Мы закончили обустройство ночевки уже по темну. Перекусив, улеглись рядышком друг с другом на лапник, застеленный брезентухой и накрывшись свободной ее частью и также припасенным лапником. Жар от костра, отражаемый на наш лежак стенкой выворотня, создавал зону тепла. А снежные брустверы по бокам защищали от иногда пробегающего ночного ветерка.
К моему удивлению, не смотря на то, что ночью подморозило явно за тридцать, ночевка прошла довольно комфортно. Если не считать необходимости вылезать из теплого гнездышка извиваясь червем и также забираться обратно, по нужде, и для поправки прогорающих бревен нодьи и подкидывания хвороста.
Николай, давно разменявший свой пятый десяток, любил долгими зимними вечерами в зимовье, за «рюмкой чая», делиться со мной воспоминаниями своей молодости, когда начиналась его «охотничья карьера».
В те далекие, для меня, доживающего всего лишь третий десяток лет, времена и лесовозную дорогу только начинали пробивать строевого леса и вблизи поселка хватало. Промысловики перед началом сезона «гуртовались в артель», грузили припасы в легкие сани-волокуши сцепленные «поездом». Впрягались на лыжах в этот поезд сами, вперемешку с собаками и выдвигались в тайгу по отработанному годами маршруту.
Максимально используя русла покрытых льдом рек, срезая путь между ними через относительно мало заросшие участки тайги и небольшие перевалы. Шли от зимовья к зимовью, где останавливались на отдых или ночлег. Оставляли хозяина зимовья этого участка с его санями, «поезд» двигался дальше. Таким образом, охотники ближних, а за ними и последующих участков «отваливали» с «поезда» и он становился все меньше. Но легче идти не становилось, так как вместе с санями уменьшалось и количество «тягловой силы».
Участок Николая был предпоследним в маршруте. Добирался до своего зимовья Николай обычно на шестой-седьмой день пути. Выгружал, совместно с пожилым соседом -охотником самого дальнего участка, припасы и амуницию из своих саней. Ночевали в зимовье Николая, распечатав пол-литра «за успешный сезон».
А с утречка «впрягались» совместно в сани соседа. Путь к нему пролегал через довольно изматывающий перевал, и соседу, в силу возраста, одному добраться до своего таежного дома за световой день было затруднительно. У соседа Николай ночевал также «размочив сезон», чтоб он стал успешный. После чего налегке на лыжах возвращался на свой участок, и начинались трудовые будни промысловика. Причем все «на своих двоих на лыжах». О снегоходах тогда еще и не мечтали.
А в конце февраля, когда заканчивался промысловый сезон, маршрут повторялся в обратной последовательности.
Когда появилась лесовозная дорога, снегоходы и прочие блага цивилизации, Николай и многие другие охотники смогли позволить себе и среди сезона выбираться домой: в баньку, на семейные торжества, а главное на новогодние праздники. Причем многие, и в том числе Николай, «отрывались», что называется «по полной». Обильным загулом, компенсируя одиночество и тяжелый рутинный труд таежной промысловой вахты.
Глава 2. Заезд в тайгу и затянувшаяся прогулка
История, которую я хочу рассказать, случилась со мной в начале одного из двухтысячных годов. Не конкретизирую даты меньше всего мне хочется сделать свое повествование документально-автобиографическим.
Свою очередную «таежную экскурсию» к Николаю, по предварительному согласованию с ним я наметил на конец первой посленовогодней недели. Добрался до поселка на своей праворульной «япошке». И прежде всего, как обычно взял у местного охотоведа путевку на боровую дичь, чтоб легализовать свое нахождение в тайге с ружьем. Охотинспектора редко забирались с проверками в таежную глушь, но любили устраивать посты на выезде из тайги. План по штрафам и протоколам с них вышестоящие начальники требовали жестко.
Николай из новогоднего «отрыва» уже вышел и ожидал только меня. ГАЗ-66 уже стоял «под парами». С нами отправились попутчиками несколько промысловиков с других участков, которые высаживались по ходу движения. Наскоро перекусив, отправились в путь и к вечеру уже были на базовом зимовье Николая. Мы растопили печь, выгрузили привезенные вещи и разместили по местам хранения завезенные продукты. Николай, как обычно, выделил приготовленные для меня широкие и легкие, подбитые камусом, охотничьи лыжи, а сам занялся подготовкой своей амуниции.
После чая я занялся восстановлением в памяти плана местности по карте-двухкилометровке, висевшей на стене зимовья. В советские времена такие карты носили гриф «секретно». В постперестроечное время грифы секретности с карт поснимали и я, «пользуясь служебным положением», подобрал склейку листов карты данной местности и подарил Николаю. Ранее выдаваемые в коопзверосовхозе чёрно-белые карты участков были весьма схематичными и грешили многими погрешностями. «Моя» же карта, хоть и «не знала» о лесовозной дороге, была оценена Николаем высоко.
Уже по темну к нам заехал, на своем «Буране» Семен сын ранее упомянутого в рассказе Николаем об охотничьих днях своей молодости, пожилого соседа промысловика с дальнего участка.
Семен унаследовал охотничий участок от состарившегося отца, еще в годы «перестройки». Когда выучившись на охотоведа, работал в местном промысловом охотхозяйстве. Его отец, теперь уже пенсионер, проживал в поселке. После развала предприятия в «лихие девяностые» Семен полностью переключился на унаследованный от отца промысел, с успехом используя переданный отцом опыт и знания охотоведа. Вместе с участком Семен унаследовал от отца и дружеские отношения с Николаем.
Они имели между собой уговор: при разновременных выездах с участков «на большую землю» взаимно присматривать за оставляемой на участках техникой и хозяйством. На новогодние праздники Семен остался в тайге «на присмотре». И собирался выехать в поселок на день рождения отца через пару недель. Оставив теперь уже свой участок под присмотр Николаю. С ним, кстати, договорился выехать и я закончится мой двухнедельный отпуск.
Семен периодически заезжал к Николаю пообщаться. А когда гостил я, с моей ставшей известной в тайге фляжкой сам бог велел наведаться на «рюмку чая» почаще. Я обожал эти вечерние посиделки с разговорами и рассказами, щедро сдобренные всевозможными охотничьими байками. Это придавало особый притягательный колорит моим таежным заездам. В этот раз Семен торопился и пропустив с нами полкружечки разбавленного ледяной водой спирта и немного поболтав, уехал к себе на участок.
Потянулись, долгожданные для меня, дни таежных блужданий. Подъем с рассветом. Растапливалась печь, для обогрева, выстывшего за ночь зимовья и разогрева легкого завтрака, завершаемого крепким чаем. Николай прогревал «Буран» и отправлялся на нем по путику проверять капканы и ловушки. А я еще раз сверял по карте ориентиры намеченного на день маршрута, укладывал в рюкзачок маленький котелок, топорик, что-нибудь перекусить и выдвигался в путь. Обычно я добывал по два-три рябчика в день для нашего вечернего ужина. Побродив, я старался вернуться в зимовье к вечеру чуть пораньше Николая, чтоб успеть освежевать рябчиков и приготовить из них жаркое с картошкой или «шурпу» с крупой. Вечером, после ужина, за чаем я сообщал «разведданные» полученные в ходе очередной вылазки.
Настал, кажется, пятый день моих таежных блужданий. С утра я как обычно вышел на «прогулку». На этот раз я вознамерился уйти по новому направлению километров на десять, чтобы посетить отдаленный, ранее не обследованный мной район участка. План маршрута прикинул по карте.
Снегопада не было давно. Снежный покров был богато исписан следами таежных обитателей: зайцев, кабарги, белок, всевозможных птиц. Реже встречались следы: лисиц, куниц, соболей, колонков, норок и изюбрей. Еще реже: сохатого и отдельных кабанов. Волчьих следов не было. Со слов Николая я знал, что волки на участке появлялись редко проходные. Попадались также и старые тигриные следы. Любимая добыча тигров кабаны, мигрирующие по тайге в поисках мест, где уродился желудь и кедровый орех. Летом прошлого года на участке разродился кедрач, но почему-то серьезного захода кабанов, а за ними и тигров, пока не наблюдалось.
Как обычно, читая «лесную газету», я двигался по намеченному маршруту, прислушиваясь к редким голосам рябчиков, перекликающимся где-то вдалеке. Манком их подманить не удавалось, а когда я пытался выйти на их голоса смолкали.
Обычно их было в изобилии и мне даже не приходилось пользоваться манком. Я просто скрадывал наиболее голосистых не пугливых петушков.
Денек выдался серенький, тихий. Изредка ветерок шумел в вершинах деревьев, да раздавалась сварливая «трескотня» вспугнутой мной сороки. Солнце лишь изредка появлялось на небе белым пятном, слабо пробиваясь сквозь облачную муть. Возможно, погода и стала причиной неактивного поведения рябчиков. Я старался двигаться тихо, внимательно посматривая по сторонам. Но все же «подшумел» и лишь мельком увидел сорвавшуюся с лежки метрах в двадцати красавицу кабаргу, грациозно скрывшуюся в чаще кедрового стланика.