В стихотворении «К портрету Каверина», Александр Пушкин о нем писал:
В нем пунша и войны кипит
всегдашний жар,
На Марсовых полях он грозный
был воитель,
Друзьям он верный друг,
красавицам мучитель,
И всюду он гусар.
В 1817 году, в полку на дежурстве графа Завадовского Василия Петровича, камер-юнкера, на пол приземлился листок. Его поднял и начал читать оказавшийся здесь же Пашков Андрей Иванович, обладатель огромного носа. Стихи были названы «Молитва лейб-гусарских офицеров».
В этой «молитве» звучали такие слова:
Избави, Господи, Любомирского чванства,
Избави, Господи, Каверина пьянства
Избави, Господи, Кнабенау усов,
Избави, Господи, Пашковских носов
Пашков вскипел и с негодованием кричал, что побьет Пушкина. К нему присоединился и Каверин.
Завадовский, чтобы избавить Пушкина от неприятностей, признался, что эти стихи написал он ведь дело грозило окончиться дуэлью, чего он не мог допустить.
Волнения и крики дошли до командира гвардейского корпуса князя Васильчикова. Илларион Васильевич созвал офицеров будто бы для объяснения, но, чтобы помирить их. После беседы все с ним согласились. Однако Каверин перестал разговаривать с юным другом.
И Саше Пушкину пришлось написать ему извинительное послание:
Забудь, любезный мой Каверин,
Минутной резвости нескромные стихи
Размолвка продолжалась недолго, их отношения вскоре восстановились. После окончания лицея Александр Пушкин иногда встречался с Кавериным, но всю жизнь состоял с ним в переписке.
Несостоявшаяся дуэль с Ганнибалом (1817г.)
В 1817 году, окончив лицей, летом Саша Пушкин приехал в Михайловское, к родителям, находившимся обыкновенно во время теплых месяцев в своей деревне. Но юный поэт здесь скучал.
Сейчас он лежал в убогой комнатке, задрав ноги на спинку кровати, исследуя потолок, отмечая каждую щербинку, каждую трещинку, каждую неровность. Но мысли были заняты дуэлями.
Улыбнулся, вспомнив приезд после лицея в Михайловское, и встречу с дядюшкой Ганнибалом. «Как же мне было там хорошо первые три дня! Я съел тогда столько клубники, что и не упомню, чтобы когда-нибудь ел еще столько!.. Там же и полюбил русскую баню А как по соседям кочевал! Каждый хотел затащить меня к себе в гости. Вот и сосед по имению, да, еще и родственник, Павел Ганнибал, человек бесшабашный, любящий веселье и разврат»
Перед ним, как наяву встала картина: он от стука просыпается, идет к двери, а там, держась за скобу одной рукой, стоит невысокий, полный смуглый человек, с огненными глазами навыкате. В правой руке он держит поднос, на котором высится бутылка шампанского.
Глядя на него искрящимися глазами, дядя представляется:
Ктото в двери постучал
Подполковник Ганнибал
И он кидается ему на шею уже любит его. И с той минуты они не разлучались: много пили, ходили на деревенские гуляния. Однажды, танцуя котильон с какой-то барышней, он заметил, что дяде вздумалось отбить ее у него.
«И чего только я в ней тогда нашел? Вставные зубы, несвежий цвет лица Из-за нее вызвал дядю, с которым так подружился, на дуэль. Хорошо у него хватило ума не допустить ее, пропев экспромт, как и в первый раз:
Хоть ты, Саша, среди бала
Вызвал Павла Ганнибала,
Но, ей Богу, Ганнибал
Ссорой не подгадит бал!»
Смеясь, обнялись, все тем и кончилось.
Дуэль с Кюхельбекером (1818г)
Однажды, желая оказать Кюхельбекеру услугу, Саша Пушкин имел неосторожность ввести его в дом поэта Жуковского. Теперь Василий Андреевич от этого страдал: Кюхельбекер зачастил к нему и «заговаривал» до такой степени, что он невольно начал избегать молодого педагога, деликатно показывая, что утомлен его неуемной болтливостью.
Как-то раз (1818г.) Александр договорился с поэтом Жуковским встретиться вечером на приеме. Явившись туда, долго пытался высмотреть долговязого старшего друга в толпе гостей. Однако так и не нашел.
Утром, как обычно, прибежал к нему с очередными светскими новостями, которых набрался на приеме, и сразу напал на Василия Андреевича:
Что же ты, милый, не пришел вчера на прием? Я весь извертелся, ища тебя глазами!
Пу-у-шкин! Из-за твоего Кюхельбекера я не смог попасть на званый ужин! отрезал тот недовольно.
Как это? И при чем здесь Кюхля?
Пу-у-шкин! Из-за твоего Кюхельбекера я не смог попасть на званый ужин! отрезал тот недовольно.
Как это? И при чем здесь Кюхля?
А при том, что он пришел и не уходил до поздней ночи! вырвался крик у несчастного. Не мог же я его одного бросить или выпроводить?.. Нехотя добавил: Да и желудок у меня расстроился
Саша смеялся долго:
Не иначе, как ты заразился от его словесного поноса желудочным!..
Вечером вернулся к еще не успокоившемуся другу и произнес примирительным тоном:
Ладно, не сердись, милый! Я тебе принес утешительный подарок. Быстро достал листок из внутреннего кармана исписанный и измаранный исправлениями лист. Вот! Слушай:
За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно.
Так было мне, мои друзья,
И Кюхельбекерно, и тошно
Бледный еще Жуковский хохотал до колик, сложившись пополам, и только всхлипывал:
Как ты сказал? Аххаха. Кюхельбекерно? Аххаха Ах!
Отдышавшись, вдруг спросил:
Скажи, а при чем же здесь мой Яков?
Да ни при чем! Это для рифмы, тоже лучась весельем, отмахнулся зубастый Саша.
Он был страшно доволен своей выходкой и утром, явившись к барону Дельвигу, рассказал ему и поэту Евгению Баратынскому, молодому поэту, с которым Антон снимал жилье, об этом курьезном случае.
Дельвиг тоже знал способность Кюхельбекера вести нескончаемые нудные разговоры и неумение вовремя откланяться сам страдал от них немало!
А, ну-ка, повтори нам ещё раз эпиграмму! попросил он, смеясь.
Долго они потом потешались, вспоминая нелепые выходки Вили, рассказывая о них Евгению и хохоча до упаду
Пробыл у друзей Саша часа два и убежал. По дороге домой понял, что больше всего он любит бывать у Тоси. Дельвиг, после окончания лицея, был определен в департамент горных и соляных дел, где в основном развлекал сослуживцев веселыми историями и анекдотами, не особо вникая в работу и получая крохи. Вот почему у них с Евгением в комнате было пусто, да и еды почти никогда не бывало. Но всё же у них весело и беспечно
Саша Пушкин еще не знал, что после его ухода, поздно вечером, в дверь Тоси и Жени раздалась сердитая барабанная дробь и в их маленькую комнатку ворвался страшный Кюхля: голова всклокочена, щеки горят, он размахивает длинными руками и не может начать говорить от возмущения.
Женя бросился к нему в тревоге:
Виля! Виля! Что с тобой?
Со мной? Со мной ничего! Повернулся к Дельвигу: Тося! Передай Французу, что я вызываю его на дуэль. А ты будешь моим секундантом!
Какую дуэль? Ты с ума сошел!?
Но Кюхельбекер только раздраженно и беспорядочно размахивал руками и бормотал:
К черту, к черту!
Виля, ну, подожди! Ты же можешь убить его надежду России!.. в голосе Дельвига задрожал страх.
Donnerwetter! Доннерветтер! (Черт подери!) Не хочу ничего слушать!.. И не старайся!
Долгие уговоры Дельвига и Баратынского ни к чему не привели и утром Антону пришлось идти к Саше с неприятной миссией и выложить условия Кюхли
И вот друзья стоят у какого-то недостроенного склепа на Волковом поле и ненавидяще сверлят друг друга глазами. Но, спустя минуту, Сашка не удержался: нельзя было без смеха видеть, как Кюхля целится, и он прокричал с улыбкой Дельвигу:
Тося! Становись на мое место здесь безопаснее всего!
Кюхля от бешенства затрясся, молниеносно сделал круг вполоборота, и раздался выстрел
Дельвиг схватил свою фуражку в руки и с удивлением стал рассматривать на ней дырочку Кюхля умудрился прострелить ее и не задеть его самого!..
Александр, который тоже не ожидал такой прыти от неуклюжего Кюхли, опомнился и начал громко хохотать, а потом, бросив пистолет, подбежал к посрамленному другу и стал обнимать его со словами:
Послушай, Кюхля! Говорю тебе без лести: ты стоишь дружбы без эпиграммы. Но пороха ты не стоишь, ей богу!
Пристыженный всем происшедшим, Кюхля в ответ обхватил его неловкими руками, и они принялись шутливо мутузить друг друга. Сашка, смеясь, вывернулся из его объятий и сделал сальто, как бывало в лицее, когда его переполняли радостные чувства
Жанно Пущин, которому Антон вечером рассказал о дуэли друзей, рассердился не на шутку:
Тося, скажи, ты думал, что поощряешь преступление? А если бы Виля на самом деле убил Француза?! Сашка, знаю, никогда бы не стал стрелять в него! Ты понимаешь, что Виля, из глупой гордости, застрелил бы будущее, вду-май-ся! будущее нашей российской поэзии! Ты понимаешь, что вы, два оболтуса, чуть не натворили!?