На диване развалился мой внутренний Трикстер и, не скрывая восхищения, заходится от смеха.
Это ты устроил?! начинаю не на шутку злиться.
Ну а кто еще! Трикстер с гордостью расправляет плечи. Ты посмотри на эту красоту! Обводит широким жестом мою внутреннюю «психбольницу».
Специально всех буйных выпустил?! рычу на него сквозь безудержный гвалт толпы ребенков, которые мчатся к холодильнику за мороженым, сшибая по пути стулья.
Трикстер ухохатывается над этим зрелищем и кивает, подвывая и вытирая слезы. Понятно. Он уже ничего не ответит. И коленка болит. Вот так всегда шишки набивают внутренние ребенки, а страдаю я! А потом из-за этих страданий страдаю. А потом страдаю из-за того, что страдаю от того, что страдаю. А ему смешно!
Но я уже поняла, кто такой мой Трикстер. И он явно устроил этот бунт неспроста.
Стоило мне поймать эту мысль, как он становится серьезен, куда-то девается хохот. Он просто сидит на диване и внимательно и хитро смотрит на меня: пойму ли? Разберусь ли с этими «припадочными»? Как усмирю своих внутренних бунтарей?
И я вдруг пугаюсь. Больше сорока лет Трикстер решал мои проблемы, вытаскивал из самых сложных сложностей, тушил пожары и прикрывал мою задницу. А для меня все происходило как будто само собой. Я даже не понимала, как оно все так складывалось у-дач-нень-ко. И вот, вдруг, из моего спасателя Трикстер превращается в экзаменатора. И я теперь должна, как в «Вокзале для двоих», сама, сама, сама!
А ты как хотела? Любишь кататься люби и катайся. Ты меня сама на свет божий вытащила, насмотревшись Бурлаковой. Я не просился. Условия мне еще какие-то ставить собиралась. Тоже мне, переговорщик. Ну на рули.
Матерь божья! Снова погружаюсь взглядом в свой внутренний кавардак. Такого не было раньше только потому, что он их держал в узде? Он ими управлял? А теперь отпустил вожжи, и телегу понесло? Пуще, чем Остапа Лебедь, рак и щука просто команда мечты по сравнению с тем, что я наблюдаю сейчас в своей голове.
У тебя есть план? вопрошаю, с надеждой и мольбой глядя на Трикстера.
Да щас! Это когда у меня были планы? Я самое спонтанное существо во вселенной!
Ты кажешься таким довольным собой, знаешь!
Я не кажусь, улыбается он ослепительно. Я всегда доволен собой. У меня к себе претензий нет.
Ты устроил этот бардак!
Я. Факт. Ты можешь повторить хоть тысячу раз, ничего не изменится. И бардак от этого не рассосется Он картинно вздыхает, снова оглядывая дело рук своих: все орут, никто никого не слушает, каждый хочет заняться прямо сейчас чем-то своим, и мою голову взрывает Критик, который мечет молнии гнева в мое бездействие и пророчит потерю клиента. Ты будешь с этим разбираться-то, красота моя?
И тут я начинаю ржать в голос. Вот уж кто я сейчас точно не так это красота. Сижу взмыленная, зареванная, лохматая, с размазанной тушью на щеках, потому что умываться мой капризный ребенок не захотел, обляпанная мороженым, обложенная засморканными платочками, да еще и недовольная! Я кто угодно сейчас! Только не красота!
О! удивляется Трикстер, услышав мой смех. Вижу, мои уроки не прошли даром! Хороший первый шаг, дорогая. Что будешь делать дальше?
Дальше я пошла умываться, выкинула сопливые платки, протерла стол, причесалась и сообщила Критику, что он услышан. Сказала детям, что киношечка и книжечка будут после десяти вечера; писателю пообещала завтра дополнительный утренний час (он потребовал три, сторговались на двух) и вызвала внутреннего главреда. Жалобным тоном сообщила ей, что у меня четыре страницы заметок, которые нужно превратить в пресс-релиз. Главред повела бровью и спросила:
Всего четыре? кинула уничтожающий взгляд на Трикстера. По какому поводу, собственно, паника? Подвинься.
Упс, икнул Трикстер. Подстава Ее не ждал.
Сгинул! Живо! главред рыкнула так, что даже я вжалась в кресло. Полтора часа до эфира! Текст мне. Быстро.
Прошло полтора часа
Тук-тук? Ушла? Трикстер осторожно выглядывает из-за шкафа.
Да, вроде, я улыбаюсь до ушей.
Слышь, мать выходит, озираясь по сторонам, ты меня так больше не удивляй.
Слышь, бать, подхватываю, ты меня так больше не напрягай. Я тебе, конечно, многое в своей жизни должна, но ты помнишь, ежели что, сдохнем с голоду вместе. Да? Чего замолк? Хотел бунта? Вот тебе еще один бунтарь. Получите, распишитесь Расправляю плечи, потягиваю шею.
Совсем распоясалась И он щурится, так по-детски смешно изображая угрозу. Наконец-то нам обоим смешно. Пошли, что ль, пофоткаемся? Настроение самое оно!
А и пошли!
А главредшу свою ты ко мне таки больше не подпускай Бр-р-р, передернулся он.
А будешь мне мешать работать, я вас вообще вместе поселю. В одну нейронную связь запихаю. И бегай там от нее от нейрона к нейрону, дели аксоны и выпрашивай нейромедиаторный сухпаек. Она с телека-то ушла, ее тэфями больше не купишь.
Бо-о-оже! Мамуль Трикстер пучит глаза и хватается за сердце. Откуда в тебе такая жесткость?!
Ну-у-у Знаешь, папуль подмигнула я. У меня отличный учитель!
III. Яблоко, автомат Калашникова и клубочки
Глава посвящается Ольге Николаевой, которая на своем воркшопе показала мне, как разобраться с мечтами и истинными желаниями.
Сижу после очередного коучингового воркшопа, размышляю: о чем действительно я мечтаю? Один из проверочных вопросов на «реальность мечты»: попробуй почувствовать себя как если бы она сбылась. Именно почувствовать. Не понять что ты делаешь или думаешь, а что чувствуешь?
Копаюсь в ощущениях И не нахожу вообще ничего Делаю шаг назад: а о чем я, собственно, мечтаю-то? Перебираю все, что когда-то хотела, но не смогла купить. Оно либо не дотягивает до мечты калибром мелковато, либо уже вообще не нужно. Ну чего в принципе можно хотеть? О чем мечтать? Свой дом? Квартира в центре Москвы? Заработать столько, чтобы купить не в кредит, и именно то, что нравится, а не то, на что хватит? Не чувствую. Вообще ничего не чувствую Слышу знакомый смешок из-за спины:
И не почувствуешь.
Трикстер непринужденной походкой отправляется к дивану, садится на спинку, как на скамейку в парке. Достает яблоко, кривой ножик и начинает срезать алую шкурку. Чистит бережно, чтобы получилась непрерывная ленточка.
Но почему? я готова отчаяться. Я же так давно мечтаю о своем доме! Или квартире!
Не мечтаешь Он никуда не спешит. Яблоко тихонько попшикивает под лезвием Если мне это не надо, тои тебе не надо тоже. А то, что ты когда-то поверила, что тебе это надо и что это правильно мечтать о доме, так это не мои проблемы, мамуль.
Я бы сказала, как бесит, когда он меня так называет, но ведь тогда только так он и будет меня называть. Вот же, наградил бог альтер эго.
Я тебе подыгрывать не буду, закончил он мысль, мамуль.
Чтоб тебя
Хорош ботву жевать. Ты знаешь, кто в тебе реально хочет? Кто это? Он или она? Один или несколько? Дети? Подростки? Взрослые? Я? Кто хочет? И кто из нас чего именно хочет? Ты с этим для начала не желаешь разобраться?
И кто во мне хочет?
Ты мне решила вопрос вернуть? Я тебе его для себя, думаешь, задал?
И то верно.
И тут я, по-моему, впервые ощущаю в комнате кого-то третьего. Этот кто-то сидит в кресле, закинув ногу на ногу. Бритый почти наголо, в деловом дорогом, непривычно строгом костюме. Он явно высокий, большой. Можно даже сказать брутальный. Руки его спокойно лежат на подлокотниках. Он просто смотрит на меня, и его лицо совершенно ничего не выражает. Только покачивает ногой в дорогом начищенном ботинке.
А вот и мистер Терпение! Трикстер вскидывает к нему руку с яблоком. Знакомься. Это твой взрослый.
Ребят робко вспискиваю я, а во мне бабы есть? Или вы там все мужики?
Мне в ответ тишина. Понятно. Я уже знаю, когда мне не отвечают на внутренний вопрос. Значит, что вопрос вообще не тот, который нужен. Странно, что даже Трикстер не настроен подхватить мою шутку. Он вдруг становится отстраненным и окончательно сосредотачивается на яблоке.
Я разглядываю мужчину в кресле. Жесткие черты лица, четко очерченные скулы, довольно высокий лоб. Нос явно ломаный. И вот я всматриваюсь в его глаза. Они настолько светлые, что кажутся почти бесцветными, прозрачными. Холодок пробегает у меня по спине: такие глаза я в жизни видела лишь однажды. Он прошел Афганистан, работал в милиции, а когда мы «познакомились», был главарем банды, которая «прибрала меня в гости» в качестве заложника, чтобы мой папа кое-что нужное сделал.
Ему было лет сорок пять, мне двенадцать. Я провела неделю в далеком домике еще более далекой уральской деревни с ним и его «товарищами». Нет, меня не обижали, хорошо кормили, у меня была своя комната. Я вообще не догадывалась, что меня похитили.