Понедельник, 14 ноября
В понедельник Айна увидела Давида сразу после уроков. Он сбегал сверху и тоже увидел ее.
Привет, Давид!
Привет, Айна! Как долго, оказывается, ждать понедельника!
Да, я даже думала, что ты в пятницу придешь, но потом вспомнила, что у тебя нет занятий. Но я тебя видела в воскресенье.
Меня? В воскресенье? И не поздоровалась? Давид улыбался.
Ты ехал на большом велосипеде. Ты работаешь посыльным?
Подрабатываю. Это не основная работа. А где ты меня видела?
На Эстермальмсторг. Мы на рынок ходили. Я хотела тебя окликнуть, но кухарка торопила. Я же на работе, теперь улыбнулась Айна.
Ты давно так работаешь?
В феврале три года будет.
Они шли на остановку, и Айна машинально взяла Давида под руку, так удобней было разговаривать.
Сколько ж тебе было лет?
13.
Совсем девочка. Значит, сейчас тебе 16?
В мае 17 исполнится.
А где ты жила раньше? До того, как стала работать?
Знаешь, до этого я целый год жила в раю. Это был настоящий рай, он так и назывался: Энгельс-берг.
Это где же такая гора?
Маленькая станция по дороге Стокгольм Людвика. Сестра Чештин, у которой я жила, вышла на пенсию, и мы поселились в пансионате. В Энгельберг несколько пансионатов и много очень красивых вилл. Еще там есть озеро с островами, один большой, на нем нефтеперерабатывающая фабрика и рабочие живут, а в самом поселке есть церковь, лесопилка и все, что нужно для жизни: магазин, кинотеатр, почта, школа. Еще железоделательный завод рядом.
Не скучно там было?
Ты что, там было прекрасно. Летом полно народу, а в другое время тихо. У меня были подружки, я закончила основную школу и перестала бояться воды, научилась плавать Сестра Чештин помогала в медпункте и там познакомилась с бабушкой. Это мать моего хозяина, она каждый год отдыхает в Энгельсберге. Они подружились, и я думаю, что сестра Чештин договорилась с бабушкой, что она обо мне позаботится.
Почему ты называешь ее бабушкой?
Ее все в семье так зовут. Я к ним попала, как раз когда хозяйка родила и ей нужна была помощь.
А твоя сестра Чештин?
Моя сестра Чештин? Айна улыбнулась, но сразу посерьезнела. Это медсестра, «сестра Чештин», которая взяла меня к себе Она умерла Мы всего год так счастливо прожили. Потом я почти месяц жила одна в пансионате, потому что сестра Чештин заплатила вперед, а с февраля 47-го года уже в семье.
Они сели в трамвай, не глядя на номер.
А раньше, до райского Энгельсберга?
До райского Энгельсберга мы жили в Карлстаде, Айна помолчала, потом сказала: Там я узнала про концлагеря.
Откуда? удивился Давид.
Там была больница специальная, в школе, туда привезли женщин, освобожденных из лагерей, летом сорок пятого. Сестра Чештин работала в больнице, а я помогала. Они все были страшно худые и больные. Их называли «девушки Бельзена», потому что они были из лагеря Берген-Бельзен. У многих был туберкулез, к ним мне не разрешали ходить. Большинство умерло почти сразу. Но некоторые поправились, их потом отправили в санаторий, больницу закрыли, а мы переехали в Энгельсберг.
Трамвай остановился, они вышли на площади.
Мне надо идти, до среды, Давид!
До среды, Айна.
Среда, 16 ноября
В среду Давид, наконец, смог опять поехать в школу на велосипеде. После занятий он не остался, как обычно, в музыкальном классе, а сразу помчался вниз встречать Айну. На багажник он натянул старую русскую шапку, которую штурман собирался выкидывать, на затылке шапка была порвана, но сидеть это не мешало, наоборот, без прорехи шапка не оделась бы на багажник так ловко.
Прошу садиться, пригласил Давид Айну, когда она вышла.
Но она только засмеялась, и Давид, посмотрев на свою работу, засмеялся тоже. Уши свисали по бокам колеса, козырек был отогнут вниз, как будто кто-то сердитый прятал под ним глаза.
Нет, сказала Айна, отсмеявшись, мы не сможем тогда разговаривать. Я не могу говорить с твоей спиной.
Тогда садись на седло, сказал Давид.
Я же не достану до педалей, удивилась Айна.
И не надо. Я тебя повезу, он помог Айне забраться на сиденье, взялся руками за руль.
А мне как держаться? чтобы дотянуться до руля, она перегнулась через его правую руку, почти легла на нее.
Как говорил папа, лучше плохо ехать, чем хорошо идти, он повел велосипед по улице, и Айна схватилась за рукав его плаща. Их головы оказалась на одном уровне.
Тогда садись на седло, сказал Давид.
Я же не достану до педалей, удивилась Айна.
И не надо. Я тебя повезу, он помог Айне забраться на сиденье, взялся руками за руль.
А мне как держаться? чтобы дотянуться до руля, она перегнулась через его правую руку, почти легла на нее.
Как говорил папа, лучше плохо ехать, чем хорошо идти, он повел велосипед по улице, и Айна схватилась за рукав его плаща. Их головы оказалась на одном уровне.
Давид, она смотрела смущаясь, расскажи мне о своем отце. Если можно.
О папе Можно. Только тебе, правда, интересно? он посмотрел на Айну и увидел ответ. Папа родился в Кишиневе.
Ки-ши-и-нёв, повторила. Я это слово знаю.
Откуда? удивился Давид.
Не помню, слышала когда-то давно, еще в детстве. Может быть от деда.
Это в России, тогда этот край назывался Бессарабия. Он помолчал, потом продолжил, папин отец, мой дед, был музыкантом, клезмером. Это еврейские музыканты, играющие на свадьбах, похоронах, при всяких событиях. Он играл в маленьком оркестре, который ездил по округе. А папин дед со стороны мамы, мой прадед, воевал в турецкой войне и был представлен к награде. Но медали ему не дали почему-то, и командир сам его наградил вручил столовое серебро, очевидно, собственное. Бумагу написал специальную с сургучной печатью, что за храбрость награждается набором серебряных ложек. Эта бумага у прадеда в магазине висела, он тканями торговал. Его в городе уважали, и у него всегда было много покупателей. Они хорошо жили. А в третьем году, в 1903, в Кишиневе прошел большой погром. Папе было 9 лет как мне в 38-м
Давид замолчал и остановился, у него было чувство, что все в жизни повторяется. Они шли по той же улице, где и неделю назад, и также трудно было ему рассказывать. Айна как будто прочитала его мысли. Она соскочила с велосипеда и подошла поближе к Давиду.
Мы как раз здесь шли. Ты мне рассказывал про погромы Неделю назад. Не надо.
Что не надо?
Если тебе трудно рассказывать. Я не хотела
Знаешь, мне потом стало легче. После того, как я рассказал. Я никогда ни с кем не говорил о себе и о своих. Я сам не все знаю, папа мне не все рассказывал, знаю только, что папин младший брат умер во время погрома, и мама заболела и умерла тоже. Папа с отцом и сестрой уехал потом в Яссы, это в Румынии, рядом с Кишиневом. На самом деле, это была когда-то одна страна, один язык. В Яссах жило много евреев, даже театр был еврейский. Папа закончил там гимназию и уехал в Вену учиться музыке. Это его спасло.
Спасло?
Да, во время Первой мировой войны в Яссах была страшная эпидемия тифа, папина сестра и отец умерли
Давид посмотрел на Айну.
Я тебя расстраиваю моими историями.
Она не ответила, только ткнулась головой в его плечо. Давиду стало жарко.
Пойдем, что-то покажу! воскликнул он с неожиданным энтузиазмом.
Темно же, удивилась Айна.
Тут свет не нужен, он вдруг заторопился, закинул ногу на велосипед, садись!
Айна забралась на багажник, вцепилась руками в Давида. Улица выгибалась дугой и тянулась до площади. Он завернул за угол, квартал завершался неожиданно светлым высоким домом, похожим на дворец, но не ради дворца повез он Айну этой дорогой. Слева загудел пригородный поезд и простучал дальше. Давид обогнул дом, доехал до следующей улицы и остановился.
Теперь пойдем пешком, сказал он. Здесь двоих не вытянуть.
Они опять свернули направо, и он заметил, что Айна удивилась, когда дорога вдруг круто пошла вверх. Через пару минут они стояли на виадуке и смотрели вниз на улицу, по которой только что проехали.
Как странно, сказала Айна. Мы ведь только объехали квартал.
Да, Давид был доволен эффектом. За это я и полюбил Стокгольм. Он непредсказуемый. Объехал один квартал и оказался над улицей, по которой ехал. Вошел в дом на первом этаже, а когда вышел, оказался на четвертом, потому что внизу еще улица и дом начинается оттуда.
Это как башни на Кунгсгатан?
Да. И как Дворец спорта на Кунгсхольмене, знаешь там два высотных дома у моста?
Видела только издали. Я никогда не была на Кунгсхольмене.
Да ты что! За три года в Стокгольме!
Я первое время вообще боялась выходить. Я не привыкла к большому городу, можно заблудиться. Мне нравится Стокгольм, но одной гулять
Страшно?
Нет, теперь уже не страшно, но неуютно как-то.