С Пушкарём нас разлучил этап. На зону мне пришлось отправиться с беспредельщиком Лёхой. На мне, единственном из своенравной и гордой семьи Пушкаря (остальные этапировались кто куда), отыграться Лёхе не удалось в зоне меня тепло встретили местные авторитеты, а сам Лёха в первые же дни по-своему хорошо устроился: с чьей-то подачи, может кума (начальника оперчасти) или самого хозяина (начальника колонии) оседлал СВП (секцию внутреннего порядка, местную «группировку» зеков-общественников), то есть стал её руководителем. Теперь беспредел продолжался на «законных» основаниях. В мою сторону руководитель СВП ещё на протяжении года поглядывал с затаённой яростью, а потом вроде как забыл, поскольку персона моя растворилась в недосягаемом для сэвэпэшников, кэмээсников (КМС культ-массовая секция) и прочих козлов мире промзоновских цеховиков, касту неприкасаемых. Нашей крышей были чиновники из управы (управления исправительно-трудовыми учреждениями), да местные авторитеты, многих из которых обычные зеки и в глаза никогда не видели. Законспирированные бендежки таких «королей» не всем ментам-то разрешалось посещать. Зона была огромной, а промзона с её многопрофильным производством вмещала в себя множество корпусов, связанных между собой аж подземными переходами. В них и обустраивала лагерная элита роскошые апартаменты со всеми благами технического прогресса. Там было всё от японских телевизоров и видеомагнитофонов до шикарных девочек, завозимых с воли по ночам.
Башаю по прошествии пяти лет голову всё же проломили. Видимо, где-то зарвался. Из областной больницы назад в колонию ему вернуться было не суждено. Я освободился по звонку, отсидев положенные годы, и обосновался в тихом городке на Волге, подальше от Челябинска.
Я бы и не вспомнил никогда о монстре Лёхе, и времени прошло более двадцати лет, и жизнь закружила. Да вот напасть, случилось то, от чего поговорка предостерегает не зарекаться Нет, на этот раз не от тюрьмы. От сумы.
* * *
Имел я бизнес процветающий. Нина жена-красавица, дочь Анастасия, от первого брака школу заканчивала. Мать Насти, первая моя жена, рано умерла, попивала, в итоге совсем спилась. Я ничего сделать не мог: и лечил, и увещевал, и клятвы брал, и поколачивал, даже выгонял из дома и сам уходил. Не вышло, да и дочка удерживала от крайностей. Итог цирроз, печёночная недостаточность. А по большому счёту просто любви не было настоящей. Ни там, ни там.
Мачеху четырехлетняя Настёна как мать восприняла. Нинуля сама дочкой ещё была 20 лет всего, а мне уже 36 тогда стукнуло. Машинами я торговал. Сам гонял из Европы. И под заказ, и на свой страх. На каких только авто поездить не пришлось от скромных «тольяттинцев» и демократичных «баварцев» до амбициозных «штуттгартцев» и спортивных «итальяшек». Уже отделку арендованного салона в полторы тысячи метров завершал, как грянул первый гром. Апрель 1991 года, «Павловская реформа». Следом, только голову поднять успел, второй удар середина лета 1993 года. Мы как назло всей семьёй за кордоном были, нежились в теплых водах Гольфстрима, деньги прожигали. Мог ведь всё предусмотреть, подстраховаться! «Сгорело» практически всё. Машин двадцать на таможнях зависло, заказчик отказывался забирать, рубли советские превратились в прах, а вскоре и доллар взлетел. Это был третий и последний для меня удар Если не считать ненасытных бандитских крыш, от которых мне хоть и удавалось отбиваться, но опять же стоило это недёшево.
И вот же судьба-злодейка. Узнаю я как-то, что на моей беде ручку позолотил некто Лёша Челябинский. Кто такой, откуда? Оказалось, тот самый Башай. Чистая случайность, конечно, а не происки мстительного беспредельщика. Был он в наших краях в пересыльной тюрьме в качестве «смотрящего», вот его местная братва и привлекала для разных разборок. Как уж получилось, что Лёха так поднялся, погоняло новое себе придумал, не знаю, не интересовался. Время лихое, путаное. Однако вышло так, что мне пришлось с ним встретиться.
Нужно было лично, с глазу на глаз, объяснить, что старых каторжан не пристало авторитетному вору обижать, пусть даже давние счеты имеются. Всё же на одной киче чалились. Мне тогда подумалось, что жизнь изменила Башая к лучшему.
Ну и встретились. Аудиенцию организовали мне прямо в изоляторе, т.е. в тюрьме. Подробности опущу. Он, конечно, узнал меня, и как я не надеялся на благие перемены, их я не нашел. Мало того, Башай, не скрывая своего пренебрежения, велел в общак платить суммы, ставшие для меня по тем временам непосильными. Надсмотрщика приставил Крыню. Тот ещё отморозок. Этот гад должен был вовремя сдирать оброк и следить за моим хозяйством, чтобы я чего не утаил.
И вот же судьба-злодейка. Узнаю я как-то, что на моей беде ручку позолотил некто Лёша Челябинский. Кто такой, откуда? Оказалось, тот самый Башай. Чистая случайность, конечно, а не происки мстительного беспредельщика. Был он в наших краях в пересыльной тюрьме в качестве «смотрящего», вот его местная братва и привлекала для разных разборок. Как уж получилось, что Лёха так поднялся, погоняло новое себе придумал, не знаю, не интересовался. Время лихое, путаное. Однако вышло так, что мне пришлось с ним встретиться.
Нужно было лично, с глазу на глаз, объяснить, что старых каторжан не пристало авторитетному вору обижать, пусть даже давние счеты имеются. Всё же на одной киче чалились. Мне тогда подумалось, что жизнь изменила Башая к лучшему.
Ну и встретились. Аудиенцию организовали мне прямо в изоляторе, т.е. в тюрьме. Подробности опущу. Он, конечно, узнал меня, и как я не надеялся на благие перемены, их я не нашел. Мало того, Башай, не скрывая своего пренебрежения, велел в общак платить суммы, ставшие для меня по тем временам непосильными. Надсмотрщика приставил Крыню. Тот ещё отморозок. Этот гад должен был вовремя сдирать оброк и следить за моим хозяйством, чтобы я чего не утаил.
Наведя справки, мне стало многое понятным. Лёше Челябинскому нужно было собрать солидную сумму для московских покровителей, чтобы выкупить свободу, вот он и злобствовал. Ходили слухи, что жить ему осталось немного уж больно много врагов он себе нажил за то недолгое время, пока «смотрящим» в нашем районе числился, да и старые грешки как шило, в мешке не утаишь. И хоть христоматийная воровская каста значительно была оттеснена представителями новой волны: бандитами-беспредельщиками, «апельсинами» да «лаврушниками» (ворами, коронованными за деньги), вес она ещё имела и свои попранные права просто так отдавать не собиралась.
Однажды все мои попытки урегулировать взаимоотношения с Челябинским потерпели окончательную неудачу, а мзда, якобы, в воровской общак, непомерно к тому времени возросла. Платить было нечем. Тогда Крыня затребовал мою личную машину в счёт погашения «процентов по задолженности», и намекнул на загородный дом. Я строил его долго, вложил немало средств и сил, так что достался он мне потом и кровью. Это был мой первый и, я считал, последний дом в жизни. Родовое гнездо. Деревьев я понасажал в поместье на целый лес. Оставалось помимо дочки ещё сына родить, что мы и планировали с Ниной, воспитать и на ноги поставить. А тут Крыня, мерзкое животное, со своими грязными вонючими лапами. Я не смог этого снести, хоть и понимал, что грандиозного конфликта мне не избежать.
Когда, вернувшись домой из города, я увидел Крыню с бригадой костоломов у своих ворот, они пришли за автомобилем да ещё свою Нину, отбивающуюся от недвусмысленных приставаний Крыни, разум мой на мгновенье помутился. Но только на мгновенье. Затем пришло отрезвление, позволившее мне понять, что до сих пор я воспринимал реальность не так, как должно быть.
Я, как и большинство граждан нашей многострадальной Родины, в те бесславные девяностые находился в зомбированном состоянии от безвластия, беспредела, духовной и идеологической дезориентации. Многие тогда понимали, что происходящее явление хоть и временное, но безвозвратно лишающее нас прежних ценностей, уверенности в завтрашнем дне, защищённости. Далеко не каждый отдавал себе отчет в том, что сохранить достоинство и благополучие можно только полагаясь на себя. Кто-то покидал страну, кто-то уходил в политику, во власть, а кто-то пополнял ряды криминального воинства. Остальные, сами того не осознавая, являли собой безропотное блеющее и мычащее стадо, оставшееся без пастуха. И не важно, коммерсант ли ты, бизнесмен, государственный служащий или безработный это уже зависело от талантов, жизнестойкости, приспособляемости, случая всё одно овца. Или корова. Или курица. Каждого кто-то да пользовал стриг, доил, откармливал на мясо, держал в роли обслуживающего персонала или шута. Вот такой биполярный мир. А скорее триполярный. С одной стороны стадо, а с другой мафиозное государство-уродец и уголовная братия. И, конечно, в таких условиях случалось всякое: бунтарские волнения, самостийные образования, противопоставляющие себя всему и вся, религиозная и оккультная ажитация, «бегство в астрал», симуляция опыта колобка (я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл), смертоносные выплески отчаяния и протеста.