Но я не писатель!
Лицо у Сироты совсем поникло.
Что вы заладили!? вспыхивает он. Я же сказал. Я помогу вам написать первую книгу и еще сценарий. Выйдет фильм вы проснетесь знаменитым. А дальше откуда только силы возьмутся.
Только теперь я понимаю, что Сирота хорошо поддал. Его развезло во время разговора. Но мне нечего добавить к уже сказанному. Сирота уходит, бормоча проклятия. В дверях тормозит. Поворачивается:
Черт с вами, тупой вы человек. Дарю совет. Соедините свою журналистику с той прозой, на которую вы способны. Красоты стиля сегодня людям по барабану. Нужна откровенность, исповедь. Правда, а не правдёнка. А у нас скоро начнут шуровать одну правденку. Напишите о том, что вас печёт. Если вдруг что-то и без меня получится звоните. Помогу дотянуть.
Сирота скрывается за дверью. Появляются двое парней в спецовках. Вносят коробку с компьютером. Шеф-спонсор Сережа Фунтиков приятно удивляет, оснащая редакцию современной техникой. Только я сильно сомневаюсь, что смогу легко отказаться от обычной пишущей машинки.
Я вас обучу, обещает Лора.
Ну уж нет. Компьютер я перевезу домой, пусть Женька осваивает.
Лора рада тому, что я могу изменить свое мнение о Сереже. Она видела, какими глазами я смотрел на него в ресторане. И, теперь довольна, что я ошибся в нем.
Мы все лучше, чем друг другу кажемся, говорит она, в который раз удивляя меня способностью к обобщениям.
Или хуже, мрачновато уточняю я.
Вот, по-моему, интересное письмо, говорит Лора.
Крест на конверте. А в конверте лист с нарисованным крестом. Догадываюсь, от кого письмо. Вор в законе Гиви оскорбился. Уже звонили его шестерки требовали опровержения. Я написал, что Гиви купил воровские эполеты за большие деньги, вырученные от продажи мандаринов. При этом ни дня не провел в тюрьме. Проверить эту информацию было невозможно. Редкий случай решил довериться ментам. И вот результат.
Это вам как бы черная метка? И что теперь будет? в голосе Лоры тревога.
Ничего не будет. Не вздумай Женьке сказать.
Но ведь в таких случаях бьют по самому больному. Мне за Женьку страшно.
Точно разболтает. А Женька поделится с Верой. Опять скандал.
Лора, ты теперь в редакции работаешь. А значит, не имеешь морального права разглашать профессиональные секреты. Думаешь, это у меня первая черная метка? Но, как видишь, никаких последствий. Присылается эта фигня для понта, чтобы припугнуть, ну и перед своими отчитаться. Мол, вот послал ответку. Короче, Лора, не бери в голову.
Ну, что еще сказать? Что журналист без врагов не журналист? Что к постоянной опасности привыкаешь и бояться устаешь? Не поверит, не поймет.
Лора уходит. Пью кофе, курю и думаю, что же будет дальше. Нет, не предположения строю. Перебираю свои предчувствия. Такая способность называется проскопия. Свойственна она многим людям. Так что я не какой-то уникум. Ничего сверхъестественного.
Меня уволят. Только пока неясно, как скоро это произойдет.
Женя выскочит замуж. Но за кого непонятно.
Денис совершит преступление. Но какое?
Я разведусь с Верой. Это как выпить дать.
А вот найду ли ту женщину, которая мне нужна, тут самые большие сомнения.
Что же касается Гиви, то я не думал, что он способен на серьезную ответку. Тут моя проскопия точно дала сбой. ХотяТолько ли в этом
Надя
Глава 10
Питер 90-х поражал величественным убожеством. Или убогим величием. Это без разницы. Ехал я обычно сюда с безотчетным горьким чувством. Уезжал с подтвержденной горечью. Хотя стоило ли этому огорчаться, если предположить, что убожество это быть у Бога?
В молодежной газете «Смена» мне подсказали: фашики собираются или в Ротонде, или в кафе с уличным прозвищем «Гастрит». Я свернул с Фонтанки на Дзержинского, вошел во двор дома 57, потом в огромный подъезд, где расходятся кругами широкие лестничные марши. На стенах было нацарапано: «Люди! Только честно: зачем вы живете?» Нет, это не интересно. А вот то, что нужно: «Привет от нацистов!» «Ленинград колыбель русского фашизма».
В Ротонде тусовались обычные мажоры-молокососы. Фашиков там не было. Я пошел в «Гастрит».
Они сидели в дальнем углу. Черные куртки с металлическими заклепками. Под куртками черные мундиры, перешитые из черной пэтэушной формы. Но что там одежда, главное какие лица! Есть интересная закономерность: во всех сектах люди подбираются со специфическими вывесками. На каждой написано меня не любят, меня трудно любить.
В Ротонде тусовались обычные мажоры-молокососы. Фашиков там не было. Я пошел в «Гастрит».
Они сидели в дальнем углу. Черные куртки с металлическими заклепками. Под куртками черные мундиры, перешитые из черной пэтэушной формы. Но что там одежда, главное какие лица! Есть интересная закономерность: во всех сектах люди подбираются со специфическими вывесками. На каждой написано меня не любят, меня трудно любить.
Я подсел, представился. Фашики назвались немецкими именами: Курт, Вилли, Фридрих Как сами пояснили, для конспирации. Честно говоря, заготовленные вопросы вдруг стали неуместными. Точнее, наивными и даже опасными. И все же я пустил в ход домашнюю заготовку.
Родину, ребята, как называете? Случаем, не фатерляндом?
И чего бы я острил, на ночь глядя? сурово спросил то ли Фридрих, то ли Курт.
У меня было с собой средство для сближения бутылец водочки. Разговор, хотя и напряжно, пошел.
Фашик по имени-кличке Мирон втолковывал мне:
Гитлер своих берег. Он даже красных камарадов перековывал в концлагерях. Богатых не грабил. Аристократов склонял на свою сторону. Государство не разрушал. Нацисты были преданы своей партии. Чего ж наши коммуняки свой лучший в мире строй сейчас не защищают?
У Мирона (по его словам) два высших образования. Немецкий изучал в инязе. Сидел в архивах по удостоверению студента истфака. Психологию и практику нацизма знает назубок. Я слушал его с тоской. Аргументация Мирона публикации не подлежала. Сыр ее вычеркнет. А если не цитировать, то не будет понятна позиция фашиков. Это был мой провал. Полный и абсолютный.
Мирон ушел, разочарованный моим невежеством. И увел взрослых фашиков. Подошли фашики-пэтэушники. С ними было проще. Я загнал их в тупик. Но этим только разозлил. Они заподозрили, что у меня под гипсом диктофон. Принялись стращать, что разрежут лангету. Потом совсем раздухарились, начали требовать, чтобы я выкрикнул «Хайль, Гитлер!»
Я решил, что они так шутят.
Ребята, у вас крыша съехала? Вы забыли, что Гитлер капут!
Они вывели меня из «Гастрита» и затащили в соседний двор. Пинали не очень сильно. Насколько можно несильно пинать ботинками с подковками. Сопротивляться я не мог, только берег от ударов сломанную кисть.
Ну, молодцы! Ну, герои!
Фашики входили в раж. Стало ясно, что сломанной кисти мне не уберечь. Я согласился.
Ладно, хрен с вами. Хайл, Гитлер. Ну, как? Легче стало?
Громче!
Я набрал побольше воздуха и завопил на весь двор: «Хайль, Гитлер!» Мне повезло, во двор въезжала машина. Фашики убежали. Я отряхнулся и пошел в гостиницу.
Глава 11
Перед выездом из Москвы я позвонил среднему брату Стасику. Встретить он не обещал: мол, у него съемки. Но назвал время, когда будет дома. Мы уже лет семь общались совсем редко. Не переписывались. Стасик изредка приезжал в Москву. Вставал рано утром, где-то бегал, потом делал зарядку, стоял на голове и в позе крокодила. Принимал холодный душ. Вера смотрела на него с восхищением. Я тоже. Конечно, выпивали, разговаривали. Вроде, по-братски, но без былого объятия душ.
Стасик на девять лет моложе. Но это не мешало ему резко осуждать меня за намерение развестись с Верой. Он считал, что второй развод это уж чересчур. Но я и сам так считал. А потом, когда я все же не развелся с Верой, Стасик уже не мог отказаться от роли идеала, с которого я должен брать пример в своей семейной жизни. И вот не он в Москве, а я в Питере.
Дверь открыла его жена Полина. Я вручил цветы. Удивился: где же Стасик? Вроде, обещал быть.
У него запись на радио, сухо сказала Полина.
Как? удивился я. Он сказал «съемки».
Не вижу разницы, бросила Полина.
Сварила мне кофе и ушла в свою комнату. Держала себя так, будто мы виделись вчера, и при этом поругались. Полина тоже осуждала меня за неправильную семейную жизнь и не считала возможным это скрывать. «У нее на тебя идиосинкразия», сказал мне однажды брат. После этих слов объятье душ и кончилось.
Я пил кофе и осматривался. Кухня большая, уютная. И прихожая большая. Сколько там дальше комнат? Три? Четыре? Придет брат, сам покажет.
Стасик появился минут через сорок. Протянул жене цветы. Я удивился. Вроде, не восьмое марта. Хотя догадывался, что это урок красивых отношений для меня.
Потом Стасик раскрыл объятия:
Братец мой единоутробный!
Это было что-то новенькое. С каких это пор мы стали единоутробными? Разве у нас разные отцы? Вот сестра наша сводная, Алла, что живет в Питере, точно единокровная. От нашего отца. Как-то однажды я предложил найти ее. Вдруг живет где-то совсем рядом с ним. Но Стасик не поддержал: «Зачем?»