Старик не любил советскую власть, потому что она поставила семью в условия выживания, лишив мельницы, права достойно и богато жить. Единственное «хорошее», что она сделала не пустила по миру совсем, не отправила в северные края Но ещё больше он ненавидел новые немецкие порядки. Они просто насиловали его душу, не раз приходилось идти против совести, и за это его ещё крепче ненавидели. Он боялся, что его подкараулят и убьют по-тихому. Поэтому ходил по дворам только с ружьём и в сопровождении полиции. Семеня ногами, он говорил о налогах, стращал и ругался. Вольно или невольно он был лицом новой власти. Скрюченный, сухой, которого так хочется зашибить за углом вот что думали о нём, и он знал об этом. Но старик не мог уже свернуть, даже если бы захотел. И мягче с людьми тоже не мог.
В памяти был случай, как в соседних Барановичах при неясных обстоятельствах погибли два немецких солдата. И хотя местный староста, конечно же, был к этому непричастен, и обязанности свои выполнял с усердием, по приказу офицера СС устроили показательную расправу над ним и всей семьёй. Пусть знают, что порядки теперь жёсткие, и раз староста, то и отвечаешь за всё, что у тебя под боком происходит. Тоже самое было с семьёй старосты из Заречья: там немцы нашли серьёзную недостачу по продналогам. Это село в десятке вёрст от Белых мхов, а знал Михась, что ждёт его в случае, если что-то упустит. Поэтому и смотрел ночи напролёт в учётную книгу.
Не успел он сосредоточиться камень ударил в окно. На дворе залилась, а потом застонала и умолкла собака.
Что за навалач! выругался староста и, схватив ружьё, побежал в сенцы. Первая мысль была кто-то из обозлённых решил поиздеваться. Гнев объял его. Михась знал, что если только увидит тень человека, сразу же выстрелит, не задумываясь. В эту минуту он не узнавал себя, и с какой-то особой страстью хотелось кого-то убить, словно этот кто-то и был главный виновник тому, как неуклюже сложилась жизнь. Нужно пришить этого дрянного шутника, и тогда хоть на миг ослабнут узлы, стянувшие мёртвой хваткой сердце и душу. Бояться нечего перед властью он легко оправдается, и, может, даже будет поощрён. И другим неповадно будет ведь действовало правило, согласно которому после шести вечера покидать дворы разрешалось только старосте и полиции порядка.
Ну где ты, холера? выкрикнул он в темноту, распахнув дверь. Со стороны он выглядел вовсе не страшным, а немощным босоногим стариком с ружьём наперевес. Он едва успел заметить, что пёс лежит возле будки без движения, и услышал:
Замри, старый сярун! тихий голос показался знакомым. В бок упёрлось что-то. А ну, кидай стрельбу, живо!
Староста подчинился, и невольно осел на порожек, понимая, что дрожащие ноги его не удержат.
Таперь слухай сюды, продолжал говорить незнакомец. Старик боялся посмотреть на него. Ну-ка давай полмешка муки и баранчика!
Михась понял, с кем имеет дело так требовать мог только партизан. Да и голос он теперь, подавив первый испуг, вспомнил это был местный Алесь Мицкевич, он сразу подался в леса, до прихода немцев. Он всегда был не из робких, хоть ему и всего-то лет семнадцать от роду. Быстро заматерел.
Да как ж тебе барашка дам, зараз в потёмках его резать? сказал он как можно спокойнее. В бок по-прежнему упиралось что-то твёрдое. Староста со страхом посмотрел, увидел косой срез ствола и дырчатый кожух ППШ.
Да хоть и теперь!
Сам подумай, барашка рубить дело хлопотное и шумное. Ведаешь, сколько на селе охраны? Тебя накроют.
И то верно, шкура, подумав, ответил тот. Так, муку давай теперь, а завтра до вечера снесешь баранчика до берёзы у Марьиного лога, разумел? И без глуповства. Привёдешь на хвосте бобиков ты первый на мушке будешь!
Партизан пнул старосту и, подхватив его ружьё, приказал:
Пошли за мукой! Крикнешь убью! Живо!
2После потери походной радиостанции, а вместе с ней связи с большой землёй, партизанскому отряду имени Кирова пришлось нелегко. Им удалось уничтожить несколько мостов, а также взорвать четыре машины на лесных дорогах и завладеть оружием. Но в последнее время отряд преследовали одни неудачи, многих бойцов потеряли. Осталась всего горсть партизан, среди которых только два подрывника с опытом. Командир Игнат Савко понимал, что их хотят захватить в кольцо, поэтому нужно прорываться к партизанской пуще, место которой он примерно знал. Но и другая, самая страшная и неминуемая беда холодными лапами схватила их. Имя ей голод. Несмотря на то, что осень выдалась дождливой, в лесах и болотах попадалось не так много ягод и грибов, будто сама природа обиделась на то, что допустили врага. Лишь самый старый партизан дед Апанас по прозвищу Колдун, всегда молчаливый и грустный, добывал сапёрной лопаткой какие-то коренья, варил в котелке. Все привыкли к их горьковатому вкусу, но ели. Недавно в котелок пошёл нарезанный тонкими полосками ремень из свиной кожи. Его отдал сам командир.
Теперь он сидел неподалеку от догорающего костра, прижавшись спиной к ольхе. Он ждал с минуты на минуту вестей. Игнат не сразу дал добро Мицкевичу на дерзкую вылазку, но тот убедил, что родом из этих мест, сможет пройти незаметно, найти дом старосты и достать припасов. Савко не раз видел этого парня в деле, и подумал, что иного выхода нет. Хотя и рисковать жизнью хотя бы одного бойца, после всех потерь, даже ради спасения всех, наверное, не стоило. Но решение принято. Он доверял этому парню, и даже если его схватят, тот никого не выдаст. Об этом не хотелось даже и думать. Где же Алесь?
Время шло, а самый молодой боец так и не возвращался, и на сердце повисла угрюмая тень. Колдун присел рядом, положил руку на плечо Игната, протянул ветку с тремя крупными алыми ягодами. Савко взял их в рот, поморщился от кислоты:
И так тошно, и ты туда же, дед Апанас.
Тот пожал плечами, и, ссутулившись, побрёл от костра. Игнат Савко любил и жалел старика. Четверо сыновей Колдуна погибли на фронте, немцы сожгли его родное село, в огне погибла жена. Дед Апанас потерял всё, и с тех пор не мог говорить. Но, странное дело, думал командир, никогда в глазах старого партизана он не видел тоски и одиночества. Он был всегда спокоен и добродушен, во всём, чем мог, старался быть полезен отряду. Без слов. Онемевший от горя, он был верный боец. Игнат знал, что задолго до войны Апанас служил лесником и был охотником, лучшим стрелком. Война застала его, когда он уже оставил службу и, как и все старики, дожидался последнего часа на полатях. Тогда ещё были живы сыновья, и он знал, что у него есть опора. Но теперь он поднялся, чтобы драться. Именно ему, старику, а не вспыльчивому Алесю, он доверил выстрелить в водителя, когда они проводили диверсию на дороге для пополнения боеприпасов. Юноша поначалу шумел, доказывал, что глаз его зорче, а руки уверенней держат винтовку, но командир, чтобы показать остальным правильность решения, накануне операции не пожалел патрона. На глазах всего отряда Колдун выстрелил со ста шагов и сбил издали шишку с высокой ели. И шофера фашистского он отправил на тот свет так точно, что машина на полной скорости улетела в кювет и перевернулась. Никто не выжил оставалось только собрать добро и быстро уходить в чащу.
Но где, чёрт возьми, Алесь? Не натворил ли он глупостей, дерзкий мальчишка? Село и окрестности кишели полицаями, и если он не подавит дерзость и обнаружит себя, то ни за что не уйдёт
Ему показалось, что вдалеке у молодого подлеска треснула ветка. Командир тут же вскочил. Как по команде и остальные взялись за оружие, спокойно и молча, чтобы не выдать себя. Секунда и зазвучал тонкий голос:
Витютень летит, витютень сидит тут, и так несколько раз. Алесь заранее условился, что, возвращаясь, будет подражать лесному голубю. У командира отлегло на сердце.
Это Алесь идёт! подтвердил дозорный, подходя к костру. И дивись-ка, чего хлопец на себе прёт!
Парень промок, шатался, ссутулившись. Плотный холщовый мешок мог вот-вот сорваться со вздрагивающих плеч:
Жадность меня погубит! сказал он, сбросив ношу у костра. Вокруг уже столпились партизаны. Хотел у этого ирода полмешка взять, а ссыпал больше, как полны закрома хлеба у него увидел. Набираю, мешок тяжёлый, а всё не могу скончить.
Молодчина! сказал Игнат. Партизаны уже черпали муку котелками, готовясь замочить и печь лепёшки.
Да это что, сказал парень, отдышавшись. Вечером староста снесёт до Марьиного лога целого баранчика. Его возьмём, и можем уходить смело.
Игнат задумался стоит ли так рисковать?
Что ты надумал! сказал он. А если он бобиков на хвосте приведёт?
Не думаю. Он боязлив, як заяц, и старый совсем. Я ж только прошёлся тихонько, у окон послушал, прежде чем до него наведался. Его там ненавидят все.
«Так и знал, что Алесь дерзнёт на что-то, зараза!» подумал командир.
Тебе приказ был сразу к старосте идти огородами, а по дворам не шататься!
Виноват, только и ответил Алесь, и улыбался, будто не командир, а отец нестрого ругал его. Он понимал, что сделал большое дело. Правда, о том ничего не сказал, что ходил ко двору, где жила девушка Прося. Она всегда ему нравилась, но признаться ей в том не успел, ушёл в партизаны. И вот теперь надумал, что, коли встретит её, обязательно словечко скажет. Но не пришлось, собаки помешали. И всю дорогу, что нёс тяжкую поклажу, только и думал о ней, будто согревался мыслями и находил в том силы.