Очевидно было, что задавать им любые вопросы о книгах, которыми они торгуют, бесполезно и бессмысленно. Книги для них были просто товаром.
Но я все же не удержался, взял одну книжку и раскрыл наугад. Запах свежей типографской краски обдал ностальгией, как обдает ресторанный запах после рабочей столовки. В глазах продавца мелькнула надежда на покупку и медленно гасла, пока я возвращал книгу на место. Следом за этим привилегированным сословием книжного развала, имеющим выход на книжные склады, располагались хлипкие алюминиевые столики и тележки продавцов, давно шагнувших в пенсионный возраст. Тут и ассортимент книг наличествовал совершенно иной. У них в основном присутствовали раритеты прошедшего столетия, к которым эти продавцы были когда-то причастны. Кроме старых книг, на их прилавках лежали всевозможные значки, перочинные ножички, зажигалки, пленочные фотоаппараты, другие бытовые безделушки и предметы. Все они честно отслужили свой срок и продавцы, и их незатейливый товар. Изначально у нового режима отпала потребность в людях. Их списали со счетов и поместили на пенсионный склад с минимальной расценкой за хранение. Веревочка ностальгии потянулась в прошлое. И на свет выплыла вся подноготная былых времен. Были здесь различные книги, украшавшие этажерки, книжные полки и шкафы советских лет, от школьных учебников до подписных многотомных изданий, литературных антологий и подшивок различных журналов. Это была своеобразная кунсткамера оставшейся за бортом эпохи. Из этих продавцов редко кто поднимал глаза на потенциальных покупателей. Наличествовали скорбно опущенные головы и смущенные взоры на лицах. Впрочем, и потенциальные приобретатели раритетов себя не проявляли. Прохожих было мало, все они спешили по своим делам, не задерживаясь у этой тоскливой и печальной галереи. Мои неторопливые шаги изредка привлекали внимание продавцов, они поднимали на меня тусклые взгляды и тут же опускали глаза долу. Это были взгляды оставшихся без хозяина собак. Но стоило только с ними заговорить, и престарелые продавцы, польщенные вниманием, радостно отзывались на него, как бездомная собака начинает вилять хвостом при виде потенциального хозяина. Мне достаточно было приветливо сообщить: «Какое редкое издание!» или сказать: «Это была одна из моих любимых книг в юности», и пожилые люди сразу становились словоохотливы. Они раскрывались, как бутон орхидеи под лучами солнца. Они начинали фонтанировать рассказами о книгах, писателях и случаями из своей жизни.
В конце концов из их слов следовало, что все они надеются пристроить свое богатство в хорошие руки. Переживали, что все эти книги канут макулатурными связками на помойках. Но еще они тщательно и смущенно скрывали, что деньги, вырученные от продажи, существенно пополнят их скромный пенсионный бюджет. Отнекиваясь от покупки, я, виновато бормоча, пихал некоторым из них под книги денежные купюры. Они смущенно возражали, но потом благодарили. Господь, внимая их словам, отмеривал мне здоровье совковой лопатой.
Глава 3. Оступиться можно и на ровном месте
Однако один столик все же привлек мое внимание особенно. На нем лежали предметы явно на порядок старше тех, что были на соседних прилавках. Хозяин этого антиквариата, человек неопределенного возраста, сидел на складном стульчике с независимым видом и значительным лицом. В отличие от его сотоварищей, в его облике не было и тени смущения. Внешне он выглядел довольно странно. Одет он был как представитель респектабельного общества времен предметов, которые демонстрировал. Темный двубортный сюртук с высоким воротником, жилетка в тон сюртука, белая сорочка, перехваченная у горла шейным платком. Ему не хватало только цилиндра на пышную шевелюру, побитую сединой. Довершал его наряд наброшенный на плечи пуховый платок. Платок, как театральный занавес, скрывал несоответствие времен нынешних и прошлых. Отсутствие смущения у продавца резко контрастировало со всеобщим унынием здешних обитателей и вызывало если не удивление, то интерес. Собственно, предлагаемый им товар и должен был располагать хозяина скорее к гордости, чем к унынию. По виду продавца можно было причислить к одному из успешных антикваров, который случайно оказался на периферийных гастролях. Причислить его к обанкротившимся неудачникам, лишившимся магазина не поворачивался язык. Замысловатые подсвечники, антикварные письменные принадлежности от чернильниц с настоящими гусиными перьями до походных шкатулок-бюро. На столе стояла пара колокольчиков с деревянными ручками для вызова слуг, лежал костяной нож для вскрытия писем, карманные часы «Павел Буре», россыпь прекрасно сохранившихся бронзовых пуговиц с двуглавыми орлами от мундиров, перочинный ножик с перламутровыми накладками. Предназначение всех предметов, выставленных на продажу, не вызывало у меня сомнений, кроме одного. Удивление вызвал цилиндр, состоящий из нескольких дисков. Диски были выполнены из янтаря, яшмы, малахита, нефрита и других дорогих поделочных камней. К ним в хаотическом порядке крепились бронзовые накладки. Эклектичность цилиндра вызывала одновременно чувства несуразности, любопытства и растерянности. Я перевел взгляд на хозяина этого мини-музея. Он с отрешенным и независимым видом взирал мимо меня. Казалось, меня для него не существовало. Я, приободренный предыдущими контактами с местными обитателями, попытался привлечь его внимание:
Можно посмотреть эту вещицу?
Антиквар устремил на меня орлиный взор. Наряду с нарочитой важностью в его взгляде присутствовало если не любопытство, то интерес. Пару секунд он меня молча изучал, а потом сделал величественный жест рукой, означавший: «Смотрите, все к вашим услугам».
Я взял цилиндр в руки, пытаясь понять его назначение. Я крутил его в руках и так и сяк, рассматривая со всех сторон. То, что в этом предмете присутствовал какой-то скрытый замысел, было несомненно. Но угадать этот замысел мне было не под силу. Я прикинул в уме, что изготавливать скуки ради такую уникальную вещь никто не станет. Во-первых, тут чувствовалась рука мастера, во-вторых, дороговизна материалов этого предмета не вязалась с тем, что это просто несуразная безделушка. А вот смысл и назначение предмета от меня ускользали, ставили в тупик и оставались загадкой. Я снова взглянул на антиквара и чуть не поперхнулся. Он изучающе смотрел на меня, со скептицизмом и насмешкой. Казалось, он заключил сам с собой пари, соображу ли я, что здесь к чему, или нет. Сделав над собой усилие, я решился на вопрос:
А для чего это вещица служит?
Антиквар продолжил меня разглядывать с видом, мол, догадайся сам с трех раз. После этого он устало вздохнул и выдвинул из-под своего стульчика два деревянных футляра. Из одного он достал секстант, из другого астролябию. Приложил к глазу окуляр секстанта и покрутил его регулировочный верньер. Затем он принялся за астролябию. Пока он манипулировал с приборами, у меня складывалось ощущение, что странный продавец избрал такой оригинальный способ от меня отделаться. Решил продемонстрировать свое пренебрежение и презрение к никчемному посетителю. Во всяком случае, я воспринял его поведение именно так. Я уже собрался тихо ретироваться, когда раздался скрипучий голос антиквара:
Дата рождения.
Произнес он это совершенно бесстрастным и бесцветным голосом. Я от неожиданности опешил и инстинктивно решил уточнить, к кому обращены его слова:
Моя?
Он поднял на меня холодный взгляд и устало вздохнул:
Свою дату рождения, молодой человек, я прекрасно знаю. Ваша, ваша дата рождения, сударь.
Я был ошеломлен таким поворотом дела. В моей голове роились непонимание, удивление и любопытство. Его поведением я был просто выбит из колеи. Это не позволяло ни сосредоточиться, ни вступить в осмысленную дискуссию с антикваром. Инстинктивно, на автомате я назвал ему свою дату рождения. Он посмотрел на лимб астролябии, поморщился и проскрипел:
Сто рублей.
Я окончательно выпал в осадок от удивления:
Сто рублей? За что?
Антиквар уставился на меня недовольным взглядом:
Вы интересовались назначением этой вещи? он указал на цилиндр, который я вернул на его прилавок. Я обескураженно промямлил:
Ну интересовался.
У меня появилось ощущение, что он надо мною просто решил подурачиться. Ожидая взрывов хохота, я с опаской скользнул взглядом по другим продавцам. Я был уверен, что по своей наивной рассеянности угодил в дурацкую переделку. Но любопытство подталкивало к выяснению развязки, пусть и позорной для меня. Однако откровенных признаков розыгрыша у окружающих не наблюдалось. Кто-то из них смущенно отводил взгляды, другие отрешенно смотрели на происходящее. Это меня не слишком успокоило. В голове мелькнуло: «Понятно, ждут, когда станет совсем смешно и можно будет смеяться. Похоже, я не первый, кого здесь так разводят».
Моя самонадеянность запоздало попыталась вернуть мне самообладание: «Спокойно! Все можно разрулить. Ситуация банальная. Главное, держать себя в руках и реагировать на все уверенно и с юмором. Это хорошее оружие против наглецов». Я приветливо улыбнулся. Возможно, моя улыбка со стороны выглядела жалкой, но мне в тот момент казалось, что я взял ситуацию под контроль. Мой голос действительно был мягок:
Я просто вас спросил, что это за вещь и каково ее предназначение.
Ответ антиквара был неожиданным, он скривил губы и изучающе посмотрел мне в глаза:
Эта вещь, сударь, изменяет судьбу.
Мое удивление непроизвольно рванулось наружу:
Каким образом?
Антиквар повторно продемонстрировал свое недовольство скрипучим голосом:
Это уже второй вопрос. Его всегда задают. Сто рублей, и я вам это продемонстрирую.
В моей голове пронеслось: «Он даже не скрывает, что так пошло разводит людей на деньги. Цирк шапито, тараканьи бега». Я понимающе кивнул головой и двинулся дальше.