Жаждал я в ту пору о себе самом знать только диагноз.
Влечение моё, ещё со школьной парты, к родному языку и к самоистязательной укромной стезе лишь бы, да, одно это знать!.. какова ему цена?..
О своих потугах только истину.
И чего бы мне это не стоило!..
Тут же на улице, чуть в стороне, стояло несколько моложавых мужчин, переговаривались как знакомые, о чём-то солидно посмеивались.
Это, оказалось, были руководители групп предстоящего совещания; и хоть московские, но и над ними Залыгин главный.
Из них выделялся тот, фамилия которого, среди молодых, тоже звучала важно.
Крупин.
Чарующий обликом сразу. Статный, худощавый; в светлодымчатом вельветовом явно: оригинальном, столичном пиджаке, в светлых летних брюках. Держался прямо: сцепив пальцы опущенных рук, то роняя голову на грудь, то закидывая вверх Порывисто куда-то взглядывал или шагал.
Лицо его прямо лик было вызывающе неординарно. Широко поставленные и глубоко вдавленные большие голубые глаза; приплюснутый на переносице нос; широкий лоб; светлорусые редеющие волосы закинуты назад; небольшая рыжеватая бородка.
Голос мягкий, теплый, нервный, откровенно задушевный. Речь торопливая, сбивчивая:
Я вятский!.. Вятский мужик хватский!
Неожиданно смеется, закидывая голову; неожиданно грустнеет, роняя голову
Каждое малейшее движение его, на глазах других, явно от радости и тяжести недавно происшедшего с ним беспокойного события: свежей и несомненной известности.
Взгляд его был неизменно настороженный и проницательный: глаза смотрели всегда как бы с грустью в далекую даль и даже когда с кем-то лицом к лицу словно бы сквозь собеседника.