И это говорил матерый пройдоха, аферист и мошенник!!!
Мы тогда жили в деревне Варенкино, где отец устроился управляющим птицеводческой фермой и выжидал случая что-нибудь с этой фермы поиметь, а мать уже привычно работала бухгалтером и своего тоже старалась не упустить.
Валь, заявил отец воскресным утром, щедро приложившись к бутылке с самогоном, я гений!
Опять? вздохнула мать. Не вздумай больше никаких яблок покупать! Гений он!
Яблоки пройденный этап, отмахнулся отец, надо глобальнее мыслить, с людями надо помягше, а на вопросы, как говорится, смотреть ширше и углубже.
Понесло, мать с осуждением покачала головой. Не умеешь ты пить, Витя.
Все я умею! отец хлопнул по столу кулаком. Я пью, да дело разумею, не то, что некоторые.
Это кто, например? глаза матери по-змеиному сузились, а рука привычно потянулась к сковородке, которую Пашка вымакивал хлебом от жира, оставшегося от съеденной отцом яичницы на сале.
Я в общем сказал, начал юлить отец.
Тут не партсобрание, ты говори конкретно, кого имеешь в виду?
Да полно таких несознательных элементов, папаша покосился на нас, всякие алкоголики, тунеядцы, «социально близкие» и прочая шелупонь.
Это да, согласилась мать.
А мы, прогрессивное человечество, совсем по-другому. Вот, например, взять куроводство. Некоторые думают, что в нем ничего сложного, а между тем, я, как куровод, могу в любой момент главой Птицепрома стать!
Хватит демагогию разводить! прервала мать. Говори конкретно, что в этот раз задумал, аферист-надомник.
Скучный ты человек, Валентина, вздохнул отец. Невеселый.
Ты зато сразу веселый, как только жало смочишь, шулер мелкий. Когда же ты уже нахлебаешься, прощелыга?
Мои друзья хоть не в болонии, запел отец, зато не тащат из семьи. А гадость пьют из экономии, хоть по утрам, да на свои.А у тебя самой-то, Зин, приятель был с завода шин, так он вообще хлебал бензин.
Трепло ты, аферист-неудачник!
Ничего я не трепло! Слушайте и учитесь, пока я жив.
Мы замерли в ожидании плана очередной папашиной авантюры.
Короче, надо не жевать сопли, а ошкурить на прощание их всех по максимуму, снять пенку, слить сливки. Мы устроим сбор пожертвований.
На церковь? не поняла мать.
Ты что, совсем того?
Теперь же можно.
Сегодня можно, а завтра там, он показал пальцем на потолок, очухаются и будет опять нельзя! А тебя уже на заметочку там, ткнул пальцем себе за спину, взяли. Не отмоешься потом.
Это да, закивала мать, это могеть быть. Так на что собирать?
На негров, выпалил отец и, выпятив грудь, будто петух, с довольным видом посмотрел на нас вот, мол, я какой.
На каких негров? вытаращила глаза мать. Где ты нашел негров?
В Америке. Там их, между прочим, угнетают! Хоть даже «Хижину дяди Тома» почитай.
Я не знаю, кто там у Тома дядя, но ты чушь какую-то городишь, ахинею несешь.
Ничего не чушь. Я в райкоме плакаты с угнетаемыми неграми того, понизил голос.
Чего «того»?
Позаимствовал, короче. Душевные такие картинки, трогательные.
Где они?
В кладовке стоят.
Пошли.
Плакаты были внушительные: негры в кандалах; надсмотрщики с бичами; мордатые полицейские в шлемах, избивающие дубинками мирного чернокожего алкаша.
Ну как тебе? отец приплясывал от нетерпения.
Ну мать задумчиво изучала наглядную агитацию, серьезная штука, с душой нарисовано.
Вот видишь! обрадовался папаша. Даже тебя, человека темного, суеверного и заскорузлого, и то трогает за душу, а уж деревенские простаки за раз-два будут готовы. Пиф-паф и наповал.
Ой-ей-ей, подсказал Пашка.
Будет тебе полный ой-ей-ей, согласился отец. Дай только срок. Еще и книжка у меня есть «Бесправное положение негров в США». Ну что, Валь?
Дальше рассказывай.
Дальше рассказывать собственно нечего: ночью развешиваем в правлении птицефермы плакаты и ставим ящик для пожертвований жертвам апартеида.
Сопрут ящик-то, народец тут шустрый, хоть и алкашня.
Замечание принимается, закивал отец, ящик поставим у вас в бухгалтерии. Будешь за ним присматривать.
А дальше?
Дальше на отчетном собрании достаем деньги, пересчитываем, объявляем всем благодарность и я везу их в райцентр сделать на почте перевод нуждающимся неграм.
А ну как не поверят?
Не волнуйся, все продумано. У меня корешок перевода уже готов, осталось только сумму вписать. Привезу его для отчета.
Ловко, комар носа не подточит.
А я тебе что сказал? План просто гениальный, отец засиял улыбкой, как начищенный чайник.
Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Поживем увидим, к чему твоя идея приведет.
Ящик для пожертвований сделали из посылочного, в котором хранили сало пропилили в верхней крышке прорезь и приколотили крышку гвоздями. Отец еще и обклеил ящик бумажными полосками, на которые щедро наставил оттисков украденной где-то на прошлом месте работы печати.
Хорошо бы его цепью приковать, отец задумчиво почесал лоб, но куда ее приколотить?
К стене.
Ты что, дурачок, стену в бухгалтерии портить? Да и потом, наставительно отвесил мне оплеуху, дырка в стене есть улика. Что ящик был, попробуй-ка докажи: может приснилось, может примерещилось, а может и вовсе галлюцинация. Сон или галлюцинация для суда не улики. А дырка есть объективная реальность, которую любой судья просто обязан будет принять во внимание. Понял?
Так точно.
А что, спросил Пашка, суд будет?
Будет, не будет, раздраженно ответил отец, какая разница? Надеяться надо, что не будет, но готовиться, что будет. Въехали?
Да, закивали мы.
Молодцы. Ночью никуда не уходите: как стемнеет, поедем плакаты вешать.
Нас побьют, если поймают? испугался Пашка.
Насчет побить не знаю, но куры вас когда-нибудь точно засерут, он отвесил Пашке щелбан, если поймают на ферме, довольно захихикал и ушел в дом.
Спрячемся? без особой надежды спросил Пашка.
Куда мы от него спрячемся? вздохнул я. Лучше помочь. Если с батей поймают, то бить точно не будут.
Не будут?
Он же на ферме главный, кто его бить будет?
Это да, Пашка слегка успокоился. Он же вроде на работу пришел.
Ночью?
А хоть и ночью. Работа же сложная, ответственная.
Это да, это точно.
Полночи мы с отцом вешали на стены правления плакаты. Все было нормально до того, как отец попал себе по пальцам молотком. После он, сидя на принесенном из красного уголка стуле, только матерно руководил, а вешали мы. Из-за этого плакаты приколотили низко. И криво.
Утром в понедельник пришедшие на работу с удивлением рассматривали плакаты. Прослышав о небывалом событии, набежали трактористы, птичницы и механизаторы.
Это что же? возмущался успевший похмелиться заслуженный механизатор Гена Печенкин. Это как же? У нас социализм, а у них вот как! ткал почерневшим от машинного масла пальцем в чернокожего алкоголика. Человеку в пятницу после работы и выпить нельзя?! Это как, товарищи?! смотрел на односельчан. Тоже сухой закон удумали?
Вон как лупят, поддержал низкорослый Вася Кудров, для которого плакаты как раз по росту подходили, фашисты просто.
Что за шум, граждане трудящиеся? к толпе подошел отец.
Ты гляди, Владимирыч, что делается! закричал Печенкин. Нет жизни рабочему человеку в проклятой Америке.
Да, граждане, отец окинул собравшихся цепким взором, международная обстановка накаляется. Гидра апартеида поднимает кровавые головы, оскаливает щербатые пасти, эксплуатация человека человеком нарастает день ото дня! Наши черные товарищи не жалея крови и самой жизни бьются на баррикадах и помочь им есть наш священный долг! Ура!