Евгений Петропавловский
Первые среди последних
Судьба обычно прячется за углом. Как карманник, шлюха или продавец лотерейных билетов; три её самых человечных воплощения. Но вот чего она никогда не делает так это не приходит на дом. Надо идти за ней самому.
Карлос Руис Сафон, «Тень ветра»
Прошли времена Ушли племена И меня создавшие боги
Я тоже лишь миг только малый шаг по этой общей дороге
Гийом Аполлинер, «Шествие»
Глава 1. Один и разрыв шаблона
Им овладело беспокойство,
Охота к перемене мест.
Александр Пушкин, «Евгений Онегин»
Ужас и разрыв полотна устоявшейся действительности могут подстерегать каждого. Особенно если человек только что проснулся и ещё не вернул себе способность ориентироваться и представлять, на каком свете находится его мыслительная деятельность. Так случилось и со студентом университета Петром Калькиным, когда одним непохожим на другие зимним днём он пробудился от ощущения дискомфорта, на которое тотчас напластовалось и некое зрительное недовосприятие.
Калькин выбрался из постели. Шлёпая босыми ступнями по трескучему паркету, осторожно приблизился к зеркалу и не понял: оттуда на него смотрело сощуренное и чужеродное, будто развороченное взрывом снаряда, красное хлебало.
Лоб студента покрылся холодной испариной.
Он закрыл глаза и с силой потёр пальцами веки. Глубоко вздохнул и с шумом выдохнул. Затем энергично помотылял головой. Ещё и ещё раз так, словно посредством решительных движений пытался выбросить из своего умственного пространства кошмарное сновидение.
На первый взгляд отвратительный и совершенно безосновательный мордоворот, смотревший на него из зеркала, не имел ничего общего ни со здравым смыслом, ни со своим предполагаемым обладателем.
Спросонья мозг не желал включаться и работать на полную мощность. Однако через короткое время обратное усилие памяти прояснило неожиданность. Дело в том, что Пётр Калькин на своём курсе круче всех успевал по французскому языку, но этого ему казалось недостаточно; и вот, чтобы увеличить разрыв между собой и однокурсниками, он решил приобрести филигранный парижский прононс. Это представлялось нетрудным после приватного совета преподавательницы Изабеллы Лазаревны Неврубьянц вставить себе на ночь в каждую ноздрю по сухой горошине, разбухание коих обещало обеспечить к утру лёгкую деформацию носа вкупе с искомым прононсом.
Обижаться на Изабеллу Лазаревну было поздно, а на злое провидение бессмысленно; тем более что проснись Калькин утром, и всё могло бы получиться согласно рецепту француженки. А он давил на массу до самого обеда. И теперь его бывший курносым шнобель перепух сверх всякой возможности смотреть на него без мурашек по коже. Не то чтобы взрыв мозга, но нечто похожее нагло расхлебенивалось в непосредственной близости от мыслительного органа.
С ума сойти! изумлённо воскликнул Калькин, сжав кулаки и вглядываясь в своё отражение. Вот это кандибобер так кандибобер, просто несуразица самая настоящая, ни дать ни взять!
Попытался вытащить из ноздрей разросшиеся и заплывшие со всех сторон горошины однако не добился практического результата ничего, кроме боли.
Едкие струистые образы неблагоприятного грядущего тотчас поползли из тёмных щелей, потянулись к нему, стали щипать глаза и мутить разум. Радоваться подобному обороту дел не пришло бы в голову никому на месте Калькина, и он не составил исключения. К тому же новый факт внезапной реальности мгновенно отодвинул в сторону все злободневные проблемы. Которые на фоне гипертрофированного шнобеля виделись никакими не проблемами, а чистой воды пустяковыми недоразумениями.
Ну в самом деле, что же делать? снова воскликнул он и отступил от зеркала, словно из привычной отражающей поверхности могла выскочить дополнительная опасность. Вдруг возникнут какие-нибудь осложнения? Что же теперь делать-то, ёлы-палы?
Обсудить незадачу было не с кем. Да и разве кто-нибудь смог бы ему что-либо посоветовать? Никто, совершенно точно.
Коренных перемен в своей внешности Пётр Калькин не планировал, тем паче в худшую сторону. С размаху плюхнувшись на расшатанный стул, дабы освободиться от лишних движений и дать волю мятущимся мыслям, он застыл на несколько минут в безвольной позе.
«Как я умудрился совершить чёрт его знает кому нужное идиотство? Вставить в нос эту хрень на всю ночь ну разве подобное в моём духе? Ведь совсем не в моём, так зачем же я? Или у меня сейчас просто очень реалистический психоз, и когда минует острая фаза, я обнаружу себя в прежнем состоянии?» такие вопросы задавал себе студент наряду с другими, куда более смутными и многочисленными. И ни на один из них не обнаруживал в своих внутренних пространствах сколько-нибудь внятного ответа лишь слепой ощупкой натыкался на туманные вероятности, веером расходившиеся во все стороны прошлого, настоящего и будущего.
А ещё между вопросами он волей-неволей прислушивался к доносившемуся из кухни жужжанию сонной мухи, невесть откуда взявшейся там в зимнюю пору, и к участившемуся стуку собственного сердца, а также к голосу далёкого Зигмунда Фрейда, утверждавшего, что при психозе мир фантазий играет роль кладовой, из которой черпается материал для построения новой реальности.
Нет, меня такая реальность не устраивает, пробормотал наконец Калькин и поёжился, точно порыв ледяного сквозняка пронёсся по его внутренним закоулкам. Это не сон и не психоз, всё происходит наяву. Если б я каждый раз сомневался в беспристрастности зеркала, то давно уже загремел бы в дурдом и лежал бы там в смирительной рубашке.
Выковырнуть из ноздрей горошины не представлялось возможным. Метаться и выворачиваться наизнанку от изумления тоже не имело смысла. Единственно резонной для Калькина теперь являлась незамедлительная возвратная интенция в сторону прежнего незамутнённого образа: без раздутых инородными предметами ноздрей, без покрасневших слезящихся глаз, без разброда и шатания в мыслях и действиях. Значит, следовало идти к врачу, пока растущая носовая опухоль еще не окончательно заплющила ему глаза и можно было хоть как-то различать дорогу под ногами.
Не откладывая проблему в длинный ящик, он оделся и покинул своё слабоутешительное жилище.
***
На лестничной площадке ему встретился алконавт Чекалдуев из тридцать четвёртой квартиры. Который при виде студента затряс серым от возраста лицом и протрубил ошеломлённо:
Ну ты даёшь, пацан! Отчебучил от души, лопни моя требуха! Головой ударился неудачно или охреневаешь от нечего делать?
Охреневаю, утерев нос рукавом, процедил сквозь зубы Калькин, не желая тратить слова на лишние объяснения.
Даже со мной подобных загогулин отродясь не приключалось, хоть я и не всегда могу ручаться за своё индивидуальное начало, при этих словах соседа сильно качнуло, однако он удержался на ногах, обхватив руками студента. И посоветовал:
Надобно крепиться. Я бы на твоём месте постарался держать фантазию на коротком поводке.
Так ведь не епрсть же ж, блин! неопределённо ответил Калькин.
А может, ты малость погорячился? не отвязывался выбитый из душевного равновесия Чекалдуев. Может, на самом деле правда жизни обстоит не так, как тебе представляется, а? Вглядись в суть вещей и не руби с плеча, пацан! Не для одного тебя настали промозглые времена! Ну какие твои годы, ещё не всё потеряно! Нет, я понимаю, когда люди страдают пирсингом или каким-нить боди-артом, каждый имеет право на слабости. Но зачем до такой степени издеваться над своей природной внешностью?
Да что такое? Калькин решительным движением высвободился из сострадательных объятий соседа. Ему захотелось добавить что-нибудь противоположное по смыслу, грубое и безапелляционно-решительное, однако он усмирил упомянутый порыв, дабы не усугублять настроение. К тому же ощущение переменившегося голоса было непривычным и стесняло. Потому, не тратясь на дополнительные выражения, он просто оттолкнулся от слабовразумительного Чекалдуева и отправился своей дорогой.
«Сначала надо достоверным способом решить главную задачу, а потом уже допускать разные дополнения и погрешности, думал он, в умеренном темпе спускаясь по ступенькам, и его мысли походили на осыпавшиеся с дерева пожухлые листья. Нет, если надо, значит, надо, против необходимости не попрёшь, а всё же обидно, когда ни с того ни с сего и вдруг вот такое, сразу как обухом по голове. Понятное дело, от энтропии никуда не денешься, и моя жизнь не исключение, она, как ни крути, должна встраиваться в общее русло закономерностей, но неужели так быстро и настолько смешным образом, или я чего-то не понимаю?»
***