В моей голове был полный раздрай. Наверно, она подумала, что от меня может зависеть судьба ее сына? Но, ведь, это совершенно не так! Тогда зачем она это сделала? А вот председатель, который при виде этой картины был совершенно спокоен и равнодушно наблюдал за происходящем. Видя мое замешательство, и, очевидно, горящее гневом и стыдом лицо, он что-то пробормотал, типа «у нас здесь так принято» и попытался поскорее переключить мои чувства на ждущую нас свежину и, прибавив шагу, повел к себе домой, который оказался совсем рядом.
Дальше все оказалось вполне банальным. В большой прохладной комнате украинской хаты, красиво украшенной различными кружевными накидками, занавесками и рушниками с украинским орнаментом, нас ждала нарядно одетая хозяйка. На застеленном ослепительно белой накрахмаленной скатертью столе у распахнутого окна красовалось огромное расписное глиняное блюдо с высокой горой наваленными вкусно пахнущими и изумительно приготовленными шматками молодой свинины. Собственно, это и была та самая свежина, на которую меня пригласил председатель сельсовета. Другим украшением стола был внушительных размеров запотевший граненый графин ледяного и чистейшего, как слеза ребенка, самогона и под стать ему большие граненые рюмки. Все это великолепие дополнялось благоуханием буйно цветущей под окном сирени.
Ближе к вечеру, как бы невзначай, мимо окна, у которого мы пировали, проезжала грузовая машина. По знаку рукой председателя она остановилась и, после коротких проводов, ее водитель отвез меня на большую железнодорожную станцию города Жмеринки, знаменитого за своими пределами колоритом местного еврейства.
И вот, на следующее утро, глядя из окна поезда Львов-Симферополь, поглядывая на все те же пейзажи живописного Подолья и вспоминая вчерашнюю встречу с матерью проштрафившегося моряка, они уже не вызывали у меня таких приподнятых чувств, как позавчера, а выглядели серыми и будничными. Все еще под впечатлениями этой коротенькой сцены я недоумевал, в чем смысл, на мой взгляд, ее поступка? Но со временем все это заслонилось повседневной жизнью и потихоньку ушло из моей памяти, а вот теперь мне стало абсолютно понятно и никакого недоумения уже не вызывает. Обыкновенная холопская черта перед любым власть имущим, которую плетью и рабским трудом веками привили населению Западной Украины польская шляхта, которая сегодня и проявляется в кажущихся нелепыми для нас, русских, традициях. А возможно, и в том числе, в ней, действительно, взыграли материнские чувства вдруг это его сыну поможет?
Вместо эпилога
Так получилось, что на заседании военного трибунала мне довелось быть начальником караула. Матрос Чорнописчук был осужден на 2,5 года лишения свободы. Остался в памяти эпизод: сразу же после заседания суда судьи, только что получивший срок Чорнописчук и я с конвоирами, прошли за ними следом в курительную комнату. И тут один из судей, подполковник юстиции, достал из какого-то свертка, очевидно, своего «тормозка» обеда, большой бутерброд и со словами: «На, перекуси, теперь тебе не скоро удастся покушать», протянул его только что им же осужденному. Кто-то из конвоиров предложил ему закурить. Необычная картина: судьи, осужденный и конвой дружно «смолят» сигаретами в одной компании!
И мне же довелось после суда отконвоировать Чорнописчука в милицию, которая в Севастополе находилось совсем рядом. Никаких наручников на его руках не было. Мы, как показалось бы со стороны, живописной группой из идущего впереди матроса в белой парусиновой рубахе и брюках из такого же материала, называемых на флоте рабочим платьем, под конвоем вооруженного офицера и двух автоматчиков просто прошествовали по совершенно пустынному тротуару мимо Пушкинского сквера до отделения милиции, где мне надлежало сдать осужденного.
Нас провели в полуподвальное помещение, в глубине которого просматривались двери камер и после оформления соответствующих документов, милиционер принял Григория Чорнописчука от меня. Он вел себя совершенно спокойно, но вот, когда по требованию принимавшего его милиционера снимал ленточку с бескозырки с золотистой надписью «Военно-Морской флот», положенной для всех матросов и старшин новостроящихся и ремонтирующихся на судостроительных заводах кораблей, выражение его лица выдало смешанное чувство волнения, сожаления и скорби, что вот теперь он уже вовсе не моряк с боевого корабля, а обыкновенный заключенный, отбывающий срок по уголовному делу.
А примерно через полгода, когда корабль находился уже на Северном флоте, от этого бывшего матроса пришло письмо своим сослуживцам. Оказывается, он попал под какую-то амнистию и уже вернулся на родину. Еще и подсмеялся над ними, как он их называл, москалями, что служить им еще, как медным котелкам, да присоветовал, мол, чтобы срок службы на флоте сократить, надо всего лишь своему сослуживцу свернуть челюсть.
В обеспечении ракетной стрельбы подводной лодки «К-19»
Я уверен, что в нашем Военно-Морском флоте вряд ли найдутся моряки, которые бы ничего не знали или не слышали об отечественной атомной ракетной подводной лодке Северного флота проекта 658 «К-19». Это была первая советская атомная подводная лодка, вооруженная тремя баллистическими ракетами с мощными термоядерными зарядами. За свои неоднократные аварии, унесшие жизни более сорока человек в течение почти тридцатилетнего срока нахождения в составе флота она получила зловещее прозвище «Хиросима».
Лично мне, прослужившему немалое время на Северном флоте, которое совпало с нахождением подводной лодки «К-19» в составе сил этого флота, ни разу не довелось ее увидеть, как говорится, «вживую». Но, тем не менее, в моей памяти она незримо оставила некоторые воспоминания.
Атомная ракетная подводная лодка «К-19». Фото из интернета.
Весной 1973 года после восстановительного ремонта, в необходимости которого послужили последствия пожара, случившегося на подлодке годом ранее и унесшего жизни тридцати моряков-подводников, подводная лодка «К-19» отрабатывала курсовые задачи для ввода ее в состав сил постоянной готовности. В числе других полагавшихся в таком случае боевых упражнений ей надлежало выполнить и ракетную стрельбу по береговой цели комплексом баллистических ракет «Д-4».
Для обеспечения этой стрельбы в качестве корабля-контролера был задействован наш корабль, БПК проекта 1135 «Достойный».
БПК (с 1977 года СКР 2 ранга) «Достойный» на переходе морем в полигон боевой подготоки. Фото из интернета.
Перед выходом в море к нам на борт прибыл походный штаб соединения, в состав которого входила эта подводная лодка во главе с его командиром, одновременно являвшимся руководителем стрельбы. С Запада надвигался обычный в это время года мощный ураган и прогноз погоды для выполнения ракетной стрельбы баллистической ракетой с подводным стартом явно не благоприятствовал. Тем не менее, отмены выхода не последовало, и корабль после приготовления к бою и походу снялся со швартовов и начал движение в полигон боевой подготовки в точку рандеву с подводной лодкой.
На выходе из Кольского залива мы в полной мере ощутили всю «прелесть» штормового Баренцева моря: несмотря на включенные успокоители качки, корабль сильно мотало на крупной волне и он, зарываясь в нее носом, набрасывал на бак и носовую надстройку большие массы морской воды.
Наконец, мы в полигоне боевой подготовки. Подводная лодка уже находилась в подводном положении и, очевидно, проводила мероприятия согласно циклу подготовки к стрельбе. На индикаторах ГАС МГ-332 «Титан-2» она хорошо наблюдалась, с помощью ГАС звукоподводной связи МГ-26 «Хоста» с ней была установлена двухсторонняя связь, по которой периодически вел переговоры руководитель стрельбы. «Тромбон! Я Труба» доносились откуда-то из морской пучины утробные завывающие звуки. Корабль занял свое место на левых кормовых курсовых углах подводной лодки, лег параллельным курсом и сбросил скорость для удержания заданной позиции, на которой наш корабль едва мог управляться. А для подводной лодки, очевидно, необходимо было идти именно таким курсом и скоростью, но для нас наступил сущий ад. Потому что на этой скорости успокоители качки не работали. Корабль сильно рыскал по курсу, и на волне его валяло как ванька-встаньку так, что без удержания руками за что-либо на ногах устоять было решительно не возможно.
А еще ситуация осложнялась для нас тем, что на этом курсе и с такой скоростью кораблю надо было, как говорят моряки, лежать далеко не один час и пришлась она на мою вахту вахтенным офицером на ходовом посту. Лично мне это было и к лучшему, потому что для меня всегда легче переносилась жесткая и изнурительная качка именно на вахте. Во-первых, полностью чувствуешь себя причастным ко всему, что происходит во время вахты на корабле в сложных штормовых условиях и, как бы вырастаешь в своей значимости в своих собственных глазах. Во-вторых, чисто из субъективных ощущений видишь линию горизонта и подход очередной волны, на которую соответственно реагируешь, группируешься и, удерживая равновесие, фиксируешь свое тело у какого-нибудь устройства на ходовом посту, за которое и удерживаешься. Что было гораздо сложнее сделать в условиях замкнутого пространства внутренних помещений корабля. В-третьих, отвлекаешься на исполнение обязанностей вахтенного офицера, и уже становится как-то не до уходящей из-под ног палубы. Вспоминая ходовые вахты, из памяти невольно выплывают и обязанности вахтенного офицера согласно Корабельному уставу ВМФ. А еще незыблемые требования в форме одежды, которые установил нам командир корабля капитан 3 ранга Александр Иванович Фролов, впоследствии вице-адмирал, очень уважаемый моряк в Военно-Морском флоте. Сам лично морскую форму он носил безукоризненно и того же он требовал и от нас.