В общем, работа получила высокую оценку комиссии (в ней, кроме военных был будущий главный инженер ЦНИИ «Морфизприбор» Рыжиков и будущий глава цифрового отделения этого же головного института Лисс). Более того, получила она и «высокую» американскую оценку, но об этом позже.
Эти оценки не повлияли на наши премии. Премии обычно закладывались в стоимость работы и зависели от этой стоимости.
Работа заслуживала премии, но тут вступило в силу одно из ограничений. Директор и главный инженер не имели права получать в качестве премиальных по темам больше шести окладов за год. Одновременно с нашей защищалась работа в 12 отделе под руководством Недельского. Она была провальной и ее военные не хотели принимать. Их еле уломали.
Но тема Недельского премию получила. А он, как научный руководитель, вместе с выговором и уменьшением квартальной премии получил и полную премию. Дело в том, что их тема стоила больше, значит и премия была больше. Если бы дали «Ромашке», то директор недополучил бы какую то сумму (м. б. 50 руб). А так лимит был закрыт полностью и премия «Ромашке» уже ничего бы им не принесла. Зачем же ее давать? А полная премия Недельскому была дадена, так как по положению премия директору составляла определенный процент (не помню, 50 % или 75 % от премии научному руководителю или главному конструктору).
Все это я узнал позже, когда пришлось сдавать следующую, уже большую и дорогую тему «Ритм». Чуть раньше я ознакомился с очень секретным приказом Министра Судпрома, о том, что научый руководитель НИР или главный конструктор ОКР, имеет право считать себя автором всех трудов, написанных в отчетах по этой теме, подписанных им. Об этом мне говорил Алещенко давно, когда меня назначали научным руководителем НИР «Рыбак-УН» и «Ромашка». Мол, я не потрачу понапрасну времени оно окупится[23]. Я его тогда не понял, а когда прочел приказ министра, то и не принял как это выдавать чужие работы за свои? Оказывается, это разрешалось и поощрялось. Красноречиво рассказал об этом И. А. Ушаков (см. выше), когда подписанные главным конструктором отчеты зачлись как научные труды при выборе в Академию Наук. Но работала эта фишка не для всех.
Расскажу еще про эпизод с Катей Пасечной, который охладил наши отношения. У нас в группе и в комнате внизу работал «чайный домик». На самом деле он был кофейным мы пили кофе вместо зарядки. «Содержателем» домика был я кофеварка, чашки, кофе и кофемолка были даже не из дома, а из командировочного набора, который я возил с собой. За чашку кофе мы скидывались по 5 копеек, чтобы восполнить запасы кофе. Иногда добавлялась выпечка или пирожные. Гостей угощали бесплатно.
Кофе мы пили в 11 часов, а в обед Катя и девочки из ее группы нередко просили кофемолку для помола не только кофе, но и каких то специй. Как то я сказал, что кофе вообще то чувствителен к посторонним запахам, но от меня отмахнулись у нас обоняние лучше, и мы ничего не чувствуем. Однажды смололи какой то очень злой не то черный, не то красный перец. Если бы пахла только кофемолка, можно было бы пережить, но вкус кофе существенно изменился. Наши потуги вымыть кофемолку и отбить привкус ни к чему не привели. В очередной раз я отдал девочкам кофемолку и попросил их привкус устранить. У них не вышло, они сказали, что это со временем пройдет. Тогда я сказал если не выйдет за неделю забирайте эту кофемолку и принесите другую, без привкуса. Катя другую не нашла и купила новую кофемолку, почему то красную она стоила рублей десять. После этого Катя очень на меня обиделась. И все ее девочки тоже. Отношения продолжались, но привкус, как в кофе, оставался. Кто то потом мне сказал, что Катя очень бережливая в смысле расходования денег. А тут, видимо, принцип был нарушен.
Несколько слов о Л. Н. Половинко. Лёпа был хорошим специалистом, хорошим человеком, хорошим товарищем и неплохим начальником. (Неплохой начальник тот, кто не мешает работать).
Опишу один из эпизодов с ним, случившимся на моих глазах. Мы на работе нередко задерживались. После нее хотелось немного пройтись хотя бы до проспекта Победы. Так мы нередко ходили с Барахом, иногда с Лёпой, когда он был без мотоцикла. Во время какого то ремонта моста через железнодорожные пути на Воздухофлотском проспекте он был перекрыт. Приходилось перелезать внизу через какую то слепленную из шлакоблоков ограду. Лёпа был перворазрядником по прыжкам в длину, и перелезть через стенку для него не было проблемой. Но тут, подойдя к ограде, он обнаружил, что у него в руках два портфеля, и попросил их подержать, пока он перелезет. Держа портфели, я заметил на них сургучные печати: «Лёпа, ты что, не сдал портфели в первый отдел?». Лёпа одним махом перелетел назад через стенку, схватил портфели и стартанул обратно, в надежде, что кто то в первом отделе еще задержался, или, по крайней мере, его ищут. Я еще успел крикнуть, нужно ли мне с ним бежать, но он на бегу сказал: «нет, нет, не надо». В общем то, это мелочь, у всех что то бывало, но не так.
Опишу один из эпизодов с ним, случившимся на моих глазах. Мы на работе нередко задерживались. После нее хотелось немного пройтись хотя бы до проспекта Победы. Так мы нередко ходили с Барахом, иногда с Лёпой, когда он был без мотоцикла. Во время какого то ремонта моста через железнодорожные пути на Воздухофлотском проспекте он был перекрыт. Приходилось перелезать внизу через какую то слепленную из шлакоблоков ограду. Лёпа был перворазрядником по прыжкам в длину, и перелезть через стенку для него не было проблемой. Но тут, подойдя к ограде, он обнаружил, что у него в руках два портфеля, и попросил их подержать, пока он перелезет. Держа портфели, я заметил на них сургучные печати: «Лёпа, ты что, не сдал портфели в первый отдел?». Лёпа одним махом перелетел назад через стенку, схватил портфели и стартанул обратно, в надежде, что кто то в первом отделе еще задержался, или, по крайней мере, его ищут. Я еще успел крикнуть, нужно ли мне с ним бежать, но он на бегу сказал: «нет, нет, не надо». В общем то, это мелочь, у всех что то бывало, но не так.
То, что его «заносило» по более серьезным вещам, связано не только с его личными особенностями, но и с отсутствием безусловных моральных авторитетов у его начальников. Остался бы жив Коля Якубов, может быть, Лёпа и нашел бы себе достойное место в команде «Звезды». А так, его увлечение системным планированием «ПЕРТ», разработанной американцами для проектирования и производства атомных ПЛ («Наутилус» и дальше) сбило его «с панталыку». Такая система в СССР работать не могла. Лозунгом у нас было плановое хозяйство, а на самом деле везде процветала штурмовщина и натуральное хозяйство в каждом министерстве и даже главке, так как что нибудь нужного качества и вовремя получить было невозможно. Институтские начальники, на словах признавая Лёпину теоретическую правоту, на тормозах спускали его предложения, пока он не очутился вне планирования комплексных отделов, под крылом Лены Васильевны Казанцевой начальника нашего планового отдела. Она использовала его знания в качестве аргумента против непродуманного и несогласованного планирования комплексных отделов. Ее любимым лозунгом был «Нет денег не стройте!». В таком качестве Половинко стал Алещенко не нужен, а для других вреден. Не находя себе применения, он согласился на предложение Вадима Юхновского в то время главного инженера КБ «Дальприбора» стать его заместителем и возглавить там всю науку и научную организацию труда.
На мои (и не только мои) увещевания стенания: «Лёпа, что ты делаешь это же не твоё, твоё место здесь», Лёпа вдруг неожиданно сказал: «Понимаешь, я попробовал быть начальником и отравился властью. Здесь я больше начальником не стану». Я онемел. От кого кого, но от него я этого не ожидал. Он вроде бы подходил на эту роль меньше остальных.
Через семь лет у берегов Камчатки мы чуть не потонули, но Лёпу на береговой станции добудиться по радио не удалось. Увидеться нам так и не пришлось.
Цифровая обработка сигналов в ящике и вовне
Впервые гидроакустическую информациюк123 на ЦВМ для НИИ ГП предложил обрабатывать З. Л. Рабинович из Института Кибернетики во время беседы с Алещенко. Академик Лебедев, под руководством которого З. Л. начинал работу, разрабатывал ЦВМ, одной из главных задач которой была вторичная обработка радиолокационной информации. То есть построение траектории уже обнаруженной цели с ее координатами и выдача ее экстраполированных координат для оружия. Алещенко с Рабиновичем придумали автоматический вертолет корабельного базирования с опускаемой антенной, который передавал бы гидроакустическую информацию на борт корабля, а там ЦВМ сама (кибернетика!) обнаруживала бы цели и выдавала целеуказание.
Эта смелая мечта до сих пор не реализована. Работа с ИК продолжалась более 30 лет, про автоматический вертолет давно забыли, но тракт вторичной обработки информации (ВОИ) включался во все новые гидроакустические станции. Обнаружением и обработкой собственно сигналов ВОИ не занималась.
Несмотря на мой неудачный доклад по «Звезде», где я излагал ее вариант на основе цифровой техники, для нее «пришло время». Алещенко всегда держал нос по ветру. Годом раньше убедил Бурау создать на основе отдела 16 отдел цифровой техники.
Флот и руководство 10го Главка были озабочены внедрением цифровой техники в гидроакустическую аппаратуру. В нашем ящике решили создать специальный цифровой отдел переформатировав существующий 16й, которым руководил Оситнянко («один из первых», но не из лучших). Так как у меня были, видимо, наиболее интенсивные связи и с ВЦ и со «спецами» по вопросам цифровой обработки, то Алещенко попросил меня написать список возможных кандидатур руководителей отдела.