Отец, продолжая возражать, говорил что-то. Хазрат в конце концов разгорячился и сердито прикрикнул на него:
Глупец!
Потом, поостыв немного, они продолжили беседу. Кончилось тем, что отец резко заявил:
Нет!
Надо с супругой посоветоваться, узнать, что думает дочь,сказал хазрат.
Но отец твердил одно:
Нет!
Уходя, хазрат сказал:
Ты допускаешь ошибку, возражаешь лишь из упрямства. Ты подумай. Завтра я приду ещё.
После ухода хазрата, отец дал волю своему буйному нраву. Мама плакала, но я была спокойна, думая, что отец всё же сломлен и теперь есть надежда.
Утром, часов в десять, хазрат пришёл снова. В этот раз он говорил обо мне, о моём согласии.
Дело надо решить разумно,внушал он.Джигит очень достойный. На что тебе богатство? Главное, чтобы Аллах дал детям счастье,убеждал он отца.
Но тот стоял на своём.
После полудня пришла моя наставница. Мама теперь была на нашей стороне и передала отцу многое из её слов, но тот сдаваться не собирался. Переубедить упрямца оказалось невозможно.
Сказав, что иду провожать абыстай, я поспешила к жениху и застала его совершенно сникшим. Из рассказа хазрата он узнал про упрямство отца и потерял всякую надежду.
Я пойду до конца!сказала я.Поеду с тобой в Уфу, и там, в Собрании, попросим муфтия-хазрата прочитать нам никях.
Он с чувством пожал мне руку и улыбнулся. Мы снова принялись строить планы. За разговорами время прошло быстро, наступил вечер. Я боялась идти домой, зная, что отец, как всегда, начнёт буянить. Мне надоело вечно трястись от страха, хотелось покончить с этим унижением раз и навсегда.
А давай сейчас же пойдём к хазрату и попросим прочитать нам никях,предложила я.
Он вытаращил глаза, не веря своим ушам:
Как, ты и на это готова?
Конечно! Пошли.
Ты понимаешь, что будет? Как сильно обидятся твои родители?
Слова его почему-то не тронули меня.
Я согласна на всё,сказала я и велела кучеру ехать к дому хазрата.
Увидев нас вместе, хазрат был смущён.
Что случилось?спросил он.
Хазрат, мы пришли просить вас прочитать нам никях,сказал мой джигит.Вы же знаете наше положение.
Ах, как вы спешите! Спешитесказал хазрат качая головой.Молоды вы ещё, ах, как молоды
Он посоветовал нам разойтись. Обещал завтра снова поговорить с отцом. Но мы были настроены очень решительно.
Я сейчас пойду на намаз,сказал он,а после посмотрим.
Нам поставили самовар, приготовили чай. Вскоре появилась мама. Она стала звать меня домой, плакала, умоляла.
Я не пойду,сказала я.
После молитвы вместе с хазратом подоспел и отец. Он проклял меня, обругал моего джигита, вступил в спор с хазратом, пытался утащить меня силой, но я не далась.
Нет, так не годится,сказал хазрат.Давайте все вместе пойдём к вам и устроим помолвку.
Отец был не согласен.
Я попросила хазрата прочитать нам никях теперь же.
А если нет,сказала я,мы поедем в Уфу и поженимся там.
Мои слова привели отца в бешенство.
Что ты творишь?!орал он.Ты же позоришь нас!Под конец пробурчал:Ладно, пусть идёт домой. Завтра видно будет.
Я не уйду отсюда, пока не будет прочитан никях,твёрдо заявила я.
Хазрат был в растерянности. Снова попытался убедить отца. В конце концов, сказал:
Мы подчиняемся шариату и не можем идти против законов веры. Если девушка и джигит оба хотят этого, мы пойдём им навстречу.
Я не согласен!закричал отец и вскочил.
Хазрат водрузил на голову чалму, достал своё свидетельство, позвал из медресе двух преподавателей в свидетели и при них снова обратился к отцу с вопросом. Тот сказал своё: «Нет!» Мама зарыдала. Хазрат громко спросил нас обоих, согласны ли мы. Заставил трижды выразить согласие и прочитал никях. После этого сказал, глядя на отца:
Что теперь будете делать? Эти двоемуж и жена. И всё же она дочь вам. Не упрямьтесь!
Отец не произнёс ни слова, мама продолжала плакать. Все вышли на улицу, отец с мамой пошли впереди, мы двинулись следом. Возле ворот остановились. Я подошла к маме и сказала:
Прости, мама!обняла её и заплакала.
Потом обняла отца. Плакали все трое. Джигит мой стоял неподвижно. Ворота открылись. Родители вошли, я осталась с мужем.
Входи, Нафиса!позвал отец.
Одна я не могу войти,возразила я.
Входите оба,сказал он.
Мы вошли.
Свадьбу устроили через неделю. Это была очень скромная свадьба. Потом я с мужем сразу же отбыла в Москву. С тех пор мы вместе. Слава Аллаху, до сего дня ничто не омрачило нашу любовь».
Заканчивая рассказ, Нафиса улыбнулась, радуясь своему счастью.
Да, вам очень повезлопроговорила Гульсум.Но кто надоумил вас держаться так уверенно?
Я совета не спрашивала ни у кого, просто делала то, что подсказывало сердце. И всё получилось!
Гульсум некоторое время задумчиво смотрела на Нафису, потом спросила:
Это была ваша первая любовь?
Первая и последняя Мы всё ещё влюблены друг в друга. Теперь еду к мужу и чувствую себя так же, как в тот день, когда шла с ним к хазрату.
Видно, представив себе скорую встречу, Нафиса мечтательно улыбнулась.
А где теперь работает муж ваш?поинтересовалась Гульсум.
В Москве, врач по лёгочным болезням. В прошлом году он много работал, сдал экзамены на приват-доцента, однако министр не утвердил его, оттого что мусульманин. Это мужа очень расстроило. Он был оскорблён ещё тем, что товарищи по службе относились к нему как-то пренебрежительно. Убедившись, что русские никогда не научатся ценить его труд, решил, что и жить среди них не имеет смысла. Он искал место в Казани и Астрахани, однако ничего подходящего не было. Пришлось остаться в Москве. Но зато теперь он уважаемый человекпредседатель благотворительного общества, глава школьного комитета. Без его участия в Москве не делается ничего. Все совещания проводятся у нас дома, там же он принимает больных. Чтобы дети могли общаться со своим народом, он купил возле большого мусульманского аула скромную усадьбу у воды с садом. Мы едем туда впервые, чтобы взглянуть, что это такое. С будущего года, если Аллаху будет угодно, всё лето собираемся жить там. Купим корову. Дети, как известно, привыкают к той среде, в которой живут. В Москве нас окружают русские. Отныне дети наши станут проводить каникулы на родине,сказала Нафиса и замолчала.
* * *Гульсум подумала о своих детях. Её поразило, как в этой счастливой семье заботятся о детях. «Кем же вырастут мои дети?»спросила она себя.Кто позаботится о них?» Ей хотелось ещё поговорить о детях, расспросить Нафису, но пароход неожиданно дал длинный гудок. Ребёнок Гульсум снова испуганно вскочил с криком: «Мама! Папа идёт, папа!»
Они стояли у пристани. Пароход ожил: люди выходили и входили.
Гульсум успокоила сына и села на место. Свет фонаря за окном придал её бледному лицу желтоватый оттенок, и она стала похожа на застывшую в неподвижной позе мумию. Женщина задумчиво смотрела на довольную своей судьбой Нафису, на её объятых глубоким сном детей.
Вы оказались такой счастливой,тихо проговорила она голосом, исходившим из глубины души. Я другая, жизнь моя покатилась по совершенно иной колее,так начала она свою исповедь.
«Я дочь мурзы. Когда была маленькой, умерла моя мама. Осталась одна с отцом. Через год к нам приехала овдовевшая сестра отца. Она заменила мне мать. Читать стала рано. Моей первой книгой была русская книга. Я читала о жизни русских. Потом пошла в школу. Это, понятно, была русская школа. Меня окружали русские. И дома говорили по-русски. К нам приходили русские, и сами мы ходили к русским. Только во время праздников я начинала понимать, что я какая-то не такая русская, как все. Русская, которая не празднует Рождества, зато празднует Курбан-байрам. Мне было стыдно перед подругами оттого, что я не настоящая русская.
Отец постоянно был занят, много работал, а тётушка, считая себя ещё молодой, больше увлекалась нарядами, туалетами. Дома на меня мало кто обращал внимание. Русские гувернантки мои всё время менялись. Летом мы ездили то в Крым, то на Кавказ, а поройв Германию. Но однажды поехали в Уфимскую губернию к бабушке со стороны моей мамы. Оказалось, что у неё на берегу реки Дим прелестная усадьба. Там и воздух был какой-то особенный, лучше, чем в Крыму, чем на Кавказе. Бабушка была очень добра ко мне.
Как ты похожа на маму,говорила она, лаская меня.
Так нежно меня не любили никогда. И здесь, хотя всё было по-русски, слуги, все до единого, набирались из местных. Говорили, пели на родном языке. В первый же день, увидев на горе мальчишек с кураями, я пришла в восторг от их красивых и грустных мелодий. Это было так необычно, что я чувствовала себя иностранкой. И всё же меня не покидало ощущение, будто давным-давно где-то я уже видела и слышала это. К нам ездили гости, сами мы бывали у них, и всюду было так же: половина по-русски, половина на своём языке. Папа уехал, тётя гостила в другом городе у других мурз. Я осталась с бабушкой, которая была уже очень старенькой. Хотя и была из благородных, поверх калфака она носила платок. Иногда после омовения садилась творить намаз. Мне сначала это было удивительно. Я даже боялась, думая, что мне, русской, как я считала, это может чем-то повредить. Но постепенно привыкла. Мне казалось, что бабушкам положено быть такими.