Он откинулся назад и посмотрел на меня с довольной улыбкой.
Я сказала, что нахожу его наблюдения немного циничными, и поразительно, что он так равнодушен к справедливости, тайны которой, оставаясь для нас неясными, внушают мне и, кажется, небезосновательно определенный страх. На самом деле именно неясность этих тайн, сказала я, сама по себе вызывает ужас, так как если мир полон людей, творящих зло безнаказанно, и людей, живущих добродетельно без воздаяния, то искушение отбросить личную мораль может возникнуть именно в тот момент, когда эта мораль наиболее важна. Другими словами, справедливость это то, что нужно отстаивать ради нее самой же, и независимо от того, верит он или нет, что Данте может сам за себя постоять, мне кажется, что нужно защищать его при каждой возможности.
Пока я говорила, издатель то и дело украдкой отводил взгляд от моего лица, чтобы посмотреть куда-то через мое плечо, и я повернулась и увидела женщину, которая стояла у входа в бар и в замешательстве осматривалась, заслоняя рукой глаза, будто путешественник, вглядывающийся в даль.
Ага, сказал он. Вот и Линда.
Он помахал ей, и она резко помахала в ответ с таким облегчением, будто уже измучилась искать нас, хотя на самом деле мы были в баре одни.
Я по ошибке спустилась на цокольный этаж, сказала она, когда добралась до нашего столика. Там внизу парковка. Все эти машины стоят рядами. Было ужасно.
Издатель рассмеялся.
Мне не было весело, сказала Линда. Я чувствовала себя так, будто нахожусь в чьей-то толстой кишке. Будто здание меня переваривало.
Мы издаем первый роман Линды, сказал он мне. Рецензии пока что были очень обнадеживающими.
Она была рослой, пышной женщиной с полноватыми руками и ногами и казалась еще выше из-за роскошных босоножек на высоком каблуке с множеством ремешков, которые смотрелись нелепо в сочетании с ее черным мешковатым нарядом и неуклюжим видом. Взъерошенные волосы падали ей на плечи спутанными локонами, и ее кожа была такого оттенка, будто она редко выходила из дома. У нее было круглое, рыхлое, немного испуганное лицо, и она приоткрыла рот, с изумлением наблюдая через большие очки в красной оправе за свадебным торжеством в другом конце бара.
Что это? спросила она озадаченно. Они снимают кино?
Издатель объяснил, что этот отель популярное место для проведения свадеб.
А, сказала она, я думала, это какая-то шутка.
Она тяжело упала на диван нашего полукабинета, одной рукой обмахивая лицо, другой дергая воротник своего черного наряда.
Мы только что говорили о Данте, любезным тоном сказал издатель.
Линда пристально посмотрела на него.
Мы должны были прочитать его к сегодняшнему дню? спросила она.
Он громко рассмеялся.
Единственная тема на сегодня это ты, сказал он. За это люди и платят деньги.
Мы обе слушали, как он подробно рассказывал о сегодняшнем мероприятии, в котором мы участвовали. Он представит нас, сказал он, а затем побеседует с нами несколько минут до начала чтений и задаст каждой из нас два-три вопроса.
Но ты уже знаешь ответы, да? спросила Линда.
Это формальность, сказал он, просто чтобы дать всем возможность расслабиться.
Чтобы растопить лед, сказала Линда. Я знаю, как это делается. Хоть и люблю немного льда на поверхности, добавила она. Мне просто так больше нравится.
Она рассказала о чтениях, в которых участвовала в Нью-Йорке вместе с одним известным писателем. Они заранее договорились о том, как будут проходить чтения, но, когда они вышли на сцену, писатель объявил публике, что они собираются не читать, а петь. Публика встретила эту идею с энтузиазмом, и писатель встал и запел.
Издатель рассмеялся и захлопал в ладоши так, что Линда подпрыгнула.
Что он спел? спросил он.
Не знаю, сказала Линда, какую-то ирландскую народную песню.
А что спела ты? спросил он.
Это было худшее, что происходило со мной в жизни, сказала Линда.
Издатель улыбнулся и покачал головой.
Гениально! сказал он.
В других чтениях она участвовала вместе с одной поэтессой, сказала Линда. Эта поэтесса культовая фигура, и в зале собралось много людей. Бойфренд поэтессы всегда участвует в ее публичных выступлениях: прохаживается вдоль рядов, присаживается людям на колени или поглаживает их ноги. В тот раз он принес с собой огромный клубок бечевки и стал ползать по рядам, завязывая петлю на щиколотке каждого зрителя, так что к концу мероприятия все присутствующие были связаны вместе.
Издатель снова рассмеялся.
Вы должны прочитать роман Линды, сказал он мне. Он уморительно смешной.
Линда посмотрела на него озадаченно, без улыбки.
Он не был таким задуман, сказала она.
Но именно поэтому люди здесь и любят его, сказал он. Он убеждает их в абсурдности жизни, не заставляя при этом чувствовать абсурдными самих себя. В твоих рассказах ты всегда как бы это лучше сказать?
Посмешище, сказала Линда безразлично. Здесь жарко? добавила она. Мне душно. Должно быть, это менопауза. Писательница перегревается, и лед тает, сказала она, изображая пальцами воздушные кавычки.
В этот раз издатель не рассмеялся, а посмотрел на нее сквозь очки равнодушно, не моргая.
Я так давно езжу по миру, что начинаю проходить все стадии старения, сказала она мне. У меня уже лицо болит оттого, что приходится всё время улыбаться. Я ем всю эту странную еду, и сейчас это платье единственное, во что я влезаю. Я ношу его так часто, что оно уже будто стало моей квартирой.
Я спросила, где она была до этого, и она ответила, что во Франции, Испании и Великобритании, а еще раньше на писательском ретрите в Италии. Жить надо было в какой-то глуши, в замке на холме. Для места, которое предполагает размышления в одиночестве, оно оказалось довольно суматошным. Замок принадлежит графине, которой нравится тратить деньги покойного мужа на то, чтобы окружать себя писателями и художниками. По вечерам надо сидеть с ней за столом и поддерживать оживленную беседу. Графиня сама выбирает и приглашает писателей; большинство из них молодые мужчины. По правде говоря, помимо Линды там была всего одна женщина.
Мне сорок, и я толстая, сказала Линда, а вторая писательница лесбиянка, так что можете себе представить
Один из гостей, молодой чернокожий поэт, сбежал на второй день. Графиня была особенно горда тем, что заполучила его, и хвасталась этим всем, кто был готов слушать. Когда он объявил о своем намерении уехать, она вышла из себя, то требуя, то умоляя дать объяснение. Это неподходящее для него место, сказал он. Он чувствует себя здесь некомфортно и не может работать. Он собрал вещи и прошел пешком три мили до деревни, чтобы сесть на автобус, так как графиня отказалась вызвать для него такси. Оставшиеся две недели графиня яростно критиковала его самого и его стихи перед всеми, кто был готов слушать. Линда смотрела из своей комнаты ему вслед, пока он не исчез за поворотом длинной извилистой дороги. Он шел легким, пружинистым шагом и нес на плече маленький холщовый рюкзак. Она очень хотела сделать то же самое, но знала, что не может. Причина была в огромных размерах ее чемодана. А еще она не была уверена, что пройдет три мили в туфлях. Вместо этого она сидела в своей обставленной старинной мебелью комнате с красивым видом на долину, и всякий раз, когда она смотрела на часы, ожидая, что прошел час, выяснялось, что прошло только десять минут.
Я не могла написать ни слова, сказала она. Я даже читать не могла. На столе стоял старинный телефон, и я всё время хотела позвонить кому-то и попросить приехать и спасти меня. Однажды я наконец сняла трубку, но телефон не был подключен он был всего лишь для красоты.
Издатель коротко и пронзительно рассмеялся.
Но почему тебя нужно было спасать? спросил он. Ты в итальянском замке за городом, у тебя своя комната, и никто тебе не мешает абсолютная свобода работать. Для большинства людей это мечта!
Я не знаю, сказала Линда вяло. Наверное, это значит, что со мной что-то не так.
В той комнате в замке было множество картин, изысканных книг в кожаных переплетах, дорогих ковров, продолжила она, и роскошное постельное белье. Каждая деталь подбиралась с превосходным вкусом, и всё в комнате было безупречно чистым, отполированным и приятно пахло. Через какое-то время она осознала: единственное, что было несовершенным, это она сама.
В этой комнате поместилась бы вся наша квартира. сказала она. Там был большой деревянный шкаф для одежды, и я часто открывала его, думая, что могла бы обнаружить в нем своего мужа, который следит за мной через замочную скважину. В конечном счете, сказала она, думаю, какая-то часть меня действительно надеялась обнаружить его там.
Ее окно выходило прямо на террасу с красивым бассейном, но она никогда не видела, чтобы в нем кто-то плавал. Вокруг бассейна были шезлонги, и если ты ложился на один из них, к тебе автоматически выходил человек и приносил на подносе напиток. Она наблюдала за этим механизмом несколько раз, но так и не решилась опробовать его на себе.