Ну, вы знаете, так тоже сложно сказать, раскрасневшись и запинаясь, попыталась уклончиво ответить директор.
Да вы просто скажите, без сложностей: говорили вы с Харлампиевым на эту тему или нет?
Понимаете, мы каждый день говорим о стольких вещах, в которых ещё помимо всего прочего проскальзывают и такие другие вещи, как вы понимаете, что очень сложно сразу в этих многоуровневых проблемах определить, о чём была речь. Возможно, что мы и упоминали об этом несколько раз. Да, кажется пару или тройку раз. Да, да, я точно вспомнила, ровно три раза мы обсуждали эту проблему, и мы сошлись на том, что с детьми надо работать. Что мы и сделали, вызвав их всех по одному в школу для беседы.
Простите ещё раз, что перебиваю, сказал гособвинитель и повернул голову к судье для справки, ваша честь: персональный диктофон Харлампиева, который он, кстати, добровольно носил всё это время с собой, зафиксировал девять! на этом слове гособвинитель сделал вескую паузу и многозначительно поднял палец вверх. Повторяю, девять бесед с директором только на эту тему. После девятой беседы им был написано первое заявление на имя директора школы. Всего их было три. Три письменных заявления. После третьего и произошла та встреча учеников с преподавателями школы, о которой сейчас упомянула директор школы. У меня всё. Простите ещё раз за то, что прервал вас, Елена Ивановна. Итак, вы говорили о беседе с учениками.
Да, мы провели беседу со всеми учениками, и они осознали свою вину. Они дали честное слово больше не водиться с этим этим Герасимовым. Так что эффект от проведённого мероприятия был налицо.
А каким человеком вам казался Харлампиев в личной жизни? неожиданно просто и бесхитростно спросил прокурор.
Ну это очень непростой человек, замявшись и бросив косой взгляд в сторону решётки, промямлила директор. Сложный. Противоречивый. Многое, так сказать, намешано. Сразу всё и не опишешь. Непростой человек Он вёл несколько предметов, и к его ученикам никогда не было никаких претензий. Результаты проверки успеваемости всегда были положительными. Он почти всё время проводил в школе, занимался с детьми. Они вместе построили нашу гордость школьную обсерваторию. Ну, в общем, это очень сложный человек, как я уже сказала. Он никогда не говорил, что думает, но всегда так задавал вопросы, что было непонятно, что он имеет в виду.
Понятно покачал головой гособвинитель.
А как дети называли Герасимова в ваших беседах? спросил гособвинитель и посмотрел на Марьянову поверх очков.
Ну, по-разному замялась та.
А всё-таки?
Как-то так уменьшительно.
Что же, ласково как-то? Назовите, пожалуйста. Это же не грубо звучит?
Нет. Просто непривычно. Герыч, Героин, Горе вот так они его называли.
Нда-с Спасибо большое, Елена Ивановна, прокурор крутил в руках ручку, провожая усталым взглядом её хрупкую, нервную фигуру. Ваша честь, позвольте пригласить в качестве свидетеля сестру Герасимова Зинаиду Георгиевну Власову.
Судья кивнула головой, и с места поднялась невысокая полноватая женщина непонятного возраста. Она выглядела настолько просто, что, закрыв глаза, трудно было с первого раза воспроизвести её образ по памяти.
Зинаида Георгиевна, спасибо, что нашли время прийти на это заседание, начал прокурор. Власова коротко кивнула головой и сглотнула. Прокурор одобряюще кивнул ей в ответ. Вы, так случилось, остались единственным человеком, который близко знал Германа Георгиевича. Расскажите нам немного о нём, пожалуйста.
Сестра Германова поджала губы и начала не сразу.
Герман с детства был трудным ребёнком, но он никогда не позволял себе обижать младших или слабых. Вы знаете, мы жили без отца, а матери было трудно уследить за всем в доме. Ну, как его описать? Нормальный, простой человек был. В детстве мечтал стать пилотом. Но учился плохо, поэтому и поступить не смог в училище. Пить он не пил. Да и не курил никогда. Не знаю даже, когда к этому вашему странному порошку пристрастился. Это, что, наркотик был?
Нет, это был стимулятор мозговой активности, не вызывавший привыкания и зависимости, но постепенно разрушавший определённые зоны мозга, кратко ответил прокурор.
Ну, да. Вы уже говорили. Вот. Я в восемнадцать лет уехала в Новосибирск, там вышла замуж, у нас родился ребёнок. С мужем живу до сих пор. Всё нормально. А с ним с тех пор с ним и не виделись.
Вы не пытались связаться с братом? Узнать, как он тут? Что делает, как живёт?
Да нет как-то Не было желания особого.
А почему? Ведь он ваш единственный родственник.
Знаете, сложно всё так. Даже не знаю, как это сказать
А вы не волнуйтесь. Расскажите всё, как есть, как помните и как считаете нужным.
Да не могла я, наверное, простить ему Дашку. Кошка у нас была, Дашка. Ну, вот, когда мне было пятнадцать лет, он её из окна выкинул. На кухне мы сидели, она на стол ко мне запрыгнула, а он разорался, что кошка в доме важней людей уже себя чувствует. Но я тоже решила ответить и сказала, что это кошка моя и она мне дороже, чем его глупые выходки. Он, естественно, взбеленился, стал кричать, что животное мне дороже, чем брат родной. Потом вскочил, схватил её за шкирку и выкинул в окно. Мы жили высоко, на тридцать седьмом этаже, поэтому Дашка и разбилась. Мать тоже на кухне была. За сердце схватилась, плохо ей стало. А он дверьми хлопнул и ушёл к друзьям в соседний подъезд. Я хотела вниз кинуться, чтобы к Дашке, значит, побежать, а тут маме стало ещё хуже. Пришлось срочно вызывать скорую. Пока туда-сюда, времени у меня не было. Маму увезли в больницу. Я за ней, естественно, поехала. Две недели она пролежала, потом её выписали. А ещё через две недели у неё опять приступ случился, сестра Германа расплакалась. Все напряжённо молчали. Наконец, она подавила рыдания и вытерла нос платком. Не спасли её. Умерла она. Так он даже на похороны не пришёл! Вот и вся история, с этими словами она села на стул и, достав платок, снова стала вытирать уголки глаз, всхлипывая и шмыгая носом.
Простите, Зинаида Георгиевна, мы понимаем, что вам тяжелы эти воспоминания, но не могли бы вы ответить ещё на один вопрос.
Да, конечно. Простите. Бывает она встала и посмотрела своими маленькими, покрасневшими глазами на прокурора.
Скажите, а когда и за что Герман Георгиевич получил первую степень инвалидности? Судя по документам, она у него была ещё в то время, когда вы жили в одной семье.
В зале стало тихо. Сестра Германова беспомощно оглянулась по сторонам, как бы ища поддержки или выхода из помещения, и непонимающим взглядом уставилась на гособвинителя. Тот поощряющее кивнул ей головой и сделал жест рукой.
Какая инвалидность? тихим голосом спросила Власова. Теперь, в свою очередь, удивился прокурор.
Как, вы не знаете, что у вашего брата была инвалидность? он поднял вверх брови.
Не-ет, протянула сестра Германова.
Странно В свидетельстве об инвалидности стоит дата. Ему было тогда пятнадцать лет. Почечная недостаточность, низкое внутрипочечное давление и тому подобное. Короче, хроническая болезнь почек. Вы не знали?
Нет, не знала. И не слышала никогда даже.
Судья озадаченно посмотрела на гособвинителя. Тот почесал мизинцем затылок, но интонации не изменил.
Не знали Хорошо. Многие тоже не знали, и пока ещё остаётся непонятным, откуда у него мог появиться такой документ. Тем более, оригинальный. Хорошо, Зинаида Георгиевна. Спасибо вам большое за информацию. Присаживайтесь. Ваша часть, прошу пригласить в качестве свидетеля старшего управдома Саидова Хабиба Азизовича. Его организация уже двадцать лет занимается коммунальным обслуживанием района, в котором проживал Герасимов.
Старый, сутулый мужчина в светлом костюме встал, опираясь на трость. Трость тоже была белого цвета. Его абсолютно седая голова контрастировала с тёмной кожей и чёрными глазами, в которых светились энергичность и подвижность.
Скажите, уважаемый Хабиб Азизович, начал гособвинитель, вы знали Германова?
Конечно! Почему не знал? Хорошо знал. Мы с ним часто разговаривали. О жизни, о технике, о проблемах коммунального хозяйства, так сказать. Понимающий был человек, с толком.
Значит, у вас с ним было полное взаимопонимание?
Да, конечно. Он непьющий был. Да, пьяным я его никогда не видел. Вот. Не курил, не дебоширил. Но и не делал ничего. Жил себе просто, как божья коровка на солнышке, и всё.