Толпы людей долго не расходились, ожидая неизвестно от кого объяснений. Все новые и новые люди подходили к месту происшествия, быстро посвящались в курс дела, пока усилиями милиции не был наведен порядок.
Вот таковым вкратце был наиболее распространенный вариант слуха. Проконтролировать его распространение, сказать, где его истоки, где конец никто никогда не смог бы. Массой подробностей обрастал он изо дня в день, от города к городу, от одного человека к другому. Казалось бы, пустой слух, пусть даже небывалый, и только. Однако был ряд обстоятельств, не позволяющих так утверждать.
Александр Григорьевич Бельский был молодым психиатром, подающим большие надежны, особенно для своего учителя, известного не только в стране, но и в соответствующих кругах за рубежом, профессора Гамбурга, заведующего кафедрой психиатрии С-кого медицинского института.
Бельский обладал множеством достоинств и как врач, и как человек, но было одно отличительное, благодаря которому Александр имел большой авторитет и в кругу своих знакомых, и особенно, у пациентов это удивительное обаяние, чуть ли не мистическая притягательность, умение понимать человека и располагать его к себе, исключительно редкая особенность строить отношения. Причем его манера вести себя с людьми была золотой серединой между двумя крайностями: когда одна из них, хамовато-фамильярная, вызывает у нас возмущение, а, порой, и обиду, а другая, льстиво-заискивающая, брезгливое чувство, ощущение чего-то скользкого, пошлого, слащавого. Он не только знал психологию людей вообще, но и тонко чувствовал конкретного и ранее незнакомого человека, умея быстро оценить его. Был и еще один редкостный дар, свойственный Бельскому. Так называемая интуиция. Нет, не профессиональная, которую всегда можно объяснить огромными познаниями в своем деле, богатейшим опытом, тонкой наблюдательностью, а, если так можно выразиться, "универсальная", никаким логическим объяснениям не поддающаяся. Существуют горы литературы по парапсихологии, телепатии, о разного рода экстрасенсорных возможностях человека и прочих весьма сомнительных явлениях увы, всё лишь бездоказательные гипотезы, либо фантазии авторов.
Александр Григорьевич много раз ловил себя, например, на том, что иногда мог точно сказать, кто сегодня из знакомых нагрянет к нему с визитом, и, главное, во сколько Или порой прохаживаясь на остановке в ожидании нужного автобуса, он мог предвидеть, через сколько минут тот подойдет Или сколько пациентов явится к нему завтра на прием. Великое множество подобных озарений заставляло его самого удивляться, ломать над этим голову и признавать, что зачастую объяснить их простым совладением, случайным отгадыванием было нельзя
В последние дни Бельскому не давали покоя, как и большинству жителей его города, мысли о событии с Шаром, хотя он всячески пытался первое время отмахнуться от них. Как и другие люди, он находился в напряженном ожидании сообщения об этом явлении в газетах, по радио, или телевидению. Естественно, возлагались большие надежды на средства массовой информации, способные положить конец разнотолкам, порождаемым менее авторитетными источниками. Вряд кому хотелось услышать официальное подтверждение таинственного факта, поскольку ничего хорошего надпись на Шаре не сулила. Потому и было напряженным то ожидание.
Но время шло, день ото дня этот слух вытеснял из сознания людей все остальное привычное и непоколебимое. Не обнаруживалось никакой тенденции к охлаждению пыла различных паникеров и смутьянов; газеты молчали, заставляя все больше недоумевать. Конечно же, появились желающие поторопить прессу пошли первые робкие письма в столицу. И тут однажды, поздним вечером, когда Бельский, уже закончив по дому свои холостяцкие дела, укладывался спать, будто влажный холодный компресс лег на его лоб так было всегда, когда приходило очередное озарение. Ему показалось, что в городе есть человек, который знает объяснение событиям с Шаром, человек, обладавший фактами.
* * *
«Академики» сидели некоторое время молча. Витёк все держал зеркальце над запиской, и каждый из троих, тесня соседа, еще и еще раз вглядывался в загадочные строки.
Лёнька встрепенулся первым. Он стал разбирать стопку клочков, собранных Евгением, отыскивая на них цифру, обозначающую номер листка.
Вот двадцать пятый, так сороковой
Друзья подключились к нему.
Вот двадцать пятый, так сороковой
Друзья подключились к нему.
Ага! Тридцать восьмой следующий! Лепи!
Подожди-ка, дружок, давай сначала двадцать пятый, чтобы по порядку, постановил Витёк. Больше нет?
Слушай! Может и в других партах поискать?
Теперь до перемены.
Евгений сидел молча, растерянно хлопая ресницами, когда его коллеги уже были захвачены планами дальнейших действий. Он самый чокнутый, как утверждали его одноклассники, и «не от мира сего», как говорили между собой учителя. Парень с головой был увлечен химией своим любимым предметом, уже успев завоевать первые места на городских олимпиадах между школьниками. И ничего другого такого не было, что интересовало бы его больше, или заставило проявить такую же сообразительность, как при решении задач по химии. Вот и сейчас он туго соображал, хотя записка взволновала его не меньше, чем его оперативных товарищей. Поправив очки, как никогда подчеркивающие сейчас растерянный взгляд единственного очкарика в классе, он постарался изобразить пусть молчаливого, но зато мудрого человека и поддержал:
Лепи двадцать пятый.
Нашлись две составные части этого листка. Не прошло и десяти минут от начала урока, как они были водворены на стекло рядом с тридцать седьмым листом.
«Ну что ж, я не против. Не забыл бы Илей по прибытии на место отключить связь с Базой. Его рассеянность меня всегда удивляла и смешила раньше, а теперь только пугает. Выйду с Площадки, напомню лично и подстрахуюсь через Гида. И до барьера провожу сам.
И все-таки, я надеюсь на него больше, чем на предыдущих посыльных. Знать бы что с ними произошло. Самому бы. Устал бороться с соблазном. С.С. тоже был самонадеянным С тех пор, как я его замещаю, дела пошли хуже, атмосфера не та, приуныли все. А тут еще с Юсом стряслось. Почему он ходит ночами вдоль СБ Базы? Сомнамбулизм? Ничего не помнит. Комиссию проходил, как и все. Здесь тоже ничего не замечали за ним. Может непредвиденное воздействие искажений? Но они в допустимых пределах: ±0,1ts. Если»
Давай тридцать восьмой, еще уместится на стекле, сказал Лёнька, или лучше перепишем эти два и снимем, чтобы не мучиться потом.
Точно, подал голос Евгений.
Пока Витёк переписывал текст, Евгений и Лёнька рассортировывали оставшиеся клочки.
Что же это за ерунда, а? бормотал Витёк, строча на вырванном тетрадном листке. Может, инопланетяне?
Какие там инопланетяне! возразил Лёнька. Дурачиться кто-то. Ты же знаешь, что фантастика мой любимый жанр литературы. На ней я собаку съел, поверь. Самому в каждой тени пришелец мерещится, рехнуться можно! А эта писанина Ну может, переписано откуда-нибудь
Левой рукой-то? Зачем?
Можно и правой так написать. Говорю тебе, дурачится кто-то
Однако было видно, что Лёнька, хоть и корчит из себя скептика, но в душе хотел верить, что это не просто плод чьей-то фантазии или шутка.
Слишком все подозрительно, однако, вмешался, наконец, Евгений. Зачем рвать на мелкие кусочки, зачем кидать в парту, за которую неизвестно сядет кто-нибудь или нет, а сядет, так будет ли рыться в мусоре?
Витюша, ехидно изрек Лёнька, а это не ты ли припудриваешь нам извилины, братец кролик, а?
Витюша возмущенно хмыкнул, мотнул головой и смело посмотрел Лёньке в глаза. А тот с испытующим прищуром твердо держал взгляд.
Ну что ж, верю друг мой, верю. Убедил, удовлетворился Лёнька, опять взявшись за сортировку. Они всегда смешно корчили из себя интеллектуалов, никогда не снисходивших до длинных оправданий, доказательств своей невиновности им было достаточно, мол, посмотреть друг другу в глаза, и вопрос исчерпывался, или уж, в крайнем случае, откладывался на потом. Это было лишь стремлением, облаченным в комичную форму, выглядеть взрослее, умнее, мудрее, проницательнее.
Может прояснится туман, когда прочтём оставшееся?.. Пороемся в других партах, рассуждал Лёнька. А кто вчера сидел за этой партой? Пустовала? Странно. А позавчера, я помню, здесь убирались досконально.
Это точно. Выгребали весь хлам, сам видел.
Друзья явно забыли, что идет урок географии: учитель, седовласый, немного старомодный человек, уже долго наблюдал за ними, избегая до поры делать замечание «академикам», дабы не унижать их достоинства и не подрывать авторитета, в надежде, что увлеченные чем-то светлые головы все-таки опомнятся. Но шум и возня за дальним столом все нарастал, привлекая к себе внимание одноклассников.