Мы не будем здесь делать ссылки ни на структурализм, ни на постструктурализм (опытный читатель сам проделает всю эту работу), но в то же время не можем не упомянуть мета-структурализм, о котором писала в своей нашумевшей книге «Мета-структурализм и анализ одной деструктивности» Сара Экслер.
Структура пытается прорваться к нам сквозь любое безумие, а безумие старается прорасти сквозь любую структуру. Структура никогда не полна, ее всегда дополняет как минимум Ничто [см. «Безумие и Ничто»], а безумие всегда оставляет место для избыточных структур [см. «Безумие и избыточность»], и здесь возникает Нечто [см. «Безумие и Нечто»].
I.I.29. Безумие и философия 1
Здесь мы не будем писать про «философию безумия» об этом написаны уже сотни книг [см., например, «Безумие и эпохи»], равно как и о «безумной философии» (термин предложен Катериной Шмидт). Речь пойдет о более привычной, «обычной» философии.
Один философ говорил мне примерно следующее.
С одной стороны, если взять «классическую философию», то она основывается прежде всего на строгой логике (которая, быть может, не исключает полностью безумия). Впрочем, иногда за такой строгой философией стоит вовсе не смысл, а пустота, даже опустошенность (что, естественно, нельзя назвать безумием). Философия основывается на системе доказательств, но и тут порой прорывается безумие.
С другой стороны, есть неклассическая философия, например, «философия жизни», и тот же Ницше был одержим безумием. Умный человек идет по проторенным путям, а безумец открывает новые дороги.
Таков в естествознании Эйнштейн, который прорвал плотину (но это не имеет отношения к Плотину) привычного. Циолковский, который взлетел, вышел на вторую космическую и покинул орбиту Земли. Таков Лобачевский.
Уже Шопенгауэр (который иногда применяется как лекарство) совершил прорыв, уход от рациональности: «Все, что существует, неразумно. И разум вторичен по отношению к воле, воле к жизни».
Кьеркегор своим полубезумием вызвал страх и трепет, вышел за пределы разума и позвал нас с собой.
I.I.30. Безумие и корабли 1
Любой корабль это всегда и Корабль Героев и Корабль Дураков.
Тот, кто пишет эту главу, пытается увидеть всю книгу целиком. Это ему удается с трудом. Другие зовут его Навигатор. Он умеет строить корабли, поэтому хочет, чтобы эта глава отражала целостность всей книги.
В соответствии с Законом Лема: «Вынырнув из конфигурационного пространства в реальное, дракон выглядит словно множество драконов, хотя в сущности они единое целое, подобно пяти внешне совершенно независимым друг от друга пальцам руки, показавшимся из воды», это закон единства и множественности [см. «Безумие и множественность»] драконов. Согласно Закону Лема Словика, все корабли, появившиеся в реальном пространстве, это один и тот же корабль.
Эта книга большой корабль, внутри которого есть эта глава, тоже являющаяся небольшим кораблем, которая содержит в себе, в свою очередь, весь корабль, внутри которого спрятан еще один корабль, и так далее.
Эта глава и ее продолжения отсылают ко всем кораблям, которые могут появиться в реальном [см. «Безумие и реальность»] пространстве. Это в одно и то же время и Корабль-призрак и «Аполлон», и все остальные главы играют роль команды и пассажиров, а капитан всегда улыбается, даже если ему невыносимо тоскливо и безумно хочется плакать и погубить и себя, и корабль. Навигатор же находится и на корабле, и вне его, наблюдая за безумным плаванием и пытаясь делать заметки в судовой журнал.
I.I.S-3.30/31. Потерянный Ребенок [Суб-личности-2]
(1)
Это ребенок лет пяти-шести. Сперва мне показалось, что это мальчик, просто с длинными волосами. Потом что это девочка. Только позже я понял, что это и мальчик и девочка одновременно.
Она/он сказал (-а):
Ты не хочешь нас признать.
Ты нас боишься.
Ты пытаешься делать вид, что нас нет.
Ты пытаешься жить так, чтобы нас почти не замечать, но у тебя не получится.
Мы не менее настоящие, чем то, что ты считаешь «собой».
Я чувствовал одновременно страх и в то же самое время жалость и нежность к этому Ребенку. Его запах казался мне очень знакомым.
(2)
Когда она/он пришел (-шла) во второй раз, я спросил:
Кого еще ты знаешь их тех, о ком говорил в прошлый раз?
Я не знаю почти никого, но знаю, что они есть. Они бывают в моей комнате, когда меня там нет. Они трогают мои вещи и игрушки, и я нахожу предметы на других местах. Я хочу с кем-нибудь из них познакомиться, но боюсь, что она или он будут опасны. Поэтому, когда я в комнате, я закрываю дверь на крючок.
(3)
В третий раз она/он испугался (-ась) и не стал (-а) со мной говорить.
I.I.31. Безумие и сущее
Безумие это сущее, которое отказывается от поиска смысла самого себя. Оно избегает самораскрытия и ради этого готово применять самые изощренные приемы и инструменты.
Безумие смотрится в воду, но видит все что угодно, кроме себя. Здесь ситуация противоположна положению Нарцисса. Безумие не может увидеть себя без посторонней помощи. Оно окружено сущим и тонет в нем. Нужен кто-то, раздвигающий занавеси сущего, чтобы дать безумию взглянуть на себя. Этот «кто-то» прячется за сущим, но выглядывает с большим любопытством, каждый раз разный, каждый раз не похожий на того, кого мы себе представляем, каждый раз отдельный от сущего.
I.I.32. Безумие и проект
Безумие не в состоянии выстроить проект, обращенный в будущее. Оно выбрасывает из себя множество квази-проектов, но ни один не способен к конструктивному самоосуществлению. Все они слишком похожи, чтобы можно было выбрать один-единственный и развернуть его в особый процесс. И все они слишком разные, чтобы из них можно было составить хоть что-то целое.
Некоторые из них спонтанно наполняются энергией, но не растут «вперед», в будущее, а только вбок, иногда даже назад, в прошлое. Некоторые теряют энергию и повисают в безвременье, как сдувшиеся воздушные шары.
Что-то, возможно, возникает в трещинах безумия, но доступ туда непрост нужен особый пароль. Без него мы даже не увидим проекты, рожденные там.
I.I.33. Безумие и красный
Безумие толкает меня взять красную краску. И покрасить ею все вокруг в том числе себя. Я теперь красный. «Имя мне Красный». Красные руки боятся прикоснуться к красному лбу, а красные ноги неловко ступают на красный пол. Красный стол зовет меня сесть за него. И я сажусь. И беру красную бумагу. И пишу по ней красными чернилами. Красные слова исчезают на красной поверхности, красные предложения рождаются в красной голове. Так возникает «Красная книга».
На красной стене висит «Красный квадрат». Красная дверь ведет в красную пустоту. В красном шкафу прячется красный смех. И у меня осталось еще немного красной краски для тебя.
I.I.34. Безумие и имена
У безумия много имен. На некоторые оно откликается сразу, на некоторые не откликается никогда.
Безумие само нарекает миры и обитающие в них сущности множеством имен. Имена могут выстраиваться в длинную очередь и терпеливо ждать своего часа.
Имена проникают повсюду, и если их становится слишком много, они начинают собираться в массивные объекты, обладающие силой гравитации.
Лучше всего имена просачиваются через почву и асфальт, хуже всего через живых котов и ящериц.
Гирлянды имен можно вешать на елку в канун Нового года. Правда, они могут помешать праздничному настроению.
I.I.35. Безумие и собаки
Безумие связано с собаками. Безумный Сократ (Диоген) называл себя Собака Диоген. Так развивалась философская школа киников («собачников»).
Собаки хорошо чувствуют запах безумия. Это проверено массой мысленных экспериментов.
При этом собаки реагируют на безумие именно как собаки.
Безумие порой лает, но не кусает, а порой кусает, но не лает. Оно часто вертится на одном месте, пытаясь схватить себя за хвост.
Безумие позволяет еще при жизни встретиться с Анубисом и задать ему три вопроса.
Собаки пока не умеют разговаривать. Только одна, охваченная безумием, освоила человеческий язык Муму, и за это была приговорена к смертной казни совершенно не безумным судом присяжных.
I.I.36. Безумие и подобие
Есть виды безумия, подобные друг другу. Носители подобного безумия через него оказываются в некой постоянной связи сквозь пространство и время. Таким образом, общее/подобное безумие оказывается связующим звеном с другими (существовавшими, существующими или теми, что будут существовать), проявляя в них родство, сходство и подобие. Эта близость часто сильнее кровных связей, моральных принципов или интеллектуальных концепций. Это сходство завораживает и позволяет создавать резервуары для общих мыслей и чувств. Подобные безумия способны соединять сквозь столетия и тысячи миль крепче, чем узы любви и дружбы.