И я задумываюсь над тем, что вот есть такой в Москве хороший институт ИМЛ. Институт марксизма-ленинизма. Позвони не спросят кто ты, зачем тебе любую цитату тебе проверят, скажут в каком томе, на какой странице!.. Чтоб не было искажений, не было «вообще», «поверхностно», «приблизительно». Чтоб мысль не утратила в устной передаче! Сколько раз сам звонил, каждый раз с чувством гордости отмечал: насколько в первозданности мысль и ярче, и тоньше, и глубже! Сколько раз убеждался: память искажает, нельзя ей верить!
Вот бы и пушкинский институт такой открыть. Просто институт мировой классики Любую строчку, строфу, абзац Пушкин и Шекспир, Толстой и Лермонтов, Гоголь и Гёте Пожалуйста! Или не надо? Интимное чувство утратится?.. На массовую культуру извести можно классику? Или, напротив, препона массовой культуре?
Ну, о чем задумался, детина?.. Ох, уж эти авторы!.. Слушай, почему люди так трудно стали понимать друг друга? Издержка демократизации? Ну, нет «высших» и «низших», ну, равенство И что же дуралеев уже нет? Умных уже не стало?.. Ну, бог с ним, с умом и талантом Хотя бы опыт мой уважай! Двадцать пять лет сижу тут, всем-всем строчки делаю, крови на донорство давно бы не хватило И так почти каждому. Учитывай его творческую индивидуальность, его стиль, его неповторимость Двадцать пять лет изо дня в день! Опыт или нет? А редкий кто спасибо скажет Не нужно мне и спасибо! Но неужели так уж трудно почувствовать, признать в ком-то чуть больше опыта, знаний: доброжелательство? А?.. Все якают! Сплошное прописное! я А на деле строчное, мизерное, личное Якай но как Аввакум или Сестра Мария! Как Лорка или Экзюпери! Самое маленькое «я» их «Мы», это их человек и Человечество! Или демократия только в детстве своем? Что думаешь?..
То же самое Не думай об этом Просто делай необходимое.
Что же, и поэты «толпа»? Хотя что такое ныне: поэт? Профессионал стихописания Среди тысяч поэтов ищи одного поэта! Пророка! Ради одного его стоит затевать этот печатный марафон?.. Всегда верь и жди грядёт? А читатель пусть их всерьез принимает?.. Уж как умеют сеют разумное, доброе, вечное?.. Так сказать, на правах популяризаторов хотя бы Ну, выгружайся
Сам ведь сказал «Жди грядет!..». Еще не грянул Даже не популяризаторы Делающие попытки Из них только один Где его папка Вот эта, кажется Лиловая
Вот с нее и начинай. А то ненароком опять ввалится автор. Ведь не напишешь на дверях «от и до». Скажут бюрократ! Поэзия и бюрократия две вещи несовместные! Давай, давай лиловую папку Блок любил лиловый Может, симптоматично? Итак, лиловая папка! Что скажешь о ней. Есть в ней книга? Смогу извлечь? Высечь? Вылепить? Все «вы»! Смогу здесь «пойти на вы»? Мой нож она вы-несет?
Нежеланье славы
Он жил без быта, но полагал, что живет хорошо. Потому, что у него было все, что ему нужно было. На столе лежал хлеб, рядом с ним рукопись и чернильница. Как-то заметил он, как многозначительно для него их случайно оказавшееся соседство, и с той поры не стал убирать хлеб со стола. Он писал, временами взглядывая на покрытую коричневым, здоровым, напоминающим землю и солнце, загаром буханку. Чувство истинности и обязательство перед этим чувством, слышал он на душе и продолжал писать.
Хлеб, вдохновение, любовь Она теперь была где-то на юге, по путевке, и он взял себе за правило каждый день писать ей письмо. Она отвечала изредка, когда ей хотелось это сделать. Как-то проговорилась, неудобно ей: весь санаторий знает, что ей пишут каждый день! Тут же спохватилась: «Но ты пиши! Это я так, к слову»
Его мучило то, что она его считала неудачником, снисходила к нему, шутливо, по-женски терпеливо и даже как бы беззаботно. Точно был вовсе не мужем ее, а неудавшимся сыном, и боль прикрываешь шутками, несешь по обязанности заботу, раз и навсегда смирясь со своей женской судьбой
«Я всю жизнь грущу о тебе, писал он ей. Я ни на что не жалуюсь, я счастлив. Только грущу по тебе. Всегда, когда ты рядом, когда мы вместе, я все одно грущу о тебе. Потому что «Душу твою люблю». Грущу, потому что: счастлив. Что все кажется мне: не заслуженно счастлив Это похоже на вечную влюбленность и вечную разлуку Все мне кажется, что с другим тебе было бы веселее. Ты, конечно, понимаешь, что даже то, что я «без имени», мало издаюсь, может, большее основание счесть меня настоящим поэтом, чем то, что иные, в наше время густо издаются, то и дело мелькают с экранов телевизоров, с полос газет Всегда поэту надлежало утвердиться, явить в этом волю и характер а я не хочу, я «стоически люблю свой рок»! В чем ныне дар поэта? В умении казаться поэтом? В умении утвердиться в печати? Береги господь, от такого успеха
Ты понимаешь, улыбаешься, а все же, а все же считаешь небось меня неудачником. Женщина всегда уважает успех, а это ныне: мнимость. И от этого мне тоже грустно. Я словно оправдываюсь. И необходимость эта мне досадна. Хотя и понимаю ее тщету О, если б я не так верил в себя!.. Но чем я докажу тебе, что, мол, «в иных обстоятельствах» На беду, ты не из тех воробьих, которым кажется, что их воробей поёт лучше соловья Ничего мне, право не надо Ведь так легко счесть меня неудачником. Так традиционно. Писать стихи и быть безвестным! Эстрадное время делает свой выбор ничего тут не поделать. В поэзии я любящая, молчаливая Корделия.
Считаю дни до твоего возвращения. Хоть знаю все будет так же. Ты будешь рядом а я буду грустить о тебе! Или счастье только таким и бывает? В сомненьях, грустным, суеверным?
Как бы мне хотелось, чтоб ты ты одна! Больше никто! поверила бы в меня!.. Как тебе это объяснить Помнишь у Пушкина «Желание славы»? Вот и перепишу тебе его
Когда, любовию и негой упоенный,
Безмолвно пред тобой коленопреклоненный,
Я на тебя глядел и думал: ты моя,
Ты знаешь, милая, желал ли славы я;
Ты знаешь: удален от ветреного света,
Скучая суетным прозванием поэта,
Устав от долгих бурь, я вовсе не внимал
Жужжанью дальному упреков и похвал.
А я, я-то могу ли про себя, хоть когда-нибудь подумать: «ты моя»?.. Нет, не ты мне даешь повод к сомнениям я сам сомневаюсь Я сам себя сделал бесправным на тебя: вот истинная мука!.. Вроде бы все то же: «ветреный свет», «суетное прозвание поэта», «долгие бури» в смысле неудач, а мука куда как глубже, когда сам сомневаешься в своем праве любить, быть любимым. И все потому, что «душу твою люблю» Вот где начинаются самые трудные, самые грустные муки любви! О, это куда больше обладания! Обладание душой самое трудное! А у Пушкина оно несомненное! И, несмотря на это, такая мука, такая страстная исповедь!.. Здесь уверенность в полном ответном чувстве, а все же суеверный страх: вдруг лишится его. Как лишится самой жизни, ее смысла!
Могли ль меня молвы тревожить приговоры,
Когда, склонив ко мне томительные взоры
И руку на главу мне тихо наложив,
Шептала ты: скажи, ты любишь, ты счастлив?
Ты знаешь, что здесь происходит? Пожалуй, ее чувство к нему ближе к моему чувству к тебе! Страх суеверный у нее сильнее, чем у него. Хотя исповедь от него! Какая душевная обнаженность обеих! Ты не эгоистка, но для кого ты живешь, не живя для меня?
Другую, как меня, скажи, любить не будешь?
Ты никогда, мой друг, меня не позабудешь?
А я стесненное молчание хранил,
Я наслаждением весь полон был, я мнил,
Что нет грядущего, что грозный день разлуки
Не придет никогда И что же? Слезы, муки,
Измены, клевета, всё на главу мою
Обрушилося вдруг Что я, где я? Стою,
Как путник, молнией постигнутый в пустыне
Вся стихия, вся бездна любящего человеческого сердца в этих стихах! Пушкин достигает самых больших глубин, не просто психологичности духовности любовного чувства! И вместе с тем, смотри какая здесь точная дифференцированность. Для любви женщины награда вся в ответной любви мужчины. А для мужчины и этого мало! Любовь женщины обязывает его мужество, его доблесть!
Но об этом в следующих строках. Здесь же весь душевный трепет, каждое чувство изображено, названо по имени и «стесненное молчание», и «наслаждение», и та же суеверная «мнительность», и весь миг как вся жизнь («нет грядущего»!). И внезапный страх, что вдруг все оборвется, унесено будет роком, любовь не продлится в грядущем, на смену ей придут «измены», «клевета» и поэтому уже сейчас: «слезы», «муки» Все вдруг стало пустыней!
Вот как суеверно счастье! И как обороть, перелукавить этот вал мнительности, суеверия, ужаса?.. «Обрушилося вдруг» и человек несчастен посреди счастья И чем тут рассудок поможет душе? Счастье так велико, что стоит лишь на миг вообразить, что оно отнято, как вся душа падает с солнечной выси в самую мрачную пропасть!..
И всё передо мной затмилося! И ныне
Я новым для меня желанием томим:
Желаю славы я, чтоб именем моим
Твой слух был поражен всечасно, чтоб ты мною
Окружена была, чтоб громкою молвою
Всё, всё вокруг тебя звучало обо мне,
Чтоб, гласу верному внимая в тишине,
Ты помнила мои последние моленья
В саду, во тьме ночной, в минуту разлученья.