Пожалуй. Попросите родственников, пусть они принесут вам достинекс.
Я не помню всего, что ещё говорили врачи. Помню только, что заведующая сказала, что в реанимации можно покрестить детей нормально, а не как я сделала. Это означало по полному чину.
Меня, как и в прошлый раз, отправили в реанимацию, пообещав, что утром переведут в послеродовое отделение, если всё будет хорошо. Я как-то даже расслабилась, подумала, что всё самое страшное позади. Но не тут-то было.
Переливание крови (гемотрансфузия)
ПИТ палата интенсивной терапии. Она же реанимация для взрослых. Сюда попадали все после кесарева сечения и такие, как я.
Попав сюда, я тут же позвонила мужу, рассказала, как всё прошло. На меня, конечно, зашикали со всех сторон, что разговаривать по телефону нельзя. Подключили ко мне, как и в прошлый раз, монитор, накрыли одеялом, продавили матку. Кровь, которую я теряла, врачи специально измеряли, чтоб не проглядеть массивное кровотечение. Меня попросили снять рубашку, в которой я рожала. Вообще роженицы в реанимации лежали голые, прикрытые простынёй. Никогда так не приходилось мне ещё лежать в роддоме, и потому казалось очень унизительным.
Полночь. Мне приносят на подпись бумажку о переливании крови. Я смотрю на неё и думаю: неужели всё так плохо? Анестезиолог мне любезно разъяснила, что гемоглобин у меня низкий и обязательно надо сделать переливание эритроцитарной массы, а то я, мол, у них вся вытеку.
А я так устала. Боже, дай мне сил.
В переливании я не видела ничего опасного и страшного, поскольку никогда не сталкивалась с этим лично. Теоретические знания по этому вопросу, оставшиеся в малом количестве ещё со студенчества в моей голове, склоняли меня во всём слушаться медперсонал. Мелькнула мысль позвонить кому-нибудь. Но в такой поздний час совесть не позволила никого беспокоить. Да и вопрос вроде бы не стоил того.
Я подписала согласие на переливание. Принесли кровь, стали её нагревать. И тут одна медсестра стала почему-то на меня ругаться, как будто я отказывалась от переливания. Что-то там про Европу говорила и каких-то женщин, которые отказались от переливания. Я молча это слушала. Анестезиолог стала защищать меня, сказала, что вообще-то я согласилась на переливание, и чего зря ругаться.
Позже оказалось, что эта анестезиолог была верующей католичкой, и мой поступок привёл её в восторг. Она рассказывала пришедшей медсестре о том, как я сама крестила своих детей, с таким восхищением, что я поняла, что этот случай скоро будет известен во всём роддоме. Не могу сказать, что я этому была рада, скорее наоборот, поскольку у атеистов, коих было большинство в этом учреждении, это могло вызвать только непонимание и раздражение.
Сейчас я схожу за Гошей, и можно начинать переливание, сказала анестезиолог. Гоша (врач) был очень недоволен, что ему не дали поспать. А медсёстры были очень недовольны, что врач не выполняет своих обязанностей. Поскольку врач обязан присутствовать при переливании крови.
Они, имелось в виду врачи, видите ли, привыкли, что мы всегда сами делаем переливание, возмущалась медсестра, пускай-ка выполняют свою работу.
А если не согласен, пусть идёт к главному врачу! Почему на нас всегда жалуются? Я возьму и тоже пожалуюсь на него! негодовала другая.
Тут я некстати решила спросить и без того злого врача, насколько необходимо переливание.
А я вообще не врач, я маляр. Я ничего не знаю, сказал он и вышел из ПИТа.
Вскоре врачи приступили к гемотрансфузии.
Говорите все ваши ощущения, попросила анестезиолог.
Я чувствую жжение в месте, где вставлен катетер, сказала я, сразу ощутив неприятное жжение.
Первые десять миллилитров перелили, по правилам проведения биологической пробы переливание необходимо приостановить для наблюдения за реакцией пациента. Останавливаем переливание? спросил врач-маляр.
Зачем? с изумлением посмотрела на него анестезиолог, которая была старше его как минимум лет на десять. Не надо останавливать. Переливай по чуть-чуть дальше. Гоша, если хочешь, я могу посидеть с ней, а ты иди спи.
Ну уж нет! Теперь-то я досижу до конца, со злостью ответил он.
Анестезиолог ушла. Остались медсёстры и врач.
Минут через пять мне начало плохеть. Голова заболела, и меня опять начало трясти. Я сказала об этом медсёстрам, и они укрыли меня электроодеялом с подогревом. Тут я поняла, что чем больше перелитой крови, тем мне хуже. То же самое было и в родблоке, но там я ещё не была уверена, что это реакция на гемотрансфузию. Теперь же у меня сомнений не осталось.
Поскольку меня трясло, медсестра дала градусник померить температуру. Тридцать восемь и пять Подошёл врач, стал смотреть на показатели давления на экране монитора.
Мне кажется, что у меня повышается давление, сказала я, чувствуя нарастающую боль в голове.
Что надо делать, когда кажется? ответил Гоша, намекая на то, что надо креститься. Сколько зла было в его глазах при этом! Мне показалось, что тут не только досада на то, что из-за меня ему не удалось поспать, но и нечто большее.
Я сделала усилие и посмотрела на монитор: давление было очень высоким.
Мне не кажется, оно фактически повышается.
Врач молча ушёл к близстоящему столу. Наверное, он дал указание медсёстрам следить за моим давлением, потому что после этого они не отходили от меня и давали таблетки, понижающие давление.
Иногда из родблока приходил медперсонал, чтобы продавить матку и проверить, не открылось ли внезапно кровотечение. Если раньше это причиняло мне боль, то теперь я не замечала этого из-за ощущений при переливании.
Когда был перелит один пакет с эритроцитарной массой, я взмолилась медсестре, чтобы перестали переливать:
Давайте пожалуйста, не будем больше переливать. Мне очень плохо.
Медсестра шёпотом ответила:
Нельзя, надо перелить до конца.
Но, может быть, можно хотя бы помедленнее?
Но мы и так переливаем очень медленно. По инструкции переливать мы должны струйно.
Рядом сидящий доктор заполнял какие-то бумажки и никак не реагировал на наш разговор.
Мне очень тяжело. Давайте остановим.
Хорошо. На чуть-чуть.
Она остановила переливание, как мне показалось, на полминуты или даже меньше и возобновила его вновь. Этот ад продолжался почти всю ночь. Давление поднималось, давали таблетки, если не опускалось, ещё таблетки. Никогда ничего подобного я не испытывала за всю свою жизнь. Это было похоже на какую-то месть со стороны врачей, непонятно за что.
Забегая вперёд, я скажу, что согласно выписному эпикризу кровопотеря в родах составила всего лишь 200 миллилитров. Потеря до 500 миллилитров считается нормой. В родблоке была произведена трансфузия свежезамороженной плазмы из расчета 10 мл/кг, что составило 1150 миллилитров. Затем в ПИТе было произведено переливание 980 миллилитров свежезамороженной плазмы и 620 миллилитров эритроцитарной взвеси по заключению гематолога.
Обычно выписные эпикризы выдаются только после кесарева сечения, но я попросила выдать и мне при выписке, чтобы увидеть, сколько же мне перелили крови. Заведующая послеродового отделения мне в глаза не смотрела, когда я забирала эту бумажку.
Итак, мне перелили около трёх литров крови и плазмы суммарно при имеющейся крови во мне около 5 литров. То есть добавили в мой организм половину от общего объёма крови. Само собой, это колоссальная нагрузка на весь организм.
В первую очередь, на сердце. Сердце это насос, который качает кровь по артериям, венам, капиллярам по всему организму. Не надо иметь медицинского образования, чтобы понять, что в случае такого массивного переливания, сердце испытало перегрузку, и, как следствие, в течение месяца я испытывала сердечные боли.
Что касается анализов, подтверждающих огромный вред от переливания: ACT составил 152 Е/л после переливания, до переливания 19 Е/л. Что такое ACT? ACT (аспартатаминотрансфераза) широко используется в медицинской практике для лабораторной диагностики повреждений миокарда (сердечной мышцы) и печени.
Во вторую очередь, переливание ударило, конечно, по печени. Печень хитрый орган, она никогда не болит и болеть не может. Если печень разрушается, то делает это «молча». Зато могут «кричать» анализы.
АЛТ (Аланинаминотрансфераза) используется в медицинской практике для лабораторной диагностики повреждений печени. Анализы до переливания крови АЛТ 10 Е/л, после АЛТ 276 Е/л.
Пожалуй, ещё приведу норму для женщин: АЛТ 8-38, ACT 8-40.
Откуда, вы спросите, я узнала результаты своих анализов? С некоторых пор я стала при любой возможности фотографировать свою карту, дабы быть в курсе событий. Поскольку врачи редко любят рассказывать то, что есть на самом деле. Особенно в трудных случаях.
О нагрузке на другие органы при гемотрансфузии писать не буду. Скажу лишь, что после переливания я сильно отекла, то есть почки не справлялись.
То, что мой организм не смог восстановиться после переливания до сих пор, для меня очевидно даже по внешним показателям.