Солнце же, как известно, это «огонь» в чистом виде. И этот «огонь», сцепленный на поверхности нашей планеты в различные формы последовательности своего бытия, попадая нам в рот, высвобождается, сталкиваясь с водой. И в этом сакральном столкновении, и высвобождении таится тайна жизни. Ибо именно это высвобождение, дозированное и упорядоченное, превращённое нашим разумом в некую «производную волну», в алгоритм волн, с гармонией полифонии в определённом диапазоне, и определяет то, что мы чувствуем, как проявление жизни. То, что можно назвать тем самым «контролируемым, растянутым во времени взрывом». О котором я уже упоминал выше, и уже не стану останавливаться на этой стороне метафизики «живого». Отмечу лишь следующее:
Когда пытаешься проникнуть в самую суть вещей, в частности в сущность «живого», когда усилием воли отбрасываешь все привычки думать шаблонно, по накатанной, и пытаешься смотреть в мир с иного угла зрения, тогда мир переворачивается! Ты словно ощупываешь его пальцами с содранной кожей. Он начинает обжигать тебя, в то же время, давать новые ощущения. Очень явственно проступает вся механика «живого», почти ничем не отличающаяся от механики «неживого». И то, что у Киплинга звучало как: «Мы с тобой одной крови, ты, и я», приобретает новое видение, более широкое, чем прежде, и даже бесконечно широкое. Ведь на самом деле, мы можем достоверно утверждать, что нашли в этом мире нечто «неживое» только тогда, когда обнаружим в нём нечто совершенно отличное от нас не только структурно, но и материально, то есть сущностно. Когда мы найдём в нашем мире нечто не материальное. Ибо все, что материально, можно смело относить к «живому». В мире материи не существует «неживых тел». И в этом фокусе познания, мы всегда и во всём будем находить некие признаки жизни, для которой фундаментом является повсеместное стремление природы вообще, к собственной упорядоченности, к собственному балансу. То, что представляет основу всей нашей действительности. Но именно в этот момент, когда ты в своём познании опускаешься на такую глубину, возникает иной фокус познания, «корабль осмысленности» теряет остойчивость и переворачивается. И пред твоим взором встаёт иная, противоположная картина. В мире не остаётся ничего по-настоящему живого. Ибо вдруг обнаруживается, что здесь нет, и быть не может никакого произвола, а значит и свободы воли. То, на чём собственно зиждется бастион нашей веры в собственную «живость», и на чём собственно стоит вся наша убеждённость в феномен нашего бытия. И в этом свете, вдруг приходишь к выводу, что не только «братья наши меньшие», но и мы с вами не являемся, в академической достоверности, «живыми сущностями», так как не являемся некими абсолютно произвольными, свободными личностями. А в мире, где нет свободы, нет и жизни, как таковой. Есть лишь иллюзия. Наш произвол и все наши доминанты живости иллюзорны и ограниченны. В том смысле, что все наши действия фатально необходимы, и строго запрограммированы окружающей природой. И произвола, который мы иллюзорно чувствуем в себе, и который является непременным условием «живого» в нашем понимании, на самом деле, нам не присущ. Мы им, попросту не обладаем.
И когда мы делим наш мир на «живой» и «неживой», это чистая условность нашего заинтересованного воззрения, делящего необходимо мир, на две части. Мы подходим к этому вопросу слишком антропоморфно, слишком предвзято, плоско и узко. И для острого глаза, наша предвзятость в этом вопросе, проступает повсюду. Примеров тому масса. Один, из которых тот, что мы относим к «живой природе» поток микроскопических бактерий, и в тоже время причисляем к «неживой природе» поток электронов, и поток фотонов только потому, что первые ближе нам своей системностью, дисциплинами внутренних метаболических взаимодействий, их скоростями и динамическими алгоритмами. И ни какие доказательства физиков, химиков, или биологов, в этом противоречии, меня не убедят. Ибо я мыслю иными категориями. Я смотрю вглубь «водоёма». А то, что доказывается, плавает на поверхности. Физика и метафизика, хоть и имеют общий корень, но существуют в разных мирах нашего разума. Натуралист, никогда не поймёт теолога, как физик практик, не оценит эзотерика. Во-первых, совершенно разные критерии оценки самой полезности выводов, во-вторых, разное направление взглядов, и соответственно, различное построение самой действительности. Здесь нет никакого смысла искать наиболее истинного подхода в оценке общего мироздания. Не ищите, и не гадайте, кто из них первым придёт к полному пониманию мира. Ибо, повторяю: У них, у каждого субъекта, продуцирующего собственное воззрение и осмысление, свой собственный неповторимый и неповторяющийся мир. И общее мироздание складывается из этих «пазлов-миров» в мозаику, оно сшивается словно большое лоскутное одеяло, для которого нет никаких пределов собственного расширения. Так как нет собственной законченной формы, нет, и быть не может собственной объективности. Но и понять до конца даже этот локальный мир, при жизни, невозможно. Ибо это означало бы, заглянуть за «горизонт событий», понять и осмыслить пустоту, некую антагонистическую существенность мира.
Как вообще можно утверждать, кто ближе к истине, «физик ядерщик», или «эзотерикоккультист»? Ведь это так же нелепо как спорить о том, что важнее для мира, его инертная основательность, или тонкая и агрессивная субстанциональность. С таким же успехом можно спорить, что важнее для понимания мира в целом, рационально-аналитическая способность разума, или идеальная? Ведь это так же абсурдно, как сравнивать и оценивать важность, первостепенность и второстепенность для феноменального познания мира, одних сенсоров пред другими. Что для познания мира является доминантным, зрение, или слух, обоняние, осязание или тактильные способности. И именно поэтому так абсурдно выглядит спор разноплановых мыслителей, для каждого из которых, по большому счёту, существует только его мир действительности. И противоположный мир, мир, не вписывающийся в его концепцию мироздания, он считает либо заблуждением и ошибкой, либо недомыслием, идиосинкразией или просто вздором.
Скажите на милость, сможет ли разговаривать на одном языке лаконичная проза физических законов, и интуитивная метафора поэзия? Каждый живёт и проникает в суть вещей только в своём мире, создаёт и развивает в своём разуме индивидуальные неповторимые в своём продуцировании «ганглии осознанности», которые производят, строят и укрепляют свои мосты, возводят свои бастионы, и устанавливают свои форпосты. И культивируют только свои растения, определённого вида форм и расцветок, и только на том поле, где в силу климатических обстоятельств возможно взращивание только этих «культур», и только этих «сорняков».
И этими неповторимыми носителями производящими разные «фокусы бытия», и строящими разные формы собственного познания, создаётся общий целокупный мир человеческой цивилизации. И важно осознавать, что здесь нет и быть не может никакой истинности. Ибо всякая вещь этого мира не может подлежать сомнению так же, как не может подлежать сомнению всякое воззрение.
«В тот край, где голую святыню, не прячет истины гордыня»
И как для мира в целом, так и для человеческой цивилизации, важностью является всё, что существует в пределах его досягаемости, и его постижимости. Как собственно, в противоположном фокусе воззрения не составляет важности ничто, ни глобальность, ни ничтожность этого мира.
Спорить и искать истину допустимо только тогда, когда оппоненты находятся в одной плоскости, в одном мире, разговаривают на одном языке, на одном диалекте в самом широком смысле слова. Нам лишь кажется, что мы существуем в одном едином для всех мире, и мыслим в одном пространстве и едином для всего и вся, времени. Так мозаика, сложившись из различных по цветовой гамме и форме «субъектов-элементов», воплощает собой нечто целокупно слаженное картину законченного бытия. И тем самым довлеет над всем тем, что собственно, складывало её. Но на самом деле не она, не сложенный гармонично связанный образ определяет её реальную действительность, но каждый вложенный «элемент-субъект», который продуцирует свою неповторимую форму, и несёт собой часть этого, впоследствии сложенного в общую полифонию реальности, мира пространственно-временного континуума.
Ложь в правде правда во лжи
Ложь. Такое вездесущее явление, отвергаемое всеми, и в то же время, порождаемое всеми. Самое противоречивое и трансцендентальное, прячущееся и повсеместное. Явление, заключающее в себе нечто «неистребимое». Нечто неопровержимое, как сам мир бытия. Ведь бытие, ложь и правда, истина и заблуждение нечто слитое в единый конгломерат. Здесь невозможно определить достаточно достоверных границ, и в тоже время каждый знает, что есть ложь, и что есть правда.
И так. Её прямая непосредственная противоположность, правда. При всей объективно расплывающейся неопределённости того и другого, неопределимости достоверных границ собственной «телесности», полной зависимости того и другого от своих носителей и обстоятельств, эти архаические определения являются главными монадами нашей личности. В этих сакральных противопоставлениях, заложена основа нашего отношения к миру, в котором всё ложное, воплощено в неестественное, искусственное, то есть, по большому счёту, антропогенное. В противоположность этому, всё правдивое и истинное, воплощено в некие стандарты естественности, где строгая последовательность эмпирических каузальных связей, несёт в себе настоящее будущее, где нет воли к обману ослабленной природы. Ведь именно слабость, как таковая, в самом расширенном её понимании, является той причиной, за которой следует всякая ложь. И как слабость, всегда лишь по отношению к силе, и наоборот, так и ложь, всегда в зависимости от своей противоположности. И всегда лишь представляет собой адекватное отражение своего антипода. Ибо, на мой взгляд, правда, при всём своём пафосе и абсолютизме, при всех своих претензиях на твёрдость и незыблемость, при полном отсутствии в себе какой-либо толерантности, всё же в глубине своей, опорой имеет именно ложь. Как собственно, и ложь, имеет опорой своей правду. И поэтому «тела» того и другого для нас, в сущности своей, глубоко субъективны. Ведь то, в чём один видит абсолютную правду, другой обязательно обнаружит подмену. И происходит это не столько потому, что одно скрывает в себе другое, но потому что наш взгляд в сути своей всегда эмоционален, глубоко субъективен, а главное во всяких своих оценках всегда заинтересован. И различия в оценках одного и того же явления, происходит либо в силу излишней душевной восторженности, искривляющей зеркало воззрения, и как следствие чрезмерности, либо от того, что воззрение на одно и то же явление, у одного слишком широк, у другого слишком узок. Всякая вещь феноменального мира целиком зависит, как от угла воззрения, так и от широты и узости этого воззрения. А что касается непосредственно философских вопросов, ещё и от глубины и поверхности этого воззрения. Ведь всякая вещь, это всегда «объект» для «субъекта», и никогда «объект сам по себе».