Отовсюду слышатся улюлюканье и свист. Шум на секунду замирает, когда она подходит ближе, и в нем отчетливо слышится смех стоящего рядом со мной громилы:
А можно меня начать готовить прямо сейчас?
Да заткнись ты уже, шепчу, так низко опуская голову, что подбородок почти касается груди. А потом совсем рядом я слышу ее голос.
Майор
Командуйте, лейтенант.
Саша подходит еще ближе. Становится нос к носу с придурком. Она так близко, что до меня доносится ее пряный запах. Любой другой женщине он бы вряд ли пошел, но эта Я вдруг понимаю, что она не может пахнуть иначе. Член в штанах болезненно дергается. Кадык прокатывается по горлу. И следующий вдох дается с трудом, хотя она на меня даже не смотрит.
Ну, что, тогда прямо сейчас и начнем. Упал, отжался, командует и задумчиво закусывает губы. Сто раз для начала, думаю, в самый раз.
В строю так тихо, что я отчетливо слышу звук собственного учащенного дыхания. Здоровяк выходит из строя, дурашливо улыбается и, опустившись на плац, с силой толкает землю. Мой максимум пятьдесят раз. Но этот идиот делает сотку, рисуясь по полной. Правда, когда встает, выглядит он уже не таким заносчивым.
Как лихо она из тебя все дерьмо вытрахала, Жданов, бросает кто-то смелый уже после отбоя.
Ничего, хмыкает тот. Я в ответ вытрахаю из нее дурь.
Губу закатай. Больно ты ей нужен.
Да она не особенно разборчивая. Че пялишься? Вы, что же, о ней ничего не знаете? в тишине отчетливо слышен скрип пружин, когда Жданов переворачивается на другой бок.
А что мы должны знать? проявляет любопытство еще кто-то.
Есть у нее замечательная традиция поощрять лучшего с курса сладеньким. Жданов гаденько ржет. Только не говорите мне, будто сомневаетесь, что среди нас лучшим буду я.
Гони! разносится недоверчивый шепоток под потолком. Ты как будто не знаешь, что за неуставные бывает.
А ей похрен.
Чего это?
Да того! Она дочка Быстрова. Вы не догнали еще? Ну, дебилы-то, ё-моё.
Ринат Ильич Ринат Ильич!
Выныриваю из потока воспоминаний.
Да, что у вас?
У нас все. Можем ехать.
Дайте мне протокол задержания. А впрочем, ладно. Потом.
А с этими что делать?
Оборачиваюсь. Ловлю Сашин пристальный взгляд. Дергаю плечом:
Что-что Отпускайте.
Возвращаемся в контору, где я торчу еще бог его знает сколько времени. Отчитываюсь непосредственно перед первым лицом. И контролирую дальнейший ход следствия.
Я не чувствую ног от усталости, когда возвращаюсь домой. А тут еще звонок брата Миша обращается ко мне не так часто, поэтому, когда он просит меня посидеть со своей годовалой дочкой, потому что у них с женой на работе случился очередной аврал, я без вопросов соглашаюсь. Мы гуляем с Машкой в парке у моего дома. Она только-только научилась ходить, и я коршуном слежу за каждым ее неуверенным шагом. Поэтому, наверное, не сразу замечаю притаившийся в тени деревьев силуэт. Но увидев, уже нисколько не сомневаюсь в том, что это Саша. Я её чувствую на животном уровне. Я только не знаю, зачем она здесь. Или все-таки знаю?
Глава 2
Саша
Надо встать. Надо что-то делать. Куда-то звонить Кому-то. В конце концов, у отца хватает связей, и уж кто-нибудь мне точно поможет. Но я сижу, бестолково пялясь в стену, и не могу пошевелиться. В ушах шумит. Сквозь этот шум доносится ворчливый голос экономки, на которую случившееся, в отличие от меня, кажется, вообще не производит впечатления:
Нет, вы посмотрите, что эти свиньи наделали! Перевернули дом вверх дном и свалили, а ты, Галя, убирай. Так, выходит? Вот скажи, Александра Ивановна, они что, не могли взять, чего им там надо, и уйти, как нормальные люди? Зачем было вытаскивать ящики из стола полностью? Или опустошать книжный шкаф? А чем им мешал ковер? Даже шторы, ты только посмотри Даже шторы помяли.
Сглатываю. Кровь на лице берется корочкой, и в этом месте кожу немилосердно стягивает. Стираю потек тыльной стороной ладони и опять опускаю руку.
Это такой психологический прием.
Во рту сухо, как в пустыне, и язык шевелится с трудом. Я едва узнаю свой голос.
Прием? удивленно переспрашивает Галя.
Ну, да. Так группа захвата деморализует объект.
Они меня деморализовали, когда ворвались в кухню с автоматами! Этого было достаточно. Я едва не поседела, вот тебе крест. Посмотри, до сих пор руки трясутся
Мне очень жаль, с остервенением тру лицо.
Эй, ты же не надумала реветь?
Как будто я когда-то ревела! Качаю головой из стороны в сторону. Одной рукой опираясь на подлокотник, помогаю себе встать.
Саш, ты как вообще? Галя неожиданно меняет тон, и я понимаю, что ее поведение до этого чистой воды бравада. Сильно они тебя приложили, ироды?!
Да нет. Все нормально. Не беспокойся. Мне нужно переодеться, растерянно оглядываю себя в отражении зеркала. Здесь случайно не осталось моих вещей? Не помнишь?
Да полно! Топай в душ. А я тогда первым делом наведу порядок у тебя в спальне. Эти козлы везде сунули свой длинный нос там еще тот бардак.
Киваю. Медленно плетусь в свою старую детскую. Сквозь непрекращающийся шум в ушах пробивается знакомый звук. Телефон обнаруживаю на каминной полке.
Привет! Я тебе уже сотый раз звоню, возмущается в трубку моя лучшая подруга Наташа.
Извини, Наташ Я не слышала. У меня тут проблема. Точнее у отца Я теряюсь. Делаю глубокий вдох, в общем, его арестовали. А самое смешное, что я никак не соображу, как мне быть дальше. Что делать? Представляешь? Никак не соображу.
Так ты у него на Никитской?
Да.
Оставайся там. И не делай глупостей. Я сейчас подъеду.
Наверняка у Наташи полным-полно дел, и по-хорошему я должна ей возразить. Пообещать, что сама со всем справлюсь. Но я молчу, ведь и впрямь очень нуждаюсь в ее поддержке.
Сбрасываю вызов, плетусь в ванную. Моя одежда безнадежно испорчена. Впрочем, это неважно. После всего, что со мной случилось, я бы никогда ее не надела, даже останься она цела. Стаскиваю ненужные тряпки. Сжимаю пальцами мраморную столешницу под раковиной и гляжу на себя в зеркало. Долгие годы терапии не проходят даром. Еще десять лет назад, если бы на меня вот так со спины напали, я бы со страху обделалась. А сейчас ничего. Держусь. Только зрачки, как у наркоманки, расширены.
Встаю под душ. С остервенением тру тело, которого касались чужие руки. Я не хочу вспоминать, не хочу прокручивать в голове, останавливаясь на деталях того, что случилось. И меньше всего хочу гадать действительно ли это был он. Не почудилось ли мне с перепугу? Не выдаю ли я желаемое за действительное? Ведь, насколько я знаю, Орлов не последний человек в структурах разведки. И не по чину ему принимать участие в задержаниях подобного рода, и вообще не по адресу. Но голос Мне кажется, я бы его из тысяч других узнала. Как и присущую лишь ему одному пластику, которая с возрастом ничуть не изменилась. И которую он даже не потрудился замаскировать, хотя наверняка знал о моих прокачанных навыках одного из лучших в стране психологов-физиогномистов. Впрочем, его лица я не видала. Лишь глаза в прорезях маски.
Глаза зеркало души. Это точно. А у него глаза были чистые-чистые. Синие. Может быть, Васильком его прозвали как раз из-за них, а не потому, что этот дурачок задаривал меня васильками, которые собирал каждое утро в лесу, окружающем базу. Василек, да Как для бойца, не слишком грозное прозвище, из-за которого над ним постоянно подтрунивали сослуживцы. А Ринату, казалось, вообще до этого не было дела. Я редко видела настолько самодостаточных мужчин в столь юном возрасте. Возможно, этим он меня и взял? Тогда Я ведь почти влюбилась.
Закручиваю кран, выхожу из ванной. Надеваю толстый махровый халат и иду в кухню, чтобы сделать себе чаю. Первой приезжает Наташа. А следом за ней адвокат отца. Мне все же удается его вызвонить, хоть и не с первого раза.
Ну, что там, Леонид Савельич?
Ничего хорошего, Саша. Им нужен козел отпущения и очень похоже, что твой отец станет им. Ты знаешь, как у нас работает эта система.
Я холодею. По позвоночнику рябью проходит дрожь. Папе хорошо за шестьдесят, и в последнее время у него начало пошаливать сердце.
Он хотел уйти на пенсию, но его упросили остаться. А теперь что получается? нервно тру виски.
Я не знаю, сокрушенно качает головой Кайдалов. Пока его даже под домашний арест отпускать не торопятся.
Черте что. Когда я смогу с ним увидеться?
Сашенька, как только это станет возможно я тебе сообщу. А пока собери ему самое необходимое. Передачку уж я как-нибудь пронесу.
Спустя четверть часа адвокат отца уходит, оставляя после себя тягостное ощущение безнадеги.
Здесь есть чего-нибудь выпить? интересуется Наташа, озираясь по сторонам. Кухня наименее пострадавшее в ходе обыска место, и мы с подругой решаем обосноваться в ней.