А вот так, сказал Юрин тесть, выходя из сумерек. Оксана уже все, оказывается, предусмотрела.
Мы загрузились в автомобиль «Москвич 412» без задних сидений, ровесника взятия Бастилии, предварительно наобнимавшись и с Оксаной, и с Юрой, и с его тестем. С ним мы обнимались по инерции, он намеревался нас еще везти.
Чем по жизни занимаетесь? спросил тесть. Он сам был в прошлом моряк, поэтому различал жизнь и море.
Я из Белоруссии, ответил Ванька с первого сидения.
А я книги пишу, сказал я сзади, развалившись, как собака, на матрасике, брошенном на полик Москвича вместо седушек. Там действительно ездила на дачу ездовая собака Юриного тестя, приученная впрягаться в машину, когда та капризничала и отказывалась ехать.
Позвольте, Виктор Анатольевич, всполошился Иван, когда автомобиль, взвывая и булькая, выехал на трассу. А с нами должен был ехать Фосген!
Тесть только усмехнулся в ответ: Оксана мудро вырулила ситуацию так, что ее муж нечаянно для всех остался дома, даже сам не заметив того. Да так, вероятно, было правильно.
Подпрыгивая на собачьем месте, я отметил про себя, что слово «писатель» ныне многими людьми воспринимается, как нечто несерьезное, даже конфузливое. Сказал бы Бушков, Донцова понятно, пафосно. Писатель, по мнению обывателей это тот человек, у которого есть такие корочки, пусть даже нет книг. Что-то типа журналиста. Журналисты это люди слова, государственного слова. Можно сказать, что они такие же древние, как и проститутки. Никогда не сравнивал две эти, с позволенья сказать, профессии. Журналист это мурло. Проститутка это просто проститутка, пес с ней, с собакой.
Я не видел журналиста, которого бы мог уважать. Вру видел, в Голливудском кино видел. У нас таковых не имеется в силу исторически сложившихся причин. У наших отечественных журналистов рабская психология, слэйвинская. Оттого они и говорят, захлебываясь, и головой, как козлы и козы все время кивают. А провинциальные журналисты это учителя литературы, сбежавшие со школ. Фантазии никакой, но слова писать умеют. У нас в городе есть местные газеты, есть корреспонденты, но нет никого стоящего. Наташа Юдина писать не умеет, она как раз и есть бывший учитель, фантазии ей не хватает. Другой бывший учитель тискает заметки в другой газете, и странные они какие-то получаются. Желчные, даже если материал должен быть по-доброму нежелчным. Но она по-другому не умеет, видимо, годы, проведенные в школе, напрочь отравили желчью все ее существо. И фамилия у этой журналистки то ли Суворова, то ли Орехова, то ли Донцова. Нет, Донцова это какой-то писательский бренд, массовое производство. Писатель, замешанный в массовом производстве, словно орудие массового поражения. То, что толкает общество устраивать костры из книг других писателей.
На собачьей подстилке и мысли были какие-то собачьи: прямолинейные и бесхитростные. Ко мне пристало миллион волосков, выпавших из ездившего в Москвиче пса. В полном мраке салона я это не видел, зато чувствовал через одежду. Их было так много, приставших ко мне, что собака тестя на данный исторический момент должна быть непременно лысой. Я представил себе облезлую дворнягу и внутренне содрогнулся. Впрочем, может быть она и породистая какая-нибудь. Легче от этой мысли мне не стало. Казалось, чужие волосы находят поры в моей одежде и впиваются в мое мускулистое тело. Для противостояния этому следует напрячь каждый свой мускул. Я немедленно надулся, но тотчас смертельно захотелось в туалет. Надо было отвлечься.
Неужели все корреспонденты местных газет тетки, лишенные вкуса и чувства юмора? Есть еще Андрюха Волков, пьяница и конъюнктурщик. Он умеет писать, но очень уж продажен. Вероятно, из-за стойкой привязанности к алкоголю. А некто Фукс? Фукс это вообще провокатор, да он и не наш вовсе, а республиканский. Пижон и халтурщик.
Додумать дальше я не успел: машина завизжала, как порося при виде ведра дрожжей, и остановилась. Мой мочевой пузырь к такой остановке оказался не готов. Я вылетел под тень крыльца, как пуля, и запричитал слабым голосом:
Фашистыыыыы!
Случись поблизости менты административное нарушение налицо, точнее на стене. Случись местные жители быть скандалу. Случись ребятишки на прогулке быть конфузу. Но за десять минут до закрытия винного отдела дети по дворам не гуляют, местные жители уже последний сериал досматривают перед сном, а менты пасутся где-то в другом месте.
Когда я вышел к подъезду, Иван показывал мне бутылку коньяку, добытую по всем законам жанра: с перебежкой, разнообразными увертками от охранника, утратившего всякую связь с реальным временем, кассиршей, с кривой усмешкой выбившей чек «оплачено» за секунду до времени «zero». От тестя Фосгена и след простыл тарахтел где-то в обратную сторону.
Через три месяца я получил на руки вожделенный диплом, который уже истратил изрядную часть срока своей легальности. Мелочность, конечно, но характерная мелочность. Получаешь, к примеру, паспорт, который обязывает тебя получать государство, но деньги за него платишь сам. Может, кое-кто и без паспорта прекрасно бы ужился, но карают за это. Еще в тридцатых годах олонецкого поэта Крюкова за отсутствие ксивы расстреляли, и ныне не приходится рассчитывать, что государственная машина дала обратный ход. Наоборот, ускорилась.
Всю мою возню с дипломацией удалось нейтрализовать одним-единственным вечером, проведенным с институтскими друзьями-товарищами. Чем же обезвреживать всю эту пустую суету, которую каждый год нам подсовывает сановный чиновничий корпус? Отказывать нельзя обезвреживать, себе дороже, все-таки не в лесу живу. Глупый вопрос. Ответ-то очевиден: ничем.
Наличие красивой разрешительной бумажки на самом деле не значит ровным счетом ничего. Важно становится только то, чтобы ее можно было использовать по назначению. Сделался я теоретическим старшим механиком, практически никто на работу из-за этого факта брать не спешит. Много, оказывается, по россиянским и иностранным просторам разгуливает людей, имеющие такую же корочку с вензелями. Я начал искать работу.
Едва я озаботился этим, как, вдруг, однажды ночью, бесцельно прождав целый день звонка с предложением мне руки и сердца (должности и жалованья), вспомнил малую толику из того, что ЧЧ (Черный Человек) мне внушал. Появление его было не следствием белой горячки, либо психического расстройства, а нечто иным. Он меня исследовал. Также люди наблюдают, бывало, за поведением маленькой белой мышки, перед которой поставлена задача выжить в определенных условиях. Исследователям наплевать, что чувствует подопытная, их не интересует ее родство и близкое окружение, они не пытаются выяснить физическое состояние, им просто крайне любопытно само ее поведение. Чтобы, вероятно, создать стереотип. Или исключение из оного.
ЧЧ не понимал, почему и зачем я стал писать книги. Пусть этим занимаются выпускники факультетов журналистики, каких-то смешных литературных институтов, да кто угодно, кому приказала партия «Справедливая Россия», или иная, у кого знакомый редактор, или кому деньги некуда девать. Мне зачем это?
Однажды я прочитал книгу Григория Распутина, почти неграмотного тобольского мужика. И с удивлением для себя обнаружил во всей его косноязычности и безграмотности интересные вещи: размышления о жизни, постулаты о Вере, исследование крепости этой самой Веры. Без криков «бог всемогущ», и даже без «аллах акбар». Он выложил все свои мысли на бумаге. Ну, а сами мысли у него откуда? Если они столь очевидны и просты, то почему другие их не находят?
Вот и я, обозвавший себя перед водителем Москвича Виктором Анатольевичем «писателем». Я ни с кем себя не сравниваю, не пытаюсь никому подражать, не заигрываю с потенциальным читателем, буде таковой найдется, я просто есть, и я умею писать. Отчего это? Через двенадцать книг я, наконец, понял. Но тогда до этого было далеко.
Рано или поздно все становится так, как и должно быть. Мои поиски работы увенчались успехом, но предысторией моего вступления в должность сделалось предупреждение, полученное от простых россиянских парней, на плечах которых стояло все наше демократическое общество. Парни служили трудовому народу должным образом, и служили они в милиции.
Чтобы прослыть «врагом народа» достаточно стать врагом государства, а уж степень враждебности определят специально подученные для этих целей люди.
Мне нужно было со дня на день отправляться в американское посольство, чтобы получать там, или не получать там, двухгодичную рабочую визу. Ментам, выкравшим меня ночной порой с улицы, я об этом не сообщил. Иначе шансов дожить до утра у меня поубавилось бы еще. Едва первый кулак встретился с удачно подставленной под него моей головой и отозвался звоном в ушах, я вспомнил пару человек, которые такое положение вещей восприняли весьма своеобразно. Они порвали все счеты с жизнью в милицейских казематах родного города, каждый в свое время. И моего соседа по дому Сережку Иванова, и былого школьного товарища Славку Афанасьева забили насмерть простые россиянские парни, стоило последним ощутить тяжесть сержантских и лейтенантских погон на плечах.