Пикассо был не только художником, но и поэтом. Замечательный переводчик Михаил Яснов перевёл на русский книгу его стихов. Пикассо был и философом, вот несколько его максим, которые дают представление о его отношении к жизни, к искусству.
«Если хочешь сохранить глянец на крыльях бабочки, не касайся их.
С возрастом ветер всё сильнее. И он всегда в лицо.
Каждый ребенок художник. Трудность в том, чтобы остаться художником, выйдя из детского возраста.
Чтобы рисовать, ты должен закрыть глаза и петь.
И среди людей копий больше, чем оригиналов.
Если бы только можно было избавиться от мозга и пользоваться лишь глазами.
Моя мама мне говорила: «Если ты станешь солдатом, то будешь генералом, если станешь монахом, то будешь настоятелем». Вместо этого я стал художником и стал Пикассо.
Мы, испанцы, это месса утром, коррида после полудня и бордель поздно вечером.
Все пытаются понять живопись. Почему они не пытаются понять пение птиц?
Когда искусствоведы собираются вместе, они говорят о форме, структуре и смысле. Когда художники собираются вместе, они говорят о том, где можно купить дешёвый растворитель.
Я всегда делаю то, что не умею делать. Так я могу научиться этому.
40 лет это такой возраст, когда наконец-то чувствуешь себя молодым. Но уже слишком поздно.
Если бы некого было любить, я бы влюбился в дверную ручку.
Настоящие художники Рембрандт, Джотто, а я лишь клоун; будущее в искусстве за теми, кто умеет кривляться.
Дайте мне музей, и я заполню его.»
Но, как бы не интересно было читать Пикассо, живопись нужно смотреть. Лучше всего смотреть картины. Нет такой возможности, смотрите репродукции.
Кстати, образ Пикассо запечатлён в десятке художественных фильмов. Последний из них «Пикассо» вышел в 2019 году.
Эту страницу дневника я начал с картины, попавшей в Россию благодаря Сергею Ивановичу Щукину.
В этом году Московский музей изобразительных искусств имени Пушкина и петербургский Эрмитаж, объединив усилия, воссоздали коллекцию Щукиных и показали её вначале в Париже, а затем и в Москве. Успех выставок был огромен.
Куратором проекта стала директор Пушкинского музея в Москве, одесситка Марина Лошак. А 23 октября, два дня тому Марина Лошак получила высшую награду Франции, стала Командором ордена Почетного легиона.
Так неожиданно закольцевались события день рождения Пикассо, выставка коллекции Щукина, высшая награда Франции выпускнице Одесского университета, бывшему сотруднику Одесского литмузея Марине Лошак.
Мир, конечно, огромен. Но как много в нём связано. Давайте прослеживать эти, нас объединяющие нити.
Ёлка
В моём осознанном детстве у меня не было ёлок.
Возможно, до войны и ставили их дома, но я этого не помню.
Первая ёлка, которую запомнил навсегда, ЁЛКА1947. В этом году 22 декабря родители подарили мне сестру и её появление отец ознаменовал могучим деревом.
Это всё было на Кузнечной, 29 в квартире 4, в одной, но очень большой комнате, где до потолка было около пяти метров. И ёлка под потолок!
И с тех пор каждый год до «Ире 16 лет» каждый год ель, сосна, но обязательно с гирляндой из стеклянных трубочек, отмечавшей возраст Иры.
У нас разница большая, в 11 лет. Да каких лет война, разруха. Я и сейчас удивляюсь, как решились родители в 1947 на ещё одного ребёнка.
Очень хотели девочку. Родилась девочка.
Очень хотели забыть о войне, голоде, скитаниях. Второй ребенок помог быть стойкими в 19491953.
Помню маму в год, когда началось пресловутое дело врачей-отравителей.
Помню отца, читавшего доклад Жданова, где речь шла о Зощенко, одном из любимых писателей папы.
Но росла Ира. Я возмущался с моей картавостью нельзя ли было придумать более лёгкое имя Аня, Валя Потом свою дочь мы с Валей назовём Анна без всяких «Р».
Школьные годы Иры прошли у меня на глазах. Всё в той же однокомнатной квартире, куда я привёл жену, куда Ира приводила весь свой класс.
И не было тесно, было весело.
Учиться Ира хотела. Профессию вымечтала врач.
В Одессе с «пятой графой» в медин поступить было очень трудно. Поехала в Казань, где брат отца Исаак Евсеевич Голубовский был деканом мединститута. И, действительно, там не срезали. Более того дядя приоткрыл Ире интерес к своей профессии санитарного врача.
Как-то привыкли: врач лечит. Чем лучше врач, тем больше надежда на правильный диагноз, на разумное лечение. А санврач предостерегает от болезней, главное профилактика
Как-то привыкли: врач лечит. Чем лучше врач, тем больше надежда на правильный диагноз, на разумное лечение. А санврач предостерегает от болезней, главное профилактика
Уехала в Казань Ирина Голубовская. Вернулась Ирина Королёва.
Мы много смеялись. Моя жена Валентина Королёва, выйдя за меня замуж, стала Валентиной Голубовской.
Круговорот имен в природе.
Много лет Ира проработала на Пересыпи. Знала все заводы. Имела массу друзей.
Возможно, и врагов. Ей нравилась её работа. Я с удивлением смотрел, как она изучает синьки с расположением техники в цехах, как изучает производства.
Рождение сына Марата не выбило её из рабочего ритма. Даже не помню, использовала ли она весь декрет, но что возила Марата к себе в сан-станцию, помню.
Награды, грамоты, она этим гордилась, но больше признанием директоров заводов.
Она ощущала себя нужной. И это помогло ей и тогда, когда обрушилась на неё онкология.
Работать решила, пока хватит сил. И хватало. В последний год жизни, в 2015, а это уже было после многих лет борьбы с болезнью, ей присвоили звание Заслуженного врача Украины
Теперь Марат ставит ёлочку для своих детей. Мы с Аней ставим для себя. С каким бы удовольствием я сложил бы гирлянду «ИРЕ 72», но не сложу, не дожила до 69.
Увидела внука и внучку. Была счастлива. Радовалась успехам Марата.
Всё путём.
И всё равно не хватает самых близких.
Живая библиотека должна работать!
(Интервью для издания «Про книги. Журнал библиофилов», взятое у меня его редактором Михаилом Сеславинским).
Когда началось Ваше увлечение старой книгой, и какие были первые кирпичи в библиофильском фундаменте?
В первые послевоенные годы отец водил меня с собой по книжным развалам, по букинистическим магазинам. Его вкусы не стали определяющими потом в моем собирательстве. Он искал дореволюционные издания русской классики, старую приключенческую литературу. Но прежде всего, пытался найти книги из своей довоенной библиотеки, как я понимаю, сугубо технической, где на книгах стояла печатка: «Инженер Михаил Евсеевич Голубовский». Книг пять он нашел. Остальные были то ли пущены на растопку в трудные годы оккупации Одессы, то ли осели где-то в чужих собраниях.
И всё же эти воскресные прогулки по букинистическим магазинам определили и мои маршруты, когда в старших классах школы я увлекся русской поэзией.
Так за шестьдесят лет сложилось моё собрание русской поэзии XX века, есть книги с автографами, есть просто редкие книги. А начиналось собрание, по сути, ещё в школе в десятом классе. Я ходил по улицам Одессы и бормотал про себя строки раннего Маяковского «Лиличке, вместо письма» Мне казалось, что я всё знаю о любви поэта, о трагедиях поэта, об его друзьях и врагах. Но меня уже не устраивали бесчисленные советские переиздания, где даже лирика была цензурирована. И я начал заходить в букинистические магазины (тогда их в Одессе было несколько!) в поисках первых сборников Маяковского, тех, что он выпускал, редактировал сам. Так началось увлечение футуризмом, которое пронёс через долгую жизнь, так втянулся в чтение, осмысление Велимира Хлебникова (его вообще в послевоенные годы не издавали), затем пришла пора взахлёб читать, бормотать Бориса Пастернака
Сегодня, вспоминая, как складывалось моё книжное собрание, я, естественно, назову «первыми кирпичами» пятитомник Велимира Хлебникова, собранный мной по тому в течение нескольких лет, книгу Владимира Маяковского «Мистерия Буфф» 1918 года, Петроград. Скоро-печатня «Свобода». На книге автограф: «Дорогому сорежиссёру В. Маяковский».
Как я позже выяснил, первая постановка «Мистерии-Буфф» была осуществлена в Петрограде Всеволодом Мейерхольдом и Владимиром Маяковским как сорежиссёрами. Так что Владимир Маяковский подарил книгу Всеволоду Мейерхольду.
И, естественно, литографированные сборники Алексея Крученых и Велимира Хлебникова
В какое время формировался основной массив Вашего собрания, как менялась тематика и принципы его формирования?
Наиболее активно библиотека пополнялась в 60-е 80-е годы.
Начав с увлечения футуристической поэзией, я не мог пройти мимо русского акмеизма Н. Гумилева, А. Ахматовой, О. Мандельштама, а потом в круг интересов вошли и русские символисты, начиная с первой книги Александра Блока «Стихи о Прекрасной даме», изданной в 1905 году.
Так началось собрание, которое, очевидно, завершают все прижизненные сборники Иосифа Бродского, радовался, когда удалось найти самый первый, изданный в США, когда поэт был в ссылке.