Астахов молчал. Ерунду говорила Лена. Есть критерий для оценки ошибок мир, в котором мы живем. Но в чем-то Лена была права. В чем-то малом, в очень важном малом. Додумать это.
Мой рейс, сказала Лена.
Киев, повторил Астахов слова диктора.
Нет, Лена усмехнулась. Не хочу заставлять тебя ошибаться. Киев только пересадка Знаешь, Игорь?.. Вспомни софизм о критском лжеце. Разве ты не похож на него? Если эрратология не ошибочна, то она истинна, а если она истинна, то она не отвечает своей цели, и значит, она ошибочна
Астахов смотрел в одну точку, думал. Критский лжец. Ерунда. Он потерял мысль. Ага, вот она: относительность ошибки. Он строил эрратологию по классическим канонам науковедения. Нужны иные методы. Нужно учесть долю истинности в любой ошибке, учесть и отбросить. Сделать ошибку абсолютной. Значит все сначала?
Ольга тихо плакала, опустив голову на гриву морского конька, по ошибке попавшего в далекое от океана горное кафе
7
Впереди показался лес, и дорога пропала. Ким ушел совсем недалеко от дома, но здесь кончался город дальше лежало засеянное поле, лес, пахло свежестью, как в цветнике на площади. Подошвы липли к земле, будто покрытые магнитным составом, грязь под ногами хлюпала и чавкала. Сегодня в классах пусто день спорта, и Ким сбежал. Он уже выиграл у Сережи в теннис, и ему стало неинтересно.
Ким краем подошвы начертил на земле стрелки. Астахов, Ольга, Лена. Круг эрратология. Подумал и дорисовал стрелку Ким Яворский. Стрелка получилась на отшибе, потому что Ким, хотя и знал методы социальной психометрии, но отношения своего к эрратологии пока не определил, а без этого схема теряла смысл.
Отец считает эрратологию чепухой. Лена тоже. Ольга любит отца и готова признать даже то, во что не верит. А сам Астахов? Ну, тут ясно. Что ясно? Если Астахов считает, что методы эрратологии верны, то почему бросил поиски, почему стал учителем? А если его постигла неудача, то для чего хранить десятки тысяч ненужных книгофильмов? Остается третье
Ким проверил свое рассуждение и не нашел в нем ошибки: Астахов завершил работу. Вывел идею идей. Так. Но тогда почему он молчит?..
Учитель! сказал Ким с порога, и Астахов, размышлявший о чем-то у окна, обернулся.
Я хотел спросить, Ким заговорил сбивчиво, ему пришло в голову, что это бестактно спрашивать человека о том, о чем он говорить не хочет. Но отступать было поздно, и Ким, неловко подбирая слова, чтобы не обидеть учителя, рассказал о своих сомнениях.
Пойдем, сказал Астахов.
Он включил стереовизор в кабинете, прошелся вдоль стеллажей. Ким почувствовал волнение. Подумал: это оттого, что сейчас он соприкоснется с чужой жизнью, в которую влез без спроса. Но нет он просто боялся разочароваться.
Семьсот тридцать две тысячи двести сорок идей, сказал Астахов. За три века. Труднее всего было отсеять лишнее. Далеко не все идеи пригодны для обработки. Одни не имели отношения к космосу. В других была невелика доля заблуждения это почти верные идеи, для меня они не годились. Третьи особая категория. Идеи, выдвинутые из тщеславия. Единственная их цель самоутверждение автора. Их тоже пришлось отбросить. Так появилась системология ошибок. Идей в результате стало втрое меньше, работать с ними втрое интереснее
Астахов перебирал книгофильмы, он был наедине с ними, с этими идеями, которые составляли всю его жизнь. Он перебирал и вспоминал, а Киму уже не хотелось спрашивать. Ему показалось, что он, наконец, понял Астахова. Движение к цели, полное надежд, отрадней самого прибытия, так писал Стивенсон. Астахов ищет свой Остров сокровищ. Может быть, у него уже есть карта, но никогда не хватит воли сесть на корабль и выйти в океан, чтобы отыскать остров в безбрежных просторах.
Что с тобой, Ким? сказал Астахов. Ты не слушаешь. Я говорю, что три года назад мы жили с Олей в Минске. Тогда-то я понял: пришло время сделать последнюю пробу.
«О чем он говорит, подумал Ким, какую пробу? Астахов эрратолог, он создал новую науку. Зачем ему звезды?»
Опыт я провел на Минской статистической станции. И получил результат. Верную идею. Работа моя закончилась. Я не сказал об этом никому даже Оле. Не мог заставить ее ездить со мной, начать все сначала. Говоришь себе: дело прежде всего. А потом проходят годы Жена. Дочь. Друзья. Ученики. Опять все бросить. Уйти
Астахов улыбнулся, и Ким, сам того, может быть, не подозревая, позавидовал Ольге. Трудно им вдвоем, невидимая стена эрратологии стоит между ними, и все же им хорошо. Ким подумал, что ему с отцом приходится труднее, хотя внешне все прекрасно. Но ни отцу, ни матери не придет в голову взвалить на сына часть своих забот. Когда родители переживают какую-нибудь неудачу, осложнение, он в стороне. Ольга нет. Может быть, ей нелегко, но он, Ким, хотел бы А Астахов боится. Все они, родители, одинаковы. Они думают, что так тихо и спокойно жить легче? Да, наверно, внешне. А стена между ними станет расти, потому что все, что любит Ольга в отце, увлеченность, безумие стремлений Астахов старается теперь запрятать: для ее же блага. Стена вырастет до неба, и когда-нибудь Ольга скажет отцу, как Ким скажет своему:
У нас все разное, папа, даже сложности
И неожиданно Ким, будто со стороны, услышал свой голое напряженный и тихий:
Вы трус, Игорь Константинович
8
Отец стоял у люка доставки и вкладывал в его разинутую пасть книгофильмы и личные вещи. Ким взглянул на приборный щиток: шифр Уфы. Отец захлопнул крышку, обернулся.
Едем домой, сказал он. Рудник мы сегодня пустили, контроль теперь понадобится лет через пять.
Мы уезжаем, сказал Ким. А школа?
Вернешься в старый класс, к учителю Гарнаеву.
Помолчали.
Ты встретишь другого Астахова, мягко сказал отец. Наконец, существуют стереовизоры.
Конечно, вздохнул Ким. Как же так, сразу? Он еще не додумал. Это очень важно для него понять все, что связано с Астаховым, с Ольгой. Он не может так уехать. Что подумает Ольга? Укатил домой тихо, спокойно.
Я хотел бы остаться на несколько дней, нерешительно заговорил Ким.
Оставайся, неожиданно легко согласился отец. Оставайся до конца семестра. А я не могу работа
Утром, когда Ким с ребятами ждал Астахова, в класс вошла высокая женщина, педагог старшей группы. Ким понял сразу, сказал:
Можно мне выйти?
Он побежал через корт так было короче и сорвал у кого-то игру. Ольга сидела на ящике с моделями непостроенных космолетов.
Не могла сообщить? сердито спросил Ким. Куда вы едете? Зачем?
Кому сообщать? Папа сказал, что ты улетел вечерним рейсом. Я сама не знаю точно, куда мы едем. Кажется, на Фиджи И все из-за тебя.
«Вы трус, Игорь Константинович».
Не понимаю, сказал Ким.
Будто? Ты наговорил вчера столько глупостей. Целый вечер папа ходил по комнате. Потом спросил: «Ты тоже считаешь, что я трус?» Представь, что твой отец спросит у тебя такое. Пока я соображала, папа пошел говорить по стереовизору. Тогда ему и сообщили, что Яворские уехали. Наверно, твой отец сдал местный номер. Папа связался с Фиджи. Там работает Годдард
Годдард. Направленные мутации человека, вспомнил Ким.
Это тебе, Ольга протянула Киму капсулу с микрофильмом. Я должна была отослать в Уфу, но раз ты здесь
«Не может быть, что это только из-за меня», подумал Ким. Конечно, Астахов хотел вернуться к работе, хотел и не решался. Неустойчивое равновесие достаточно было малого толчка, одной не очень умной, но злой реплики, и решение принято.
Ты рада, что едешь? спросил Ким.
Ольга пожала плечами:
Будет трудно
Ким видел: она и смеется, и плачет. Губы дрожат, а глаза улыбаются. Пусть Ольга не отвечает. Она считает, что отец прав, и это главное.
Ким вставил капсулу в проектор.
9
Из трехсот тысяч идей машина выбрала одну и сделала ее центром новой гипотезы
Голос Астахова будто раздвинул невидимую преграду. На скале у обрыва стоял гигант, закованный в цепи. Он пытался сбросить путы, но тяжелая цепь лежала недвижимо.
С прикованным гигантом сравнил человека автор идеи, сказал Астахов. Человек покорил природу, но не научился управлять собственным телом. Можем ли мы усилием воли изменить цвет глаз? Замедлить рост ногтей? Регулировать работу сердца? Нет, потому что не хватает сил биотоки слишком слабы, они могут передать в клетку сигнал, но заставить ее работать в ином режиме биотоки не в состоянии. Нужно усилить сигналы мозга!
Скала дрогнула, гигант распрямил плечи и, неожиданно освободившись от цепи, мощным движением бросил ее в пропасть.
Ошибочная, наивная идея, сказал Астахов. Дело не в слабости биотоков. Аппарат наследственности исключительно сложен и устойчив. Наследственность вот наши цепи. Природа поступила как инженер прошлого века: создала механизм очень надежный, но не способный к быстрым изменениям. А вот вторая ошибочная идея.