нечестным путём рубли и доллары, как уже говорилось выше, в безобразно большом количестве; я понял расстрела мне не избежать, невзирая на мои молодые годы.
Прошу прощение за то, что опустил некоторые детали относительно моего семейного положения. Но уж слишком больно, даже сейчас, спустя много лет, вспоминать о своих родителях, жене и четырёхлетней дочурке. Я для них умер. Да и повествование моё не об этом не о любви.
Глава 2.
Год в общей камере, десять месяцев в одиночке. Однажды открылось окошко в тюремной двери:
Распишитесь.
Пришёл ответ из Верховного суда СССР. В кассационной жалобе отказать, приговор Мосгорсуда оставить без изменений. Потом «кормушка» открылась ещё раз с отказом о помиловании и всё. Ни свиданий, ни передач, ни писем, только газеты и сигареты «Дымок».
И ещё один месяц протянулся, как год. Ведь я ждал, что вот-вот меня выведут и расстреляют или повесят, или съедят заживо. Никто же со мной не разговаривал, не объяснял, как это все происходит. Даже баланду разносил угрюмый конвойный, а не заключённый, с которым всегда можно было пообщаться.
В один из монотонных дней в девять часов утра, сразу после завтрака заработали замки на двери. Сердце стало колотиться так, что я машинально надавил ладошкой на грудь, дабы придержать его. Страх сковал все моё тело. Ноги перестали слушаться. За порогом стоял офицер и два конвоира.