Алексей Загуляев
Воскресший
Истина лежит за пределами наших ожиданий.
1
Антон Сергеевич Франк открыл окно и в комнату, расположенную в доме на Невском на теневой стороне, бесцеремонно ворвался густой аромат ванили. Это было бесспорным свидетельством того, что ветер, едва ощутимый, сменил направление и теперь дует с юго-запада. Именно в той стороне, в полутора верстах от его квартиры, на Английском проспекте, расположилась небольшая кондитерская фабрика Бормана, переименованная в позапрошлом, 1918-ом году, в фабрику имени Самойловой. Кто была эта Самойлова, никто толком не знал, но сейчас это уже никого не смущало, потому как и Английский проспект почему-то назывался теперь проспектом Джона Маклина, да и сам Петербург сделался Петроградом. Россия, какой её знал Антон Сергеевич, переставала существовать, и творившиеся вокруг перемены не предвещали ничего хорошего, как и сменивший направление ветер. Пока ещё вечернее небо было прозрачным и в сгущавшейся тьме казалось неестественно низким. Звёзды бледными точками разбредались каждая по своим местам. Антон узнал Большую Медведицу и улыбнулся, будто встретил старую знакомую. «Надеюсь, подумал он, хоть Медведицу оставят в покое». Ещё раз глубоко втянул носом сладкий прохладный воздух и закрыл окно, так и не закурив зажатую в пальцах сигарету. Забыл. Из залы доносились весёлые голоса его приятелей, собиравшихся, как давно у них повелось, каждую пятницу для обсуждения насущных новостей и всякого рода интересных гипотез. Новостей было много, но в основном довольно печальных, и потому всё больше внимания уделялось отвлечённым идеям, в коих нехватки не наблюдалось, потому как собрание это представляли люди исключительно творческого труда: были тут и писатели, и художник, и преподаватель училища, и двое учёных, одним из которых являлся и сам Франк. Три года назад он закончил физико-математический в Императорском университете, который в том же году закрыли, и теперь всё больше увлекался изучением атома, с некоторых пор занявшего умы самых передовых светил от науки и обещавшего совершить переворот в представлении человека об устройстве вселенной. Неделю назад Антон Сергеевич вернулся из Англии, где смог повстречаться после лекции с самим Резерфордом. Один лишь факт этой встречи переполнял его энтузиазмом и отвлекал от печальных мыслей, далёких от области естественнонаучной. Впрочем, повстречаться ему удалось не только с нобелевским лауреатом, но и с ещё одним не менее интересным человеком, имя которого в эту секунду произнёс кто-то из гостей в зале. Антон поспешил присоединиться к компании. Общая зала представляла собой весьма скромную по размерам комнату, довольно ярко освещённую и душную. Пятеро мужчин за столом, заставленным полупустыми тарелками (продразвёрстка всё больше давала о себе знать), початыми бутылками вина (по великому блату приобретённому учителем гимназии Сытиным) и чашками с чаем, увлечённо обсуждали очередной интересный случай, произошедший в далёкой Англии в деревеньке под названием Коттингли, где двум девочкам (десяти и шестнадцати лет) якобы удалось сфотографировать самых что ни на есть настоящих фей.
А что не так с Дойлом? спрашивал возмущённый какой-то нелицеприятной фразой об авторе «Шерлока Холмса» Николай Алексеевич. Сам будучи писателем, он считал себя экспертом в английской литературе, особенно детективного и мистического жанра.
А что не так, что не так, затараторил его оппонент, профессор Ладынский, смешно шевеля седой бородкой и то и дело поправляя пенсне. Так глупо повестись на фокусы этих девчонок. Ведь не глупый же человек, со своим-то дедуктивным методом. И так опростоволоситься с явной подделкой! он поднял вверх указательный палец, убеждённый в том, что этот жест сделает его аргументы ещё более весомыми.
А вы, профессор, напрасно потрясаете пальцем, не унимался Николай Алексеевич. Ведь аргументов у вас никаких не имеется, кроме нескольких статей в журналах и свидетельств не вполне компетентных людей.
Это сэр-то Оливер Лодж, по вашему, некомпетентен?! продолжал возмущаться профессор. Ладно ещё какой-то там фотограф Как бишь его Мммм профессор защёлкал пальцами, пытаясь вспомнить имя.
Фред Барлоу, напомнил ему Антон, тем самым вступая в показавшуюся интересной беседу.
О! Кажется именно так! Спасибо, Антон Сергеевич. А кстати Вы же тоже у нас физик. Вы ведь знакомы со случаем в Коттингли? обратился уже к нему слегка успокоившийся профессор. Что вы можете сказать по этому поводу с точки зрения, так сказать, естественной науки?
Да, знаком, усаживаясь на своё место за столом с недопитым бокалом вина, сказал Антон. Более того, скажу вам, что совсем недавно я вернулся из Англии и мне посчастливилось встретиться с сэром Артуром.
Вот как?!
За столом все будто бы оживились и взглядами устремились на Антона.
И о чём вы с ним говорили? спросил другой писатель, Гаврила Куцый (все знали его только по псевдониму), недавно издавший книжку в стиле набиравшего популярность акмеизма и якобы впечатлившую самого Осипа Мандельштама!..
Да в основном о его новой книге. Вы же знаете, он потерял на войне брата и сына Это, как мне показалось, довольно сильно повлияло на его взгляды и направило его ум совсем в другом, нежели упомянутая здесь дедукция, направлении.
Вы имеете в виду «Новое откровение»?
Да. Со мной он, сами понимаете, не откровенничал. С чего бы ему это Поговорили минут десять или пятнадцать, да на том и разошлись. Но вскользь упомянул он и девочек из Коттингли. Я сам его об этом спросил. И из ответа его, довольно, однако, скупого, я вывел, что он убеждён в подлинности фей искренне. Повторюсь, что именно в подлинности самих фей, но не фотографий. С фотографиями всё сложнее. Мне так, по крайней мере, показалась.
Ну а сами-то вы что думаете о феях? Всё же были они или нет?
Были, уверенно произнёс Антон, предполагая, что сейчас и на себе почувствует гнев профессора.
По комнате разнёсся хор удивлённых возгласов вперемешку с негромким свистом.
И вы, будучи человеком учёным, не сомневаетесь в существовании этакого фантастического народца?!
Ну, спокойно продолжал Антон, если подходить со всею строгостью классификаций, то это никакой не народец и даже не материя в нашем теперешнем понимании Но вы же знаете, сколько сейчас нового открывается в науке. Начиная с рентгеновских лучей и с радиации, невидимых человеческому глазу, но тем не менее существующих. А «народец» этот, как вы изволили выразиться, есть ни что иное, как некая разумная энергия, существующая в полноте своей в каком-то ином мире, а у нас пребывающая лишь в образе вот этого «лучистого» состояния.
И как же Элси и Френсис смогли её увидеть, если она невидимая, и, более того, даже умудрились запечатлеть на фотопластинах?
Вы, профессор, пытаетесь апеллировать ко мне как к учёному
Разумеется. А как иначе?
Но позвольте заметить, что человеческое в человеке развивалось много тысяч лет ещё до того, как возникла наука. Прежде чем Аристотель заложил основы формальной логики, должна была сложиться греческая культура, способная это в себя вместить. Так я потому и отвечу вам, как человек, а не как учёный. Как у учёного, у меня пока нет достаточной фактической базы и необходимых инструментов, чтобы доказать существование незримых глазу миров. Но как у человека, у меня имеется некоторое количество внутренних оснований, чтобы в это поверить. Личный, если хотите, духовный опыт, не доверять которому у меня причин нет.
То есть, Антон Сергеевич, вступил в разговор художник Трецкий, до этого всё больше молчавший, вы хотите нам сказать, что сами неким внутренним зрением видели либо фей, либо что-то подобное в этом роде?
Я называю это душами рек. В моём случае это была душа ручья, по габаритам своим схожим с тем ручьём в Коттингли, где девочки впервые увидели фей. Это, знаете ли, чувство такого неописуемого восторга, которое простым языком описать сложно. Словно целую жизнь мою до этого стоял на улице зной, и неожиданно посреди этого зноя я вдруг окунулся в прохладу ласкового ручья, о которой не имел ни малейшего представления. Когда сила восторга делается размереннее и тише, то начинают то тут то там мелькать некие огоньки и звенят будто бы колокольчики. Тихо так, словно далеко-далеко, за десяток вёрст. А потом Конечно, это может показаться плодом возбуждённой фантазии, я не спорю, но я начинаю видеть лица, это милые лица молодых девушек, улыбающиеся и смотрящие так ласково, с такой любовью Потом различимы становятся и их фигуры И знаете что самое удивительное? Я бы не мог ничего сказать о том, велики ли по размерам эти фигуры или малы Как будто исчезает пространство, нет перспективы, нет никаких сторонних предметов и потому определить величины̀ мозг не в силах.