Адамс и Евгения
Шёл я мимо здания, на работу шёл,
Отошёл от курса я, отошёл.
Помню эту вывеску прямо как свой ад,
А гласит та вывеска: «Райский сад».
В этом общежитии я жил давным-давно.
Что там было всем то всё равно.
Хозяин, Иешуа, был тот еще еврей.
Коль водки достанешь он сразу: «Много не лей!»
Мои соседи по кровати дети его были,
О мире ином они не слыли,
Они здесь выросли, учились, ели,
Иешуа берег их от внешней канители.
Адамс взрослый был мужчина,
Забавлялся он письмом. На ужин у него была овчина.
Мальчишка очень рано потерял свое ребро,
Я не знаю всей истории, но пускай этим занимается бюро.
Евгения вечно странная и в мыслях.
Пару раз спросил о смыслах,
Про свободу, про судьбу.
«В голове ничего не держу».
Возможно и жил бы я там долго,
Иешуа брал недорого,
Адамс с Женей не мешают,
Только вот уж удручают.
Как-то раз вернулся поздно,
Услышал ругань, очень грозную,
И подслушал ненароком, почему раздался гром:
Адамс вечером без спросу выпил весь отцовский ром.
И пусть я глуп и молод,
Но разве взрослым не противен холод?
Женя тоже уже не детина,
Им бы вылететь с гнездины.
Когда унялся весь сыр-бор,
Я погрузился в этот мор.
Зашёл к ним уже под ночлег
(Я был безнравный человек).
Я рассказал, что слышал ссору,
Не удержался и залез на гору.
«Вам, вероятно, стоит уходить.
Свободы соки надо вам вкусить».
Адамс сказал мне тихо:
«Не поминай нас, дядя, лихом,
Но мы боимся, что вне этих стен
Нас завлекут в ужасный плен,
Где нету музыки, еды, воды и даже горя.
Грустить нехорошо, но это наша воля!
Все на свободе, а мы в «Райском саду»,
И ты останься тут, будь в равном с нами ряду!»
Иешуа, скорее всего, запереть своих детей намеревался.
Наверное, что силу, волю и сознание они обретут он боялся,
Что эти двое простаков перерасти его вдруг смогут,
Не станут слушать вечный звук домов о том, как стены стонут.
Я покачал головой, поправляя темные очки.
Из карманов рукавов полезли чудные сверчки.
Евгения не ожидала такой прекрасной красоты.
Она смотрела, смеялась и спрашивала: «Откуда ты?»
Братец её сидел и думал: «На свободе что, есть такая штука?»
Он повернулся и сказал: «Для тебя, видать, это большая мука:
Сидеть и спать тут до крови. Тебе свободу хоть дари!
Я тоже не прочь рискнуть своей душой и телом. Давай же, озари!»
Я посмеялся и сказал: «Нет, я в священных не играл!
Я просто предлагаю вам свободу обрести. Вот и всё, что показал.
Вы ждете, чтобы Иешуа, как торнадо, вас выкинул отсюда прочь?
Пожалуй, лучше делать это все ж не в ночь».
Сестрица, бледно улыбаясь и ласково обняв себя,
Всё думала о жизни вне этого края, печально сладостно скорбя.
«Нам очень нужно, чтоб ты нам, друг, помог,
От жесткой смертной пытки нас точно уберёг».
Я, поднимая маску, стоял и быстро говорил:
«Да даже если вы забрали миллионы, он вас бы не убил!
Он знает, что его строение тут вечно,
Здесь и охрана, и все увековечено.
Вот эти ржавые кровати
Он превратит в места для знати.
Он хочет и вас превратить в часть интерьера,
Чтоб был тут же и салон для господина Пьера!»
Те покивали, поняли, и, изнеможённые,
Легли мы спать, словно погребённые.
Наутро вновь сверкало солнце
(Я в это время люблю глядеть в оконце).
Но вот сейчас зовёт судьба,
Этим двоим не выжить без меня.
Адамс и Евгения увлекались пением.
Откуда я узнал? Да просто они под алкогольным опьянением!
Я глянул на часы: настольные разбиты, а мои показывают шесть утра.
Они пьяны, раздеты догола! С ума сойти какая стыдоба!
Иешуа вышел вялым шагом и остолбенел от поражения.
Я не хотел ему вредить специально, но таков мой путь самовыражения.
Иешуа в гневе смотрит на детей и гонит прочь, за сто морей,
Теперь для них закрыт наш «Райский сад», таков он царь-еврей.
Я понял, что я следующий, и быстро собрал вещи.
Ко мне пришёл Иешуа, а под очками у меня уже взгляд зловещий.
«Послушай-ка внимательно меня, мой жуткий друг.
Чего тебе не нравилось? Зачем ты выдал слух?
Мы ведь с тобой договаривались о нашем общем сне,
Где каждый нам кланяется, слагает в бересте.
Я знаю, что ты вырос за эти все года,
Теперь ты просто сырость, сойди с сего двора!
Я знаю, что я должен тебя сослать домой,
Но у тебя нет двери, твой бейдж не номерной!
Возьми-ка лучше ключик да и ступай отсюда навсегда!
Пройдёшь весь путь от смрада до десятого этажа!
Прошу, не возвращайся, тебя я здесь убью,
А там ты будешь счастлив, хоть береги семью!»
С ужасным горем в сердце я принял этот ключ.
Десятый этаж и надпись: «улица Серых туч».
Я онемел и вновь ключ повертел.
Прочтя «улица Разбитого Моста», я тут же обомлел.
«Я понимаю жутко. Ты слышал эти точки, и не раз.
Но помни моё слово: я отпущу тебя, меняй матрас».
Я поменял свою кроватку, в которой ранее я спал,
Поправил вдруг перчатку и, выйдя из «Сада», упал.
Колено было уж в порядке:
Этот ритуал обычно делают на грядке.
Спускался тихо, без вина,
Тут жизнь иная, без меня.
Вот я иду до дома и думаю про этих двух:
Интересно, когда про них пойдёт дурной слух?
Я не люблю сидеть на высоте,
Но это лучше, чем жизнь прожить во тьме.
Пришёл в конце концов к многоэтажке.
Ступенька за ступенькой, словно лепестки ромашки:
Любит не любит, любит не любит,
Вероятнее всего просто меня сгубит.
И вот сквозь воспоминания
Я дошёл до объекта своего страдания.
Квартира на десятом этаже.
Я снова здесь, на смертном рубеже.
Мой старый, обтёртый и мерзкий враг,
Закинуть бы тебя в овраг!
Да слишком дорог мне, зараза,
Не выживу я без тебя ни разу!
И вот открыта эта дверь,
Я снова здесь. Тут смерть, поверь.
Я искусил, признаюсь честно,
Возможно здесь уж мне и место.
Квартирка на десятом этаже
Квартирка на десятом этаже
Я вряд ли бы примерил на себя сии апартаменты,
Они холодны и очень уж остры.
Отдельно взятые сегменты
Я предугадаю за треть версты.
Разбросанные по кровати вещи,
Рабочий стол, в нём жезл всемогущий.
Где-то лежат святые мощи,
Убранства стен видок довольно жгущий.
Здесь вечно пахнет сероводородом,
По ванной ходят пауки,
Плакат с моим проклятым родом,
Портрет мой рядом от руки.
Душ вечно занят мадам Кумо,
Мне часто кажется, что она хочет завести со мной роман.
Но я отказываю заведомо,
Ведь полупаук и гадкий змей не пара. Я лучше гляну на экран,
Там часто сосед мой выступает.
Карьеру он себе построил быстро,
И горя-горького не знает,
Обманывать людей он прям маэстро!
Из окон видно только тучи, и редко под ними виден Ил.
Открыть окно подобно суициду, здесь смог такой, что хочешь умереть.
Поэтому такую речку я бы куда подальше слил.
И всё же ладно, оставайся, мне на тебя ещё полвека зреть.
Остался шкафчик.
В нём скелет моих учителей и старцев.
О, вам интересно, что за ящик?
Здесь лежат тихонько остатки прошлых пальцев,
И зеркало забавно.
Встаешь пред ним и видишь только глаз свой правый.
Я думаю, что сие развратно,
Зато всем ясно, что он красивый самый.
Проклятое местечко квартира на десятом этаже:
Убьёт тебя, и не заметишь!
Но как приятно на душе,
Когда табличку с именем свою увидишь!
Панацея
Говорят, что на свете чудес всего семь.
Но, если быть совсем честным, то их восемь.
Последнее вы не найдёте в учебниках истории,
Эти страницы я бы предпочёл сжечь в крематории.
Когда держу в руках эту вакцину, я в большой опасности!
Нет вещи в мире, которая подвергалась бы большей страстности.
Признаться честно, я украл её.
Иешуа не заметил потерянное остриё.
Панацея, что я кручу в руках
Скоро мир без неё потерпит крах.
Я должен сделать выбор, но я не знаю, для кого.
Она мне не нужна и не нужна мадам Кумо!
Я понимаю, что для конца света ещё рано,
Что я ещё не пробил совсем уж дно.
Я спрячу шприц подальше от тумана,
Там, где не виден ужас бурана,
Туда, где моим рукам не достать,
Где мадам Кумо будет вынуждена отстать.
Я спрячу её в свинцовый портрет,
Там уж точно выхода у неё нет!
Вот и всё, оставлю до худших времен.
Мне пора, делом я сейчас обременен:
Моя остановка «улица Серых туч»,
Там работа моя, мой маленький светлый луч.
Улица Серых туч
С потёртым чемоданом шагаю я на встречу со своей судьбой.
По этим улицам частенько раздается странный вой,
Здесь вечный смог, здесь находится промзона,
В каждом доме тут в красном углу икона.
Люди в таких же нарядах как и я
Туда-обратно. Так до конца всего дня.
Когда-то я думал, будто был тут родной,
Но оказалось, что этот мир мне чужой.
В нём нет чувств, только лишь инерция,
Рекламу крутят, осталась лишь коммерция,
Машина тут редчайший гость. И я иду по этой дороге.
Вот, наконец, место встречи. Начальник на пороге.
Его зовут Станислав Пётр. Поляк наверное, не знаю.
Он мой сотрудник, я, как правило, его делами занимаю.
Я подошёл, мы поклонились по очереди друг другу,
Он рассказал, что вчера весь день ходили по кругу,
Всё не могут никак отлить одну деталь.
Говорит: «У нас заказ на святой Грааль».
Я говорю: «Вчера же был священный крест?»
Он пошутил: «Ну на это уже просто нету мест!»
Мы посмеялись. Он курил ядреную самокрутку,
Я вдыхал пары ужасных стен и смотрел на его куртку.
«Ты вновь пытаешься найти людей из толпы?»
«Да. Но что на моём месте сделал бы ты?»
«Не знаю. Ходил бы, думал об отраве,
Написал бы книгу о добром нраве,
Да слыл бы уж таков.
Сей мир не может быть инов».
«Здесь лучше, чем на Разбитого моста?»
«Лучше. Поверь мне неспроста».
«Здесь тихо, скучно. Вот бы переехать в район Созвучный!»
«Там много идиотов и раздора, езжай-ка лучше в город Тучный».
«Там то же, что у нас».
«Зато картины радуют глаз!»
«Послушай, я хочу веселья, радости и счастья!»
«Что ж, прости, но ты везде найдёшь ненастья».
«И почему же?»
«Я был во всех домах реального пространства. Всё так похоже,
Только парочка отличий.
Но это, думаю, скорей обычай».
Мы посидели, поболтали и за работу снова встали,
Грааль нам надо выдать из синей стали.
Я не работаю руками, я руковожу и рву губами,
Маска моя скрывает лицо. Как растерзаю вас? Гадайте сами!
Все переделали сто раз
Не получается у нас!
Я плюнул и сказал: «Все по домам!»
Пусть бог инерции распределит их сам!
Дружище Пётр тоже вышел и пропал вдалеке.
Я бы хотел утонуть в этой вот реке,
Но, полно, пора идти обратно к Разбитому мосту.
Я доверю этот путь своему ужасному хвосту.