Простите меня, извинился тот сквозь руки. На глазах даже слезы смеха выступили. Я просто представил, как люди сидят, любуются сакурой, и тут к дереву подходит Куруто-кун и
Тогда бы действительно было, на что посмотреть! Не то, что эти дурацкие сливы и вишни! согласился Акума, и все трое залились неприличным дружным смехом, который было слышно на всю усадьбу.
Когда Курт вернулся, парни не успели расспросить его, дошел ли он до заветной пристройки и не превратил ли ненароком Праздник любования цветением деревьев в Праздник любования писающим иностранцем. Потому что пришла тетушка Гина и торжественно объявила, что припасенная для них купель готова и они могут идти наслаждаться купанием.
Староста отвел гостей в самый дальний конец усадьбы, и за бамбуковым заборчиком Курт вместо бьющего фонтаном гейзера, который рисовал у себя в фантазиях, увидел небольшую дымящуюся лужицу, кое-как обложенную камнями.
Эта купель самая горячая. Дядя очень добр, что приготовил для нас именно ее, распинался гордый Гин перед восторженными Акумой и Кицуне, готовыми вот-вот распищаться от счастья.
Чем ближе они подходили к дымящейся купели, тем меньше Курт понимал, что в этой стране вообще происходит. Когда его завели в крошечную, на четыре места, омывальню с маленькой раздевалкой, где японцы начали снимать с себя кимоно, он еще был уверен, что все в порядке, не полезешь же в купель в одежде! Но когда они начали пристраиваться на низенькие табуретки напротив умывальных кранов, взяли лохани и начали наполнять их водой, он заподозрил что-то неладное.
Куруто-кун?.. удивился Гин, вдруг обратив внимание, что его главный гость с диким взглядом жмется в углу раздевалки и стыдливо прикрывается полотенцем, как красна девица. Пожалуйста, садись, указал он на свободное помывочное место.
Зачем? строго спросил Курт, неласково на него зыркая.
Гин растерялся.
Не полезешь же ты в минеральную воду немытым!
Потом до него дошло, что гайдзин наверняка и понятия не имеет, как вести себя в онсэне.
Прежде, чем идти в купель, нужно помыться, объяснил он терпеливо, но Курт, видимо, все равно не собирался подчиняться общепринятым правилам.
Тогда на помощь пришел Акума, бросив ему резким тоном:
Нам что, тебя еще и помыть?
Курт вспыхнул и молча, прикрываясь полотенцем, прошлепал к свободной табуретке босыми ногами, сжался на ней, занавесил лицо своими длинными черными волосами и взялся за лохань покрывшимися мурашками руками.
Что у тебя на спине, Куруто-кун? вдруг спросил Гин, заметив продолговатую толстую полосу бледно-фиолетового цвета на белой, как снег, коже. Это шрам?
Нечего на меня пялиться! ответил Курт агрессивно, и староста понял, что повел себя неучтиво.
Не успел он извиниться, как Акума опередил его своей очередной колкостью:
Да успокойся ты! Мы не хотим тебя изнасиловать. Если ты, конечно, этого боишься
Курт вздрогнул, неспешно залился краской, а потом, багровый, как солнце на закате, схватил свою лохань и с воплем: «Ах ты, демон!» выплеснул на Акуму воду, что успела туда набраться. Досталось и Гину, и Кицуне. И даже купели, что мирно и невинно дымилась аккурат за их спинами.
Куруто-кун, вода из-под крана не должна попадать в онсэн! бедняга Гин перепугался так, словно увидел перед собой горящий дом, который сам случайно поджег.
Видимо, нам все-таки придется помыть эту дикую обезьяну, иначе она всю Японию зальет, как осеннее цунами! Семпай, подержи его! Кицуне-кун, ты займешься его дурной головой, а я всем остальным! Не дай бог ты не боишься щекотки!.. скомандовал Акума и вооружился щеткой.
Курт орал и верещал на всю усадьбу, да так отчаянно, что постояльцы действительно начали подумывать, что там кого-то насилуют
Справившись со своим нелегким делом, парни теперь с чистой совестью (и другими частями тела) могли окунуться в горячие целебные воды. Первым в купель поспешил Кицуне Митсюзаки, позабавленный недавней сценой омовения дикого иностранца, а за ним уже подоспели Гин Хасегава и Акума Катайя, бурно обсуждавшие события десятиминутной давности.
В университете строит из себя самого крутого, а тут как мокрый котенок, ни дать, ни взять! фырчал Акума.
Никогда бы не подумал, что европейцы такие стыдливые! согласно кивал Гин.
И вот, трое молодых японцев блаженно предоставили свои гибкие, пышущие здоровьем и юностью тела на милость горячей минеральной воды, а Курта все не было.
И вот, трое молодых японцев блаженно предоставили свои гибкие, пышущие здоровьем и юностью тела на милость горячей минеральной воды, а Курта все не было.
Ну где ты там, Белоснежка? позвал Акума. Иди сюда, мы не будем смотреть! Давайте, правда, отвернемся, попросил он остальных, а то Мистер-Я-Самый-Крутой от смущения лишится чувств и захлебнется.
Гин и Кицуне незлобливо похихикали и, действительно, накрыли ладонями глаза. И только Гин безмятежно задумался о том, что сегодняшний вечер, на самом деле, выдался очень забавным, как услышал предательский топот быстрых легких ног и вопль: «Банзай!»
И Курт бомбочкой нырнул к ним в купель, расплескав половину воды и забрызгав все и вся вокруг.
Куруто-кун, в онсэн нельзя прыгать, как с трамплина! запричитал Гин, в который раз за сегодняшний день обалдевший до глубины души.
Невоспитанная ты обезьяна, я научу тебя манерам! заорал Акума Катайя и принялся топить вынырнувшего было Курта в минеральной воде.
Акума-кун, в онсэне нельзя никого топить!..
Трудно сказать, кто в этот вечер испытал больший культурный шок: иностранец, впервые побывавший на горячих источниках, или японцы, потрясенные его невозможным поведением. Однако, как и предполагал Акума Катайя, обморок с Сото все же случился. Когда все успокоились и собрались-таки по-человечески понежиться в онсэне, на ходу заведя поверхностный разговор о школьных успехах Курта (а точнее, о невозможности существования таковых, потому что человека, ведущего себя столь безобразно, по мнению Акумы Катайи, вообще должны были выгнать из любой школы!), тот с измученным стоном уронил голову и ушел под воду.