Она дошла до района узких, многолюдных улиц. Женщины в большинстве своём были без шляпок, а в дверях лодырничали смуглые мужчины, сворачивавшие папиросы. Это место обладало странным ароматом чего-то чужеродного. Крохотные кафешки, полные дыма и шума, обилие чистых привлекательных ресторанов. Она почувствовала голод и, выбрав одну из дверей, стоявшую нараспашку и демонстрировавшую белую скатерть и приятную атмосферу жизнерадостности, вошла. Было поздно, вкруг всё занято. Только за одним столиком в дальнем углу она заприметила свободное место напротив хрупкой, хорошенькой девушки, одетой весьма скромно. Она подошла, и девушка, предугадав вопрос, гостеприимно ей улыбнулась. Некоторое время они ели молча, разделённые лишь узким столом, наклоняясь над которым, они почти сталкивались головами. Джоан заметила короткие белые пальцы и благоухание какого-то тонкого аромата. В соседке было что-то странное. Она будто излишне подчёркивала свою одинокость. Внезапно она заговорила.
Симпатичный ресторанчик, сказала она. Одно из немногих мест, где вы можете быть уверены в том, что вам не станут докучать.
Джоан не поняла.
В каком смысле? уточнила она.
Ну, вы же знаете этих мужчин, ответила девушка. Подойдут, усядутся напротив и не оставят вас в покое. В большинстве мест с этим приходится либо смиряться, либо выходить на улицу. Здесь же старый Густав этого не позволяет.
Джоан встревожилась. Вообще-то она предвкушала случайные ужины в ресторанах, где ей бы удалось изучить лондонскую богему.
Вы имеете в виду, уточнила она, что они вам навязываются, даже если вы отчётливо
О, чем отчётливее вы им отказываете, тем игривее они становятся, со смехом прервала её девушка.
Джоан надеялась, что она преувеличивает.
Я должна попытаться углядеть столик, за которым меня морально поддержит благожелательная соседка, сказала она с улыбкой.
Да, я была рада вас увидеть, ответила девушка. Ужинать в одиночестве отвратительно. Вы живёте одна?
Да, призналась Джоан. Я журналистка.
Я знала, что вы не просто так, подхватила девушка. Я художница. Точнее, была таковой, добавила она после паузы.
Почему бросили? поинтересовалась Джоан.
Да нет, не бросила, не окончательно, ответила собеседница. Я всегда могу заработать пару соверенов за эскиз, если захочу, у того или иного багетчика. А они обычно могут продать их за пятёрку. Я видела, как они набивают им цену. Вы давно в Лондоне?
Нет, сказала Джоан. Я дочь Ланкашира.
Любопытно, воскликнула девушка, я тоже. Мой отец управляет мельницей неподалёку от Болтона. Но образование вы не там получали?
Нет, призналась Джоан. Я поступила в Родин21 в Брайтоне, когда мне было десять, так что избежала. Вы ведь тоже, добавила она с улыбкой, судя по вашему акценту.
Нет, ответила собеседница, я ходила в Хейстингс к мисс Гвин. Забавно, что мы постоянно были поблизости друг от друга. Папа хотел, чтобы я стала врачом. А я всегда сходила с ума по искусству.
Джоан девушка нравилась. Одухотворённое, жизнерадостное лицо с искренним взглядом и твёрдым ртом. Голос тихий и сильный.
Расскажите мне, попросила она, что вам помешало?
Она неосознанно подалась вперёд, подперев подбородок руками. Их лица оказались рядом.
Девушка подняла глаза. Несколько мгновений не отвечала. Прежде, чем она всё-таки заговорила, губы стали твёрже.
Ребёнок, сказала она и продолжила: Это была моя собственная ошибка. Я хотела его. Тогда об этом только и говорили. Вы не помните. Наше право иметь детей. Ни одна женщина без него не женщина. Материнство, царство женщин, всё такое. Будто их приносят аисты. Не думайте, что он всё изменил, но он помог мне сделать вид, будто это нечто симпатичное и первоклассное. Раньше это называлось «всепоглощающей страстью». Полагаю, всё дело в значительности: обычный природный инстинкт.
Ресторанчик уверенно пустел. Месьё Густав и его пышная супруга сидели за дальним столиком и тоже ужинали.
Почему вы не смогли выйти замуж? спросила Джоан.
Девушка пожала плечами.
А за кого мне было выходить? ответила она. За мужчин, которые меня добивались: клерки, молодые коммерсанты там, дома на всё это я не клевала. А мужчины, о которых мечтала я, все были слишком бедны. Был один студентик. Он с тех пор продвинулся. Ему было легко говорить «подожди». Дай срок. Это как когда вас приглашают на ужин, только послезавтра. Не беда, если вас не мучает голод.
Ресторанчик уверенно пустел. Месьё Густав и его пышная супруга сидели за дальним столиком и тоже ужинали.
Почему вы не смогли выйти замуж? спросила Джоан.
Девушка пожала плечами.
А за кого мне было выходить? ответила она. За мужчин, которые меня добивались: клерки, молодые коммерсанты там, дома на всё это я не клевала. А мужчины, о которых мечтала я, все были слишком бедны. Был один студентик. Он с тех пор продвинулся. Ему было легко говорить «подожди». Дай срок. Это как когда вас приглашают на ужин, только послезавтра. Не беда, если вас не мучает голод.
Подошёл официант убрать со стола. Они оказались почти последними посетительницами. Тон и манеры мужчины покоробили Джоан. Раньше она этого не замечала. Она заказала кофе, а девушка, обменявшись с официантом шуткой, добавила ликёра.
Но зачем вам было бросать искусство? не унималась Джоан. Эта мысль не давала ей покоя. На мой взгляд, если только ради ребёнка, то вы должны были продолжать.
О, всё это я себе говорила, ответила девушка. Собиралась посвятить ему жизнь. Прозанималась почти два года. Пока ни заболела от этой жизни монахини: ни единой толики эмоций. Видите ли, я приняла яд. А возможно, он был во мне всегда.
А что стало с ним, спросила Джоан, с ребёнком?
Мать забрала, вздохнула девушка. Бедному малышу так было лучше. Я вроде как умерла, а мой муж уехал за границу. Она издала короткий сухой смешок. Мать приучила его видеться со мной раз в году. Они в нём души не чают.
А вы чем занимаетесь? уточнила Джоан, понизив голос.
О, не стоит выглядеть такой напуганной, рассмеялась девушка. До этого и ещё не опустилась. Её голос изменился. В нём зазвучала пронзительная нотка. Каким-то неописуемым образом она погрубела. Я содержанка, пояснила она. А разве не все женщины такие?
Она потянулась к своей жакетке. Официант поспешил помочь и без нужды затянул дело. Она тоном холодной вальяжности пожелала ему «доброго вечера» и пошла к двери первой. На улице было уныло и тихо. Джоан протянула руку.
Прощай надежды на счастливый конец, сказала она с натянутым смехом. Не смогли за него выйти, полагаю?
Он звал, с важным видом ответила девушка. Не уверена, что сегодня это мне подойдёт. Уладив с тобой этот вопрос, они перестают быть обходительными. До скорого!
Она резко развернулась и торопливо пошла прочь. Джоан инстинктивно двинулась в противоположном направлении и через несколько минут оказалась на широкой хорошо освещённой и оживлённой улице. Мальчишка-газетчик кричал, расхваливая свои товары.
Ужаснецкое убийство женщины. Потрясные детали. Экстренно, монотонно повторял он охрипшим, безчувственным голосом.
Он торговал газетами, как пирожками. Изголодавшиеся покупатели даже не желали ждать сдачи. Она с комком в горле представила себе, сколько бы остановились и отдали деньги, если бы он кричал «Обнаружен новый сонет Шейкспира. Исключительная новость».
Через вращающиеся двери она различала грязные интерьеры, переполненные мужчинами и женщинами, освободившимися от тяжких трудов и обсуждавших свои вечерние радости. С разноцветных плакатов перед большими театрами и мюзик-холлами на неё лилась вульгарщина и непотребщина, соседствующие с объявлениями о том, что все билеты проданы. Из всех шумных углов сверкающие огни выпячивали качества виски или пива того или иного общественного благодетеля или знаменитости ничего иного, похоже, люди не хотели и слышать. Даже среди тротуарных сирен, как она заметила, тихие и просто симпатичные оставались едва заметными. Повсюду блуждающие взгляды привлекали размалёванные и разнаряженные.
Она вспомнила щенка, которого ей кто-то подарил, когда она была ещё совсем девочкой, и как однажды она шла, обливаясь слезами, потому что, несмотря на все её угрозы и просьбы, он продолжал слизывать с мостовой всякую гадость. Отзывчивый прохожий рассмеялся и сказал, чтобы она не переживала.
Это всего лишь признак породы, хозяюшка, объяснил мужчина. Самые благородные всегда хуже остальных.
Впоследствии пёсик смущённым взглядом карих глазок молил о прощении. Однако она так и не смогла его отучить.
Навсегда ли человек прикован жаждой нечистот: ты его назад, а он тянет дальше, в грязь, подчиняясь инстинктам, чтобы оказаться безполезным для всех более высоких целей в силу низости своих желаний?