Как видим, Пушкин был значительно выше времени, в котором жил: для него реализм, понимаемый как верховенство истины, соизмерим с самим высоким искусством. Говорят (и это похоже на правду), что величайший из греческих трагиков (наряду с Эсхилом и Софоклом) V века до н. э. Еврипид был изгнан из Афин за Истину, особенно проявившуюся в его «Медее». А весь сюжет трагедии Софокла «Царь Эдип» и мифа в её основе посвящён Истине, которая противостоит губительной силе лжи и заблуждения.
Смысл и цель жизни
Герой М. Ю. Лермонтова, пробегая в памяти своё прошедшее, спрашивает себя: «зачем я жил? для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое» Может быть, не только «Бородино», по словам Льва Толстого, было зерном его эпопеи «Война и мир», но и философский роман М. Ю. Лермонтова. Хотя вопрос о смысле и цели жизни был с Толстым всю его жизнь.
Главные герои «Войны и мира» Андрей и Пьер неустанно ищут этот смысл людского бытия и своего собственного на протяжении всей их жизни в романе.
Решение проблемы приоткрывается им, когда они оказываются один на один с природой. И совсем не тогда, когда они общаются с личностями, которые, казалось бы, играют роль в развитии истории. Раненый князь Андрей на поле Аустерлица неожиданно для себя видит высокое, бесконечное, доброе небо с бегущими по нему белыми облаками. Он удивлён, что не знал его раньше. Небо открылось Болконскому как откровение, почти божественное, потому что он ощущает некую духовную силу в том, что он увидел, и надеется, что вскоре поймёт её суть. «Вот прекрасная смерть!» слышит он над собой и понимает, что это произносит Наполеон его герой. Но голос императора звучит для князя Андрея, как если б он слышал пролетавшую муху. Французский полководец объезжает это поле смерти как великое свидетельство его очередного триумфа. Видимо, оно для Наполеона так же прекрасно, как смерть русского офицера. А для читателя образ Бонапарта теперь неотделим от смерти, которую этот воитель постоянно воспроизводит. Наполеон сброшен, он перестал быть идеалом Болконского. Но образ неба остался с ним навсегда и представал перед ним в лучшие моменты его жизни.
То же происходит с Пьером Безуховым, духовно исключительно близким князю Андрею. Пьер, находясь в плену, словно врывается в космическое пространство: он видит звёздное небо и ощущает в эти мгновения бессмертие своей души и духовную свободу. Он кричит об этом, может, ему хочется, чтобы о его открытии слышал весь мир, а открытие в осознании своей свободы. Её до этого общения с природой, с бесконечностью и несказанной красотой неба, он не знал. Плен, то есть бездействие, неподвижность, подавленность и конвоиры французы, всё оказалось бессильным поработить Пьера.
Как и Болконский, Безухов ощущает в природе духовную мощь, которую невозможно ни превзойти, ни уничтожить. Она вечна, существует сама по себе, живёт по своим внутренним законам. Возможный вывод читателя: природа не знает хорошего и плохого, добра и зла, прекрасного и ужасного она живёт, и ничего более, она не знает никакого смысла бытия, она не знает и о том, что в ней, в единстве с ней, живут люди. Следовательно, смысл жизни и её цель, по Толстому, есть сама жизнь. Ей противостоит смерть, а смерть есть отсутствие жизни. И всё в естественном течении обусловлено этим бытием жизни. Думаю, в мировой литературе нет подобного по силе художественной, по убедительности доказательств и логики отрицания войны как источника смерти. Лев Толстой развенчал Наполеона Бонапарта и отказал ему в праве называться великим.
Неслучайно Гитлер и его приспешники считали Толстого врагом «великой Германии», как они её понимали, а «Войну и мир» сжигали на кострах, уничтожая то, что противостояло их бесчеловечной доктрине, в которой война за мировое господство занимала центральное место, а какое количество людей унесёт смерть, не имело для них значения, ибо цель оправдывала средства.
С философскими идеям Льва Толстого, касающимися войны, все нормальные люди согласны и оставили свои поиски смысла и цели жизни? Конечно, нет: поиски смысла и цели жизни продолжаются, и, наверное, так будет, пока живут люди, даже перед лицом гибели человечества во Вселенной.
О третьей симфонии Бетховена
Говорят (это стало легендой, а возможно, так и было), что 3-я симфония, «Героическая», первоначально не была посвящена героям вообще, их напряжённой, титанической борьбе (1-ая часть), и на её титульном листе стояло имя Наполеона. Вольнолюбивый композитор был восхищён необычной судьбой Наполеона Бонапарта, его личностью как наследника идей и деяний Великой французской революции. Действительно, Наполеон стал кумиром многих людей Европы, стал, по словам А. С. Пушкина, «властителем дум» (стихотворение «К морю»). Но произошло разочарование, может быть, и возмущение Бетховена, когда «наследник революции», а это случилось после казни короля и королевы, объявил себя императором. Франция вместо республики получила вновь монархию, названную более торжественно империей.
Неслучайно Гитлер и его приспешники считали Толстого врагом «великой Германии», как они её понимали, а «Войну и мир» сжигали на кострах, уничтожая то, что противостояло их бесчеловечной доктрине, в которой война за мировое господство занимала центральное место, а какое количество людей унесёт смерть, не имело для них значения, ибо цель оправдывала средства.
С философскими идеям Льва Толстого, касающимися войны, все нормальные люди согласны и оставили свои поиски смысла и цели жизни? Конечно, нет: поиски смысла и цели жизни продолжаются, и, наверное, так будет, пока живут люди, даже перед лицом гибели человечества во Вселенной.
О третьей симфонии Бетховена
Говорят (это стало легендой, а возможно, так и было), что 3-я симфония, «Героическая», первоначально не была посвящена героям вообще, их напряжённой, титанической борьбе (1-ая часть), и на её титульном листе стояло имя Наполеона. Вольнолюбивый композитор был восхищён необычной судьбой Наполеона Бонапарта, его личностью как наследника идей и деяний Великой французской революции. Действительно, Наполеон стал кумиром многих людей Европы, стал, по словам А. С. Пушкина, «властителем дум» (стихотворение «К морю»). Но произошло разочарование, может быть, и возмущение Бетховена, когда «наследник революции», а это случилось после казни короля и королевы, объявил себя императором. Франция вместо республики получила вновь монархию, названную более торжественно империей.
Правда это или миф, неажно: «Героическая» была и остаётся «каким-то чудом даже среди произведений Бетховена. Она открывает собой эру» (Ромен Роллан). В 3-тьей симфонии «раскрылась впервые вся необъятная, изумительная сила творческого гения Бетховена» (П.И.Чайковский). «Необъятная творческая сила» это то, что мы считаем постоянным воспроизведением человеческой жизни, потому что, чтобы жить, люди должны воссоздавать себя, всё человеческое в себе. Создания Бетховена «открывают собой эру» эти слова Р. Роллана, писателя и исследователя творчества немецкого композитора, связаны с мыслью о громадной гуманистической роли музыки. Суть этой мысли в том, что музыка, классическая, Бетховена, например, является источником жизни. Как бы до сих пор ни возвышали личность Наполеона Бонапарта, он остаётся гением, сеявшим смерть, разрушения, страдания людей. «Гений и злодейство»[1] всё-таки проблема, и личность Наполеона тому пример. Исторически Бетховен и Наполеон Бонапарт противостоят друг другу как антиподы.
И что же, Наполеон это что-то уникальное среди тех властителей, которые, придя к власти, способны вести политику, прямо противоположную своим прошлым утверждениям, лозунгам, обещаниям, постоянно укрепляя своё по сути монаршее положение? Нет, они, как когда-то Юлий Цезарь, сами способствуют своему обожествлению и попирают, порой уничтожают права граждан. А таковых нет в наше время? 21-ый век бесконечно далёк от подобных (конец 18 века!) наполеоновских притязаний? Императорами себя не объявляют, но спасителями своего народа, может быть, и человечества исподволь, конечно, провозглашают. Неужели есть ещё такие, навязывающие себя людям, не гнушающиеся никакими средствами подавления инакомыслия? После критики И. Кантом (конец 18 века!) такой максимы, как «цель оправдывает средства», они отказались от идеи, что все средства хороши, если они укрепляют их якобы единственно возможную власть? Неужели люди, общество, поддерживают их? А может, люди есть, но общества ещё нет? Как нет? Ведь в том же 18 веке об обществе всё было сказано в той же Франции, например? А, понимаю: они книжки знаменитых просветителей не читали, но когда прочитают, то Случится это ТО? Или только великий Бетховен способен на отрицание подобных «властелинов судьбы»[2], или такие, как он, единичные существа в поле зрения истории, или нужно сначала стать гением, как Бетховен? Но как до этого далеко!
«Вечер» А. А. Фета
Первая строфа стихотворения Афанасия Фета 1853-его года «Вечер». Четыре строчки трёхстопного амфибрахия, и образ летнего вечера в средней части европейской России возникает в нашем сознании настолько реально, точно мы видим его сейчас, в эти мгновения. Вот эта строфа-картина:
Прозвучало над ясной рекою, Прозвенело в померкшем лугу, Прокатилось над рощей немою, Засветилось на том берегу.
Трудно найти в мировой поэзии прекраснее этих строк, рисующих русскую природу. Они неизъяснимо, томительно, таинственно прекрасны. Мы не знаем, какой звук или звуки слышал поэт и что можно было бы нам услышать. Наверное, чтобы как-то понять звучание летних вечеров, услышанное Фетом, мы должны прослушать все музыкальные картины природы великих композиторов, таких, например, как Чайковский, Мусоргский, Равель, Дебюсси. Однако и после этой музыки четыре строчки стихотворения Фета останутся неизъяснимо прекрасными.