Твой мужик только что сбил двух детишек. И снова перевел взгляд на весы, огонь в его глазах неистовствовал. Струйка песка вдруг стала толще, будто кто-то разжал кулак. Левая чаша рывком опустилась. Ромулла захлопала в ладоши.
Что же, у меня, кажется, появился шанс! Заявила она радостным голосом, и демон злобно взглянул на нее.
Пока что только шанс, прошипел он, но струйка песка вдруг стала еще обильнее и правая чаша резко взлетела вверх с тоненьким звоном.
Ну, что там? Что? С волнением спрашивала Ромулла, ее глаза горели торжеством. Демон хмурился и что-то приборматывал себе под нос, с неприятным присвистом. Песочная струйка становилась все тоньше, пока, наконец, не исчезла совсем. Левая чаша весов оказалась заполнена доверху, правая более легкая поднялась вверх и замерла. Азгарот негромко хмыкнул и убрал весы. Затем приподнял руки и скрестил когти, заскрежетав ими. Его хвост раздраженно стукнул по полу.
Что ж, в этот раз ты выиграла, он рычал и шипел, плюясь сквозь зубы, твой жалкий мужичонка убил сбитых им детишек чтобы те его не смогли описать, чтобы его не нашли. Убил своими руками, пустив им кровь, а тела отдал на растерзание бродячим псам. И теперь он действительно уйдет со мной. Я пошел.
Он встал на ноги, заполнив собой почти всю комнату, плечи демона упирались в потолок, блекло догорающие свечи едва сдерживали его.
Детишек, конечно, жалко. Вздохнула Ромулла и тоже поднялась, безбоязненно глядя демону в лицо. Но ты должен сказать, сколько я теперь проживу. Ты обещал мне его жизнь, если он действительно окажется достаточно хорош для тебя. Вот он твой. А мне его жизнь. И я хочу знать сколько она мне еще добавит лет.
Несколько напряженных минут оба молчали. Азгарот яростно раздувал ноздри и играл когтями. Ромулла смотрела на него, скрестив руки на груди. Затем демон сплюнул, отчего пол украсил шматок ядовито шипящей слизи, мгновенно проевшей глубокую дыру.
Ты проживешь достаточно долго, процедил он сквозь зубы, скажем, еще лет пятьдесят. А потом мы с тобой встретимся.
Это мы еще посмотрим, спокойно откликнулась Ромулла, выжидая, когда демон, наконец, уйдет. Но тот отчего-то не торопился. Он рассматривал ее, как рассматривают проститутку, оценивая ее способности. Затем ткнул в ее сторону когтем указательного пальца.
Я тебя предупредил. Через пятьдесят лет я вернусь. И в этот раз ты меня уже никак не обманешь. Ты будешь моей. Моей!
Он отвернулся и комната содрогнулась, брызнули во все стороны осколки оконного стекла. Ромулла пригнулась, закрывая голову руками, дожидаясь, когда стихнет яростный гул и угаснет огонь, порожденный гневом демона. Кроваво отблескивающее пламя заполнило все пространство, где он только что сидел от пола до потолка. Ромулла медленно выпрямилась и мягким движением развела руки в стороны, затем соединила их резким хлопком огонь мгновенно исчез. Она огляделась: стены покрыты жирной копотью, в воздухе стоит запах гари, крови и серы, пол весь в дырах с иззубренными краями следы от плевков Азгарота. Пожалуй, она ничего не будет объяснять квартирной хозяйке теперь это ее проблема. Потому что ей больше не нужна комната для ритуала. По крайней мере, в ближайшие пятьдесят лет.
Ромулла запрокинула голову и счастливо расхохоталась.
Зайдот
Тускло-грязная синева замазала небо, будто окончательно стирая с него следы уставшего солнца, провалившегося за горизонт. Резкий осенний ветер хлопал вымпелами, дергал палатки, мотал пакеты из-под попкорна и картошки фри. В самом большом шатре уже никто не аплодировал и не смеялся, там пригасили свет и выметали мусор. Отчаянно болтались тусклые лампы, которые включили вместо веселых разноцветных гирлянд, отчего мохнатые лапы теней то и дело порывались проникнуть в шатры. Кто-то негромко переговаривался, где-то заливисто смеялся молодой парень. На столбе, у входа на ярмарку, сердито дергалась отклеившаяся афиша.
За стоящим отдельно, завалившимся на один бок вагончиком, горько всхлипывала девочка. Ей было всего двенадцать, но из-за высокого роста, крупных мужских плеч и мосластых суставов она выглядела старше. Девочка размазывала слезы по лицу, прислонившись спиной к вагончику. Ее никто не искал. Она никому не была нужна. Девочка жила в цирке уже три года, но все еще чувствовала себя чужой. Ей было противно выходить к публике в блестящем облегающем купальнике мужчины тут же начинали улюлюкать и свистеть, оценивая ее начинающие наливаться женские формы. Девочка отчаянно стеснялась и каждый раз отказывалась выходить, но ее заставляли грубо и действенно. После каждого выступления она пряталась за вагончик с реквизитом и долго плакала. Сегодня же все прошло просто ужасно она уронила реквизит, налетела на шпрехшталмейстера и едва не упала на зрителей. За занавесом шпрехшталмейстер отругал ее за зажатость и «нелепые ужимки», велел усилить тренировки и вел себя очень грубо. Когда же, закончив выступление, она хотела убежать в вагончик, ее окружили клоуны, мерзко кривляясь, они щипали ее и дразнили обидными прозвищами. Она ненавидела клоунов. Она ненавидела всех, кто работал в этом цирке. Сейчас девочка была готова на что угодно, лишь бы не возвращаться обратно, в вагончик, который она делила с гимнастками. Эти шумные вульгарные девицы наверняка уже выпили по стаканчику и вовсю веселятся, подкалывая друг друга пошлыми шуточками. Девочка ненавидела цирк, но ей некуда было пойти когда ей было девять лет, родители продали ее в цирк-шапито. Вот уже три года она бродила по свету вместе с другими артистами, успевая учиться лишь урывками. Она понимала, что таким образом ей никогда не закончить школу, а значит и не получить образования. Кем она станет, когда ее номер перестанет быть интересным? Куда она пойдет, когда ее выгонят? Что с ней будет, если цирк закроется?
Девочка еще пару раз всхлипнула и тщательно вытерла лицо рукавом старенькой рубашки, накинутой прямо на сценический купальник. Она ужасно замерзла. К тому же, она сидела прямо на земле, к которой примерзла осенняя листва. Несколько газет, сунутых под задницу, совершенно не спасали ее от пронзительного вечернего холода.
Только она собралась встать, как рядом появилась густая тень девочка боязливо подняла глаза, пытаясь разглядеть силуэт стоящего перед ней человека.
Эй, это ты тут плачешь? Голос был ей незнаком. Наверное, это последний посетитель, который ищет, где бы слить все выпитые за этот вечер литры пива и колы. Девочка не ответила ему, отвернулась и судорожно икнула, с трудом унимая слезы. Ей хотелось, чтобы мужчина ушел. Но он не ушел, наоборот, присел на корточки, внимательно вглядываясь в ее лицо. Затем поднял жесткую шершавую ладонь и осторожно вытер ее лицо.
Не плачь, он говорил мягко, успокаивающе, тебя кто-то обидел? Может ты потерялась?
Девочка сердито замотала головой и резко поднялась, пытаясь уйти, но мужчина поймал ее за руку.
Не бойся, девочка дернулась, но тот крепко ее держал. Все хорошо. Помочь тебе найти машину родителей?
У меня нет ни родителей, ни машины, хриплым от слез голосом, грустно ответила девочка. Мужчина сочувственно прицокнул языком и поднялся тоже, продолжая держать ее за запястье.
Это плохо. Что ты здесь делаешь тогда? Пришла посмотреть на выступление, а тебя заметили и прогнали, да?
Девочка снова замотала головой, всей душой желая, чтобы навязчивый незнакомец наконец оставил ее в покое. Но было ясно, что он не уйдет, пока не выяснит, что с ней случилось. Девочка вытерла глаза в последний раз, немного помолчала и неуверенно сказала:
Я сирота. Работаю здесь, в этом цирке. Меня здесь не любят.
Ты хочешь уйти? Спросил ее незнакомец, внезапно девочка почувствовала, что ему можно доверять. Она порывисто вскинула голову, впервые посмотрев мужчине в лицо.
Да! Я хочу уйти куда угодно, лишь бы больше не жить здесь! На одном дыхании выпалила она. И, с отчаянием, добавила, но мне некуда идти! У меня нет дома! И я никому не нужна!
Мужчина улыбнулся и мягко подтянул ее за руку к себе.
Пойдем со мной? Предложил он. Мне нужна сообразительная девчушка вроде тебя. Не бойся, я не причиню тебе вреда, мне всего лишь нужна хозяйка. Умеешь готовить? А убирать? Ну и чудно! Зато у тебя теперь будет дом и тебе не придется сидеть на холодной земле. Я буду заботиться о тебе, а ты о мне. Меня зовут Ди́глар. А тебя как?
Зайдо́т, неуверенно ответила девочка и оглянулась на стоящие поодаль шатры и вагончики.
Тебе нужно что-нибудь забрать, Зайдот?
Девочка заколебалась было, но потом вдруг отчетливо поняла: здесь нет ничего ее собственного. И еще ей не хотелось больше видеть сотрудников цирка. Ни одного. Ей просто нужно уйти, прямо сейчас, не оглядываясь. Она крепко сжала руку мужчины.
У меня здесь ничего нет. Неожиданно спокойным голосом ответила она. Давайте уйдем отсюда.
Мужчина и не по возрасту крупная девочка-подросток вышли с ярмарки незамеченными и сели в старенькую машину. Ветер продолжал трепать афишу, пока, наконец, не сорвал ее со столба. Афиша плавно взлетела в воздух, затем медленно кружась, упала на землю. На ней яркими буквами было написано: «Только сегодня! Самая сильная девочка в мире!». Припустил колючий дождь, и афиша медленно утонула в луже. Девочка ехала в чужой дом, который скоро стал и ее домом.
Каждый день, проведенный в этом доме, не слишком отличался от предыдущего, однако Зайдот радовалась уже тому, что ей больше не нужно ворочать гири и поднимать гантели, на потеху публике. Она быстро освоила нехитрый бытовой труд и всецело посвятила себя ему. Но все еще подчиняясь привычке, она украдкой продолжала тренировки по ночам, когда Диглар спал и не мог ее видеть. Теперь это для нее был способ отвлечься от скуки и рутины, нехитрые упражнения приносили ей удовольствие и Зайдот постоянно усложняла и дополняла их. Она продолжала расти и к тринадцати годам уже выглядела как женщина крупная, с небольшой, но крепкой грудью, мускулистыми руками и сильными ногами. Диглар все чаще останавливал на ней свой взгляд, любуясь тем, как она стирает, склонившись над тазом или моет пол. Он работал разнорабочим по найму и в последнее время ему не везло. Он много времени проводил дома. Первое время Диглар отсыпался, затем привел в порядок дом и починил все поломки, что успели накопиться. Зайдот была идеальной хозяйкой: беззвучная как тень, молчаливая и ненавязчивая, она постоянно что-то делала. Когда же у нее оставалось время, Зайдот пыталась читать газеты, журналы и книги, впрочем, книг здесь было очень мало. Тем не менее, девочка упрямо осваивала грамоту, медленно разбираясь в словах и пытаясь списывать их куцым карандашом на поля газет и журналов. Все они вскоре оказались исписаны так густо, что писать стало негде. Диглар не выпускал ее из дому, боясь, что соседи заинтересуются девочкой. Поэтому, чтобы она меньше бродила и больше сидела дома, он принес откуда-то целую стопку грязных и мокрых разнокалиберных книг, которые густо воняли кошачьей мочой. Однако Зайдот это не остановило. Диглар стал испытывать странные чувства, глядя на нее: гордость за ее хозяйственный и молчаливый нрав, удовлетворение от ее трудов и непритязательности, сладостное удовольствие от подглядывания за тем, как созревает ее тело и странную досаду, что она тянется к знаниям, а не к нему. Надо сказать, Зайдот оказалась на редкость спокойной и сдержанной, вопреки ожиданиям, она не благодарила его, не умилялась его поступку, не высказывала безудержного восхищения. Нет, она просто приняла факт перемены своей биографии со сдержанным достоинством. Диглару же хотелось, чтобы она из кожи вон лезла из желания отблагодарить его. Поэтому он не заметил, что в какой-то момент к его чувствам стала примешиваться еще и злость. Он все пристальнее разглядывал Зайдот, чаще всего сквозь стакан с пивом или чем покрепче. И чем больше он пьянел, тем больше видел в ней не девочку-подростка, а женщину. Тем более, что она здорово выросла, окрепла и приятно округлилась в груди и бедрах. Ростом она была уже со взрослую женщину среднего роста. Эдак, пожалуй, она и до двух метров дорастет, туманно думал Диглар, поигрывая стаканом, глядя как Зайдот ловко убирает со стола. Нужно бы приучить ее к себе. Приручить. Пока она еще мала и недостаточно сильна.