Как-то под вечер привратник доложил, что барина спрашивает офицер при погонах и на лошади. Дальнев вышел к воротам и увидел бравого парня годов двадцати пяти, в котором при тщательном рассмотрении узнал своего друга детства, Сашку Плутовидова, по прозвищу Шишок.
Сашка, ты ли это? Не верю глазам своим! Прямо герой-защитник! закричал Василий.
Ты тоже время не терял, изменился так, что по улице пройдешь и не узнаешь. Да еще с фамилией намудрил. Благо шартомские подсказали, что был Косач, да весь вышел. Что за фамилия такая Дальнев?
Фамилия как фамилия, пойдем лучше в дом, хоть наговоримся досыта. А то бывает и словом перемолвиться не с кем.
За накрытым праздничным столом пошли воспоминания о былом счастливом времени, о ребятах ровесниках, об их судьбах.
Знаешь ли ты? будто хватился Плутовидов, атаман наш, Елизар Никодимович помер.
Когда? удивился Василий.
Да еще зимой.
Вот же народ, ни совести, ни чести.
Не понимаю? удивился Сашок.
У меня весь Дон перебывал. Именем атамана приют находит до сих пор.
Василий подробно описал визиты земляков, о своих стараниях по их привечанию. Посмеялись и продолжили разговоры. Затронули личную жизнь, обменялись мнениями на будущих избранниц, о денежном состоянии.
Давно в офицерах ходишь? спросил Дальне, поди тоже от дома отошел и на стороне состоялся.
Не совсем так. Елизар Никонорович прознал, что Гвардейский казачий полк пополняется новыми бойцами. Предложил нам, не всем конечно, еще двоим, не буду поминать их. Согласился я один. Сначала приехал в Крым, потом под Воронеж. Вообще, если все рассказывать, то долго и не интересно. С началом войны с турками решили создать Второй лейб-гвардии Сводный казачий полк и отправиться прямо на войну. Так, что в Москве я только проездом. Через пару дней отправляемся.
От Плутовидова исходил заряд неведомой доселе удали и свободы. Его глаза излучали мальчишеское озорство, присущее маленьким детям, неразумным, не знающим горести и страха. На этом фоне ничтожным представились Дальнему все его гипотезы и догадки, нумизматические и археологические коллекции, вот у друга настоящее дело.
Слышь, Сашок, сказал Василий, запиши меня тоже в свой полк. Надоело мне сидеть наедине с книгами и общение с тоскливыми людьми.
Да, поди уж и на коня не влезешь? Руки, ноги одрябли. Ничего тяжелее гусиного пера и не подымал.
Восстановлюсь быстро, мне только стоит начать.
Из современных ружей когда стрелял? Да стрелял ли вообще. Теперь-то все по-другому.
Зато ножи метать не разучился. Вот, гляди, Василий схватил со стола нож и бросил его в дверь.
Нож долетел, но плашмя ударился об косят и упал на пол.
Нет, Василий, читай лекции и пиши статьи.
Погоди, научи меня стрелять. Поедем завтра в лес.
Чтобы метко стрелять, десятком выстрелов не обойдешься. Ты же знаешь это лучше меня.
Разговор прервался и повисла тишина.
Ладно, прорезался охрипший голос Дальнева, а толмачи вам нужны?
Ты что же турецкий знаешь?
Знаю.
А ну как тебя наш командир проверит? Он из тех мест и свободно говорит на тарабарщине.
Да хоть прямо сейчас.
Тамаев Руслан Усманович остановился в палатах купца Коростылева в Столешниковом переулке. После сытного ужина с напитками офицер прилег отдохнуть. В полусонном состоянии его и застал поручик Плутовидов.
Вот, господин капитан, привел пополнение.
Тамаев одним глазом глянул на Дальнева и пробухтел:
Где ты нашел это декоративное растение?
Это мой земляк из Шартомской станицы, росли вместе.
Если и был земляк, так весь вышел.
Могу служить переводчиком. Знаю турецкий, французский, английский, выпалил Дальнев.
В моей сумке лежит турецкая листовка. Поручик, подай своему другу, пусть переведет.
Плутовидов исполнил сказанное и в руках Дальнева оказался пожелтевший лист с типографским текстом. Василий бросил взгляд на бумагу и заговорил:
Приказ сербам сидеть по домам. Не выходить на улицу, за нарушение смертная казнь. Могу перевести весь текст.
Не надо.
Дальше капитан говорил на турецком, Дальнев отвечал.
Пойдешь вольноопределяющимся? Коли согласный, приходи завтра к семи часам. Только документы прихвати, кто ты есть по жизни и прочее.
На другой день Тамаев свел Дальнева со штабным офицером в чине полковника, но тот, прочитав документы, ответил категорическим отказом.
Приказ сербам сидеть по домам. Не выходить на улицу, за нарушение смертная казнь. Могу перевести весь текст.
Не надо.
Дальше капитан говорил на турецком, Дальнев отвечал.
Пойдешь вольноопределяющимся? Коли согласный, приходи завтра к семи часам. Только документы прихвати, кто ты есть по жизни и прочее.
На другой день Тамаев свел Дальнева со штабным офицером в чине полковника, но тот, прочитав документы, ответил категорическим отказом.
Нам только ученых не хватает. Иди, читай свои лекции и морочь головы студентам, а на войне, не дай Бог, убьют. Потом замучаюсь отписываться. Мы уж как-нибудь без тебя османов одолеем.
Лучше бы штабной последней фразы не произносил. В Василии пробудился тот самый донской казак, который ежели выгонят за дверь, залазит в окно, ежели и так не выходит, то протискивается в печную трубу.
Первым делом Дальнев поспешил в университетскую библиотеку. Взял подборки московских газет от начала событий на Балканах и начал искать статью, которая случайно запала в его память. Нашел статью о создании во многих городах России славянских комитетов организаций по сбору пожертвований в пользу борющихся народов Балкан, по оказанию медицинской помощи. Там же обращались к молодым людям, желавшим отправиться добровольцами на войну. Для волонтеров указывался адрес сборного пункта: Колокольников пер., д. 3. Довольный тем, что память его не подвела, он приступил к следующему этапу задуманной операции. Под вечер приехал в Царицино. С тех пор, как императрица Екатерина закрыла проект строительства дворца, в прилегающем лесу разгулялись разбойники, душегубы и просто опустившиеся личности. Конечно, Василий в лес входить не стал, а обосновался недалеко от трактира. Подвальное помещение обозначалось вывеской с указанием смотрящей вниз стрелки. У входа толпилось полчище в лохмотьях, обмотках и в чем-то еще, называвшемся ранее одеждой. Скорее всего при входе в заведение требовали предъявлять деньги. На улице собирались те, без каких-либо средств, денежных, вещественных, имеющих любую ценность. Дальнев узрел на подходе троицу доходяг и, судя по виду, шли они с твердой уверенностью попасть в подвал. Василий выбрал самого молодого и отозвал его в сторону. Двое других насторожились.
Продай свой документ, выпалил Дальнев.
Парень засмеялся и его смех подхватили приятели.
Тугументы загнали еще весной, пояснил один из троих.
Дальнев продолжил высматривать подходящих по возрасту и росту, и повезло ему с четвертого раза. Парень еще стеснялся своего нищенского положения и при начале разговора краска заметно заливала его лицо. Когда Дальнев узнал, что совпадают их имена, ему почему-то стало жалко парня и он попытался образумить его.
Нет, барин, мне назад никак нельзя. Острог меня ждет или того хуже. Я убивец, и мое место тут.
Василий заплатил деньги, получил паспорт, но почувствовал душевное теснение от новой фамилии, скрывающегося убийцы.
С утра он поехал в Колокольников переулок, отыскал нужный дом и дверь с вывеской. Вслед за ним подошли еще двое, по виду вчерашние гимназисты. Дальнев пропустил их вперед и потом сам зашел в помещение. Когда его позвали в кабинет, то он увидел за столом седого дядьку в глухом кафтане и с розочкой в петлице. Тот сразу запросил паспорт. По описаниям все совпадало и сомнений у него не возникло.
Мирная жизнь наскучила? спросил дядька, или нагрешил где, бежишь от возмездия?
Отношение к Дальневу изменилось, когда он объявил, что знает турецкий язык и хочет быть полезным в качестве толмача. Дядька велел заполнить какие-то бланки и повел в другое помещение. Там, по всей видимости, находился доктор. Тот поинтересовался здоровьем волонтера, наличием вредных привычек, глюков, навязчивых идей, потрогал его пульс, оттянул глазницы и велел вернуться к первому дядьке. Тот выдал карточку вольноопределяющегося и проездные документы. Предписывалось через два дня к семи утра явиться на Земляной вал в здание вокзала. Там его будет ждать офицер в звании поручика перед расписанием поездов дальнего следования. Он должен предъявить проездные документы и ожидать команды.
Дальнев вернулся домой в непонятном настроении. Пока мечта оставалась мечтой он ощущал желание преодолеть все преграды. Когда все позади и через несколько дней он окажется на настоящей войне, да под чужой фамилией, ему стало страшно.
Ежели суждено погибнуть, то похоронят меня по чужой метрике. Хватятся ученого Дальнева, начнут его искать и нигде не найдут. Никому в голову не придет, что он будущий светило словесности мог все бросить и уйти на войну. От таких рассуждений у Василия выступил на лбу пот.