Фантасты умеют предвидеть качественные скачки в этом их сила по сравнению с сугубо научным подходом к предсказанию будущего. В этом была, кстати, и ваша сила, пан Станислав. Сила, от которой сейчас вы отказываетесь единственно по той причине, что сила эта оказалась, на ваш взгляд, слишком велика!
«Я дописался в ней даже до чистого выращивания информации, утверждаете вы в Диалогах, то есть такого выращивания, которое в жизни не имело никакого практического применения, но приносило нам в качестве плодов научные теории».
Иными словами вы писали о КАЧЕСТВЕННОМ СКАЧКЕ в развитии теории информации, о том, чего еще вообще не было в науке и чего футурологи предвидеть не могли по причине отсутствия соответствующей тенденции. Тогда же и о том же писал в научно-фантастическом очерке «Машина открытий» советский фантаст Генрих Альтов.
Речь шла о саморазвитии информационных систем, о способности компьютеров «выращивать новую информацию», а не только видоизменять уже имевшуюся. Речь шла о способности вычислительных машин выдавать принципиально новые научные идеи. Футурология этого предвидеть не могла, фантасты же предположили, что в будущем компьютеры смогут проводить научно-исследовательские работы и совершать научные открытия, то есть производить действия, которые современная футурология считает ПРИНЦИПИАЛЬНО непредсказуемыми.
«Машина открытий» еще не создана, но сейчас, в отличие от шестидесятых годов прошлого века, когда был опубликован альтовский очерк, тенденция «интеллектуализации» компьютеров существует реально, и изобретать компьютеры уже могут я имею в виду «Изобретающую машину» минского инженера И. Цурикова (живущего сейчас в США). Создана эта машина, кстати, на идеях все того же Генриха Альтова (Альтшуллера), «отца-основателя» новой науки ТРИЗ, теории решения изобретательских задач.
* * *
Впрочем, одна цитата из «Диалогов» позволяет понять, почему изменилось за эти годы мнение Станислава Лема о «фантастической футурологии». Дело в том, что в давние уже времена несколько иной, нежели сейчас, была пропорция между строго научной фантастикой (так называемой hard science fiction) и фантастикой квазинаучной (soft science fiction) и вовсе ненаучной (fantasy). HSF имела гораздо больший вес, как, впрочем, имела в сознании обывателя (в том числе и читателя фантастики) больший вес и сама наука. Фантастика социалистического лагеря (Польши в том числе) практически вся относилась именно к «жесткой» разновидности. Новые фантастические идеи были востребованы, они не имели шанса затеряться на общем фоне.
Времена, однако, менялись. Менялось отношение общества (в том числе, на Западе) к науке, в фантастике все больше «правило бал» направление fantasy. Из чего не следовало, конечно, что новые научно-фантастические идеи перестали появляться на книжных и журнальных страницах, но выделить их на изменившемся общефантастическом фоне становилось все труднее. Процесс этот в российской фантастике привел к тому, что новые научно-фантастические идеи вовсе исчезли из обихода считается, что вполне можно обойтись и без них. В фантастике западной полного «вымывания» научно-фантастических идей не произошло (достаточно вспомнить гиперионский цикл Дэна Симмонса, марсианский цикл Кима Робинсона и др.), но разглядеть жемчужные зерна новых фантастических гипотез стало труднее среди многочисленных произведений поджанра fantasy.
Станислав Лем, наверняка отслеживающий процессы, происходящие в любимом им жанре, пришел в результате к такому заключению:
«Если кто-то на самом деле желает скрыть от всего мира какую-то информацию (в данном случае прогноз) так, чтобы она была спрятана наилучшим образом от всех глаз, то не в несгораемых шкафах, не в сейфах, не за шифрами, не закапыванием в полночь на кладбище следует ее прятать достаточно опубликовать ее даже миллионным тиражом в качестве Science Fiction, и в таком виде ее сам черт не найдет, и она будет скрыта самым надежнейшим способом».
Это действительно так, и потому скептицизм Лема по отношению к литературе научных прогнозов той литературе, которой он сам отдал десятки лет жизни понятен. Другое дело, что согласиться с этим выводом нельзя, не подписывая тем самым «футурологической фантастике» смертный приговор.
И мне, честно сознаюсь, было горько читать в тех же «Диалогах» такое признание Станислава Лема:
И мне, честно сознаюсь, было горько читать в тех же «Диалогах» такое признание Станислава Лема:
«я, собственно говоря, не занимаюсь такой футурологией, которая стала модной лет двадцать тому назад, так как никаких конкретных открытий не пытаюсь предвидеть, а если то, о чем я писал, и было похоже на прогнозы, то только в том смысле, в каком Бэкон 400 лет тому назад выразил уверенность, что самодвижущиеся машины, созданные человеком, достигнут глубин морей, будут передвигаться по материку и покорят воздух».
Чтобы убедиться, что это не так, достаточно перечитать «Сумму технологии» и «Глас Божий», «Эдем» и «Солярис». Или даже давнее «Возвращение со звезд». Самое интересное, что в глубине души и сам пан Станислав прекрасно понимает, что создавал в свое время вполне прогностические (вовсе не в Бэконовском смысле) идеи. Там же, в «Диалогах»:
«В романе SF Возвращение со звезд в 1960 году я ввел в сюжет калстеры как маленькие приспособления, заменяющие оборот и циркуляцию денег. Конечно, в романе нет места для описания инфраструктуры этого изобретения! Но в настоящее время в периодике (например, американской) уже пишут о smart card, использующих тот же принцип».
А идея нейтринного послания к обитателям нашей Вселенной, созданного обитателями Вселенной, предшествовавшей Большому взрыву («Глас Божий»)? А идея «механических мушек» («Непобедимый»), которые, объединяясь в единое существо, способны быть разумнее человека? А идея о том, что известные нам законы природы являются результатом деятельности цивилизаций («Новая космогония»)? Не говоря уже об идее «фантомата»
Все эти, а также десятки других научно-фантастических идей, придуманных Лемом, интересны именно тем, что являются КАЧЕСТВЕННО НОВЫМИ структурами в области «фантастической футурологии». Идеи, продолжающие в будущее уже существующие тенденции в науке и технике, в большинстве своем не выживают, они не прогностичны, поскольку, как уже было сказано, тенденции «ломаются», не достигая своих логических пределов, и возникают новые тенденции, вот их-то и должен предвидеть писатель-фантаст. Они-то и выживают, и становятся в конце концов реальными открытиями и изобретениями.
Это обстоятельство упустил Станислав Лем, анализируя собственное творчество и творчество своих коллег по фантастическому цеху.
* * *
Фантастических идей, не являющихся качественно новыми сущностями, великое множество, они создают поле НЕ ОСУЩЕСТВЛЕННЫХ проектов, теорий, предсказаний. Продолжая в будущее существующие тенденции, они позволяют футурологам говорить о неспособности фантастов предвидеть реальные научные достижения, а самих фантастов заставляют говорить об ущербности жанра, которому они посвятили жизнь. Вот и Станислав Лем пишет в «Мегабитовой бомбе»:
«Водоворот наших, то есть человеческих, идей действительно очень велик, но имеет границу, так как все-таки не является бесконечным Поэтому мысли, а также идеи, выскакивающие из варева человеческого разума, наподобие горошин в кипящем гороховом супе, иногда друг с другом сталкиваются, как будто бы инцидент их встречи был предопределен законами В конечном счете похоже на то, что мы все-таки ограничены в разбеге мыслей, подобно лошади, бегающей по кругу на привязи».
Потому и бегает по кругу мысль фантаста, если нет в ней КАЧЕСТВЕННОЙ новизны. Не так уж много в фантастике авторов (точнее было бы сказать очень немного), которые достаточно эрудированы и, главное, раскованы в своем воображении, чтобы избежать бега по кругу.
Ко всему прочему, необходимость тщательного доступного читателю! «прописывания» качественно новых идей довольно часто вредит художественной стороне произведения.
«Я давно уже заметил, пишет Лем (Мегабитовая бомба), что степень точности выдумок в беллетристике может быть существенно независимой от точности предвидения вообще. Иначе говоря, удачные предсказания могут прятаться в неудачных с литературной точки зрения произведениях (et vice versa)».
Классический в этом смысле пример романы Олафа Стэплдона «Последние и первые люди» (1931) и «Создатель звезд» (1937). В этих двух небольших по объему произведениях содержится столько ПРИНЦИПИАЛЬНО новых идей, что до сих пор именно из них фантасты черпают свое вдохновение, а ученые материал для исследований. Кстати говоря, мысль о возможности существования разумного организма, покрывающего всю поверхность планеты (идея лемовского Соляриса), была высказана Стэплдоном в «Создателе звезд». Между тем, художественные достоинства произведений Стэплдона близки к нулю, как и художественные достоинства произведений Хьюго Гернсбека, предсказавшего в начале ХХ века множество изобретений, внедренных десятилетия спустя.