В смысле?
Дурында, вот чего! объясняет доктор. Не хотела, чтобы я воспитательницу вызывал. А как ее тогда оформлять?
Не понимаю, о чем он толкует, почему так возмущенно размахивает руками. И какая еще воспитательница? Не в детском саду ведь девчонка живет.
Мы расходимся в разные стороны. Доктор так и не пояснил, что случилось и как обстоят дела с Евой, под предлогом, что я не родственник. И ладно, попрощаюсь с девчонкой и пойду домой.
Как себя чувствуешь? сажусь на стул около кровати.
Без черного балахона она выглядит щуплой. Бледная. Тонкая как тростинка. И такая же зеленая. Глаза кажутся слишком большими на худом лице, кожа совсем прозрачная. Под капельницей лежит, не шевелится. Смотрит на меня уже не так испуганно. Скорее, обреченно.
Лучше не бывает! она поднимает большой палец вверх, наигранно улыбаясь. Голос все еще слабый, едва слышный, но теперь можно разобрать слова.
Ты понимаешь, что перепугала всех вокруг?
Не драматизируй, это нормально.
Попадать в больницы, по-твоему, нормально?
Говорю, не драматизируй.
Согласен с доктором. Не девушка, а какой-то монстр. Она чуть не умерла у меня на руках, а говорит такие вещи. Не драматизируй! Была бы моей дочерью, выпорол бы за эти слова и не пожалел бы сил.
Но дочери у меня нет
Ладно, я пойду. Выздоравливай, поднимаюсь и делаю один-единственный шаг к выходу, но в меня вцепляется прохладная рука. Ее рука.
Слушай, тянет она за рукав. Заставляет меня повернуться и посмотреть в ее глаза. Снова испуганные. А ты можешь еще со мной посидеть?
Зачем?
Ну я боюсь больниц.
Серьезно? Эта нахалка, которая стащила у меня сигареты, испачкала сиденье в машине и к тому же нагрубила, боится оставаться одна в палате?
Сама же говорила, что это нормально, разве нет?
Я имела в виду боли, она кладет руку на грудь чуть ближе к левой стороне. Но в больницах я обычно лежу с кем-то, а тут меня одну в палату положили.
Смотрю на часы. Двадцать три тридцать одна. Дети в такое время спят. И я сплю, если не занят в мастерской. Я вроде говорил, что жалею о вмешательстве. Думаю, повторять не стоит.
Сажусь обратно на стул. Она все еще не отпускает мою руку. Держится крепко по мере возможности. Как силы позволяют.
Спасибо.
Только за что? Если бы я знал, на что шел, то ни за что в жизни не согласился бы на ее просьбу.
Здравствуйте.
В палате раздается строгий голос, как у моей классной руководительницы в школе. И почему я вспомнил именно ее, когда выпрямился, оторвал свою руку от Евиной и посмотрел на вошедшую женщину? Потому что они были практически одинаковы.
Юбка до середины икры, пучок на затылке, а цепкий взгляд из-под стекол овальных очков работает, как детектор лжи. И такую не обманешь, даже если уверен в собственной правоте признают виновным и казнят без предоставления последнего слова.
Добрый день, подхожу к женщине. Вы, наверное, бабушка.
Она усмехается. То ли горько, то ли с сарказмом, не знаю, но спустя некоторое время, окинув меня взглядом а-ля металлоискатель, спрашивает:
Это вы нашли Еву?
Да. Олег Дмитриевич Соломон протягиваю руку.
Римма Васильевна, очень приятно. У вас просто замечательные картины. Наш интернат так благодарен вам. Спасибо, вежливо произносит женщина и протягивает руку в ответ. Если вы не против, я бы хотела поговорить с Евой наедине.
Краем глаза замечаю, как девчонка медленно поводит головой из стороны в сторону. Если бы могла, то делала бы это быстрее. Когда я обращаю на нее внимание, полные губы шепчут:
Не уходи
Через секунду женщина поворачивается вслед за мной и устремляет взгляд на Еву. Затем на меня. Темный. Требовательный.
Олег Дмитриевич?
Конечно.
Несмотря на образ этакой училки, сама женщина показалась мне довольно милой. Возможно, в ней еще осталась советская закалка, но все же внутри нее таится любовь и сострадание. И почему Ева просила не уходить?
И ответ пришел сразу же, как только я прикрыл дверь, но не стал отходить далеко
Вот ты и попалась, маленькая дрянь, слышится неприятное шипение. Думаешь, это того стоило?
Да, доносится слабый голос Евы. Сразу же после него раздается хлопок. Короткий и резкий. А потом тихий и такой же короткий стон.
Лекарства больше не получишь. А как только вернешься в интернат, будешь полы драить на всех этажах.
Так нечестно!
Нечего сбегать, поняла? А теперь наслаждайся недолгими деньками в больничке. Приду через неделю.
Мать-перемать!
Что за херня здесь происходит? Что за угрозы таблетками? Крики? Избиение? Да, оно точно было, я не дурак. Все детали мозаики сложились воедино, те вопросы, которые возникали раньше, тут же отпали. Ответы на них получены. И они не особо меня радовали. Точнее, вообще не радовали.
То есть это не бабушка Евы, а воспитатель, если судить по рассказу врача? И она вправе вот так мучить ребенка? Разве за ее действия не полагается наказание? Это же нарушение закона! Она, как ответственный работник, обязана следить за ребенком. А поначалу показалась достаточно милой, хоть и строгой внешне.
Нужно что-то предпринять! В суд подать на нее за жестокое обращение с детьми, лишить возможности воспитывать детей. Что там еще делают?
Так, стоп!
А почему я вообще об этом задумываюсь? Какое мне дело? Я всего лишь вызвал для девчонки скорую, дождался опекуна, пора валить. Но что-то не позволяло. Я и шагу ступить не мог. Мимо медсестры проходили, косились на меня странно, но мне было все равно.
Отхожу подальше, как только у двери раздаются шаги. Встаю к окну, делаю вид, что вообще тут ни при чем. Сигарету бы выкурить, но нельзя. Придется на улицу выходить, и не факт, что снова пустят в корпус.
Захожу в палату, когда женщина покидает коридор, гляжу на Еву. Лежит пластом, как раньше, на правой руке капельница, глаза смотрят в окно. Ничего не изменилось, кроме потускневшего, чуть увлажненного взгляда и покраснения на левой щеке.
Не говори ничего, тут же шепчут ее губы. Тихо-тихо. Будто кто-то сейчас подслушивает, стоя за дверью, как я совсем недавно.
Почему?
Это касается только меня.
Она шутит? Только ее касается? Ее и той женщины, обещавшей лишить таблеток? Вашу ж мать, какого хрена тут происходит? Почему я все узнаю через стенку, через приоткрытую дверь, через уличные драки? От каких-то посредников, вместо того чтобы услышать ее версию.
Сперва девчонка просит остаться, мол, боится больниц, а потом начинается псевдогеройство в стиле «сама разберусь, не вмешивайся». Я словно стал свидетелем преступления, которое увидел краем глаза. Лишь часть картины. А за занавесом скрывается еще много тайн.
И это ужасно злит. Неизвестность вкупе со скрытностью
Во что ты опять меня втянула? внимательно гляжу в ее прикрытые глаза. Не смотрит на меня. Только в потолок. Безэмоционально.
Ни во что.
Я жду ответа.
Слушай, мистер Длинный Нос, поворачивает голову ко мне и пристально заглядывает в глаза, это не твое собачье дело! Спасибо, что спас, и на этом все. Понятно?
Нет, мне ни черта не понятно! Я не хочу понимать ее безразличие к себе, не хочу оставлять ее в покое. Ее грубость, наглость, манера решать все самой вместо того, чтобы довериться взрослым. Откуда оно взялось?
Не надо спрашивать, зачем ты сбежала? подхожу с другой стороны.
Нет. Все равно не поймешь.
Почему не пойму?
Потому что ты из другого мира! отвечает она так просто, словно озвучивает банальную истину для недалекого человека. У тебя есть деньги, карьера, влияние, друзья, родственники, а у меня никого нет, понимаешь? добавляет уже громче. К нам относятся, как к отбросам, как к мусору, и всем плевать, кто ты и что ты. Либо ты, либо тебя, слышал о таком?
Дышит быстро. Глубоко. Ее глаза не отрываются от моих. Глядят в упор. Темные-темные. Такие даже на картинах не напишешь, если не видеть перед собой натурщицу.
Мой друг не выжил, не успел получить медицинскую помощь. А знаешь почему? Потому что тот придурок из парка его избил. Мишу в больницу положили и обнаружили осложнения на сердце. Пересадку не сделали. Этот ваш дурацкий фонд просто не дал денег, а тему замяли! И наша жаба ничего говорить не стала! Наверняка ей тоже приплатили! Ах, да, вы ж, мажоры, все такие! Не думаете о последствиях своих капризов! А потом
Она резко хватается за грудь, аппарат около ее кровати начинает пищать быстрее. Ева едва дышит, глаза жмурит. Твою ж мать!
Врача! кричу, выбежав в коридор. Срочно врача! Девушке плохо!
В палату тут же вбегают две медсестры и доктор. Осматривают ее. Я отхожу подальше, чтобы не мешать, но наблюдаю со стороны. За ней. За тем, как ее приводят в чувство точно так же, как это делал я в парке.
Все проходит мимо меня. Не замечаю, сколько времени пролетает. Секунды, наверное. Но все это время в голове крутятся ее последние слова.