Звиздец какой-то Ну а от чего это появилось, не знаешь?
Вообще без понятия. В инете написано, что это может быть от травмы, но травмы у меня вроде бы не было. А еще по наследству передается.
Роза вроде этой хренью не болеет
Да, но отец мог болеть. Я же не знаю, кто он. Даже мать не знает, у нее в то время очень много мужиков было.
Я кое-как встаю, держась на пылающих ногах. Игорь же продолжает в потрясении сидеть на асфальте. От золотых хлыстов фар меня начинает штормить, поэтому я терпеливо повторяю:
Игорь, я хочу домой.
Опомнившись, он поднимается. Смотрит куда-то позади меня.
На поле.
Оно все еще желтое? спрашиваю одними губами.
Понимает.
Игорь?
Глаза закрой, он берет меня за руку.
Нет! Я туда не пойду!
Что будет, если ты закроешь глаза?
А вдруг они случайно откроются?!
И руки у тебя случайно сами поднимаются? Екарный Касперский
Он в раздражении шипит. Некоторое время ходит вокруг. Сбрасывает с плеч ветровку, накидывает ее на меня, надевает капюшон и застегивает молнию до самого конца. До макушки, вместе с капюшоном, спрятав в нем лицо. Даже если я открываю глаза, то вижу перед собой только черную ткань его ветровки. И чувствую те самые советские запахи сигарет, кассет, старых журналов
Уверенно берет меня за руку и дергает на себя, что я едва не падаю. Покрепче в него вцепляюсь и ковыляю следом, пока мое лицо хлещут налитые зернами колосья.
Игорь, не надо, жалобно простанываю, но он и не думает останавливаться.
Сжимаю его руку с силой тисков интересно, откуда у меня вообще такая сила? Я сейчас, как будто Тарзан на лиане над пропастью. Только отпущу ее и свалюсь прямо на пики камней.
Сейчас, его ладонь выскальзывает из моей хватки.
Я теряюсь. Слушаю устрашающее шуршание поля, а вместе с этим ржавый скрип какого-то железа. Душераздирающе пищат птицы и с шелестом скрипучей бумаги навязчивыми мотыльками проносятся прямо над головой. Колосья пауками щекочут ладони или это пауки ползают по ним, скрываясь под пшеницу? Голова кружится, и слегка подташнивает. Так ли хорошо я защищен от желтизны?
Защищен. На нос давят темные очки. Лицо спасает сомкнутый капюшон ветровки. А лязг железа напоминает, что Игорь рядом и не бросил меня.
Мне становится легче.
Можно мне уже снять с тебя капюшон? Игорь снова берет мою ладонь.
Бешено мотаю головой.
Тогда не упади. Сейчас будут крутые ступеньки. Я буду предупреждать, а ты помедленней, ладно?
Киваю. А что за ступеньки? Вниз или вверх?
Куда мы пришли?
Сейчас все увидишь. Давай, делай ма-а-аленький шажок вперед да держу я тебя, не ссы! Ма-а нет, все, стоп, наступай. Теперь опускай ногу вниз, сейчас нащупаешь ступень руку мою держи! Руку не отпускай, а то кувыркнешься и кости все себе попереломаешь.
А сколько их всего? дрожащая нога медленно опускается вниз и находит поверхность.
Кого?
Ступенек.
Игорь молчит.
Команды прекращаются, а без команд я делать следующие шаги не решаюсь.
Давай я сниму капюшон с тебя, ну! Ты просто назад не оборачивайся и все.
Даже не отвечаю.
Слышу прискорбный вздох со стороны Игоря.
И чувствую, как мои ноги отрываются от земли, а бедра крепко стискивают сильные руки.
От неожиданности взвизгиваю, брыкаюсь и вслепую крепко обвиваю шею Игоря. Он несет меня вниз! Я же не вижу, куда! А вдруг я сорвусь или он меня бросит?!
Нет. Скоро ноги соприкасаются с полом. Я швыркаю и уже по своей воле дергаю молнию капюшона, но встречаюсь с темнотой. А после лязга ржавой двери эта темнота превращается в кромешную.
Вы куда меня затащили? снимаю очки, но даже это не разбивает мрак. Я ничего не вижу! Это что за подземелье?
Сейчас фонарик на телефоне включу, слышу глухие шаги по бетону. А Игорь здесь хорошо ориентируется даже в темноте
И через пару секунд темноту пробивает вспышка молочного света.
Я роняю очки, пока протираю привыкшие к темноте глаза. А Игорь между тем спокойно вещает:
Этот бункер вроде сделали еще во время революции, когда спасались, дай бог памяти от красных. Или от белых. Или от зеленых. Или вообще от немцев, у меня с историей так себе. В поле с пшеницей его просто так не найти, вроде как тайное убежище получается.
А мы от каких зеленых немцев тут прячемся?!
Даже когда урожай убирают, на бункер внимания никто не обращает особо, ведь он вмонтирован в холм, невозмутимо продолжает Игорь, расхаживая по подвалу.
А я наконец открываю глаза.
И вижу запущенную железную комнатку, размером примерно с мою спальню у бабушки. Здесь нет окон, зато есть оборванные плакаты некогда популярных групп, на скотч приклеенные игральные карты, карандашные наброски Че Гевары и даже от руки нарисованный план, судя по надписи, московского квартала.
А там что? взбудораженно киваю на темную, не освещенную фонариком стену.
Граффити, Игорь взмахивает рукой. Солнце. Может, оно уже выцвело от времени, но когда-то было ярко-желтым.
Почему солнце?
Игорь присаживается на пол, и я следую его примеру. Тогда он отключает фонарь. Слышу, как тяжело Игорь вздыхает.
Потому что группа наша так называлась. "Звезда по имени Солнце", в честь песни Цоя.
Ваша? Группа? Музыкальная?
И не только, он печально смеется. Мы на гитаре, конечно, играли. Но у нас, помимо этого, были еще свои законы и свои принципы. Мы были типа бандой анархистов. Бодяга, помню, все с Че Геварой к нам лез и символом банды нашей назначить его предложил! У нас потом все футболки были с этими Геварами Заброшки, помню, искали вместе с Венькой. Но это раньше, это пока мы еще бункер не нашли. Вот когда нас оттуда бомжи гнать стали вот тогда мы и перебрались сюда, штаб секретный смастерили. Прикид у нас был, снова смеется, как в кино всяких эмо и панков показывают. Пирсинг, причесоны, все по правилам, мы даже ногти красили. Я, кстати, черный любил.
Вы же из Крыма! вылетает у меня, но я тут же прикусываю язык.
Даже в темноте ощущаю, что он смотрит на меня.
А ты чего, сталкерством промышляешь? Откуда инфа?
Мать рассказала, брякаю.
Екарный Касперский. Если я в Крыму родился, это ж не значит, что у меня здесь не было родственников, и я не приезжал к ним на лето.
Извините, я, вздыхаю, не подумал.
Он замолкает. Щелкает зажигалкой, и я чувствую запах сладкого дыма. Его лицо, освещенное рубиновой звездочкой фильтра, выглядит сейчас особенно задумчиво.
А сейчас что с группой стало? подсаживаюсь к нему ближе и снова надеваю очки.
Он только фыркает.
А чего, мы должны тридцатилетними дяденьками и тетеньками здесь собираться, чипсы есть и на гитаре лабать? Все выросли, всем не до этого стало, семьи появились. Это я просто тебе хотел наш бункер показать. Может, друзей бы сюда водил, песни бы какие брынчали, тоже банду б создали, хотя
Его очередной вздох выходит еще тоскливее. Он мрачно затягивается.
Ушли они, те времена-то, заключает. Субкультуры все исчезли. Мало кто сейчас из дома выбирается.
Вы ж сами в интернете сидите.
Так я разве спорю? В инете интересно! Фильмов куча, общайся с кем хочешь, возможностей для рисования уйма! Но временами
Он гасит сигарету о бетонный пол. Окурок даже не смеет бросить, а бережно убирает в карман.
Снова зажигает фонарь. Складывает руки, будто держит гитару. Ударяет по невидимым струнам.
И хриплым, печальным голосом шепчет:
Пластмассовый мир победил Макет оказался сильней Последний кораблик остыл. Последний фона-а-арик устал
Ладонь замирает.
Унылым взглядом он окидывает плакаты и рисунки на бетонных стенах.
Изо всех сил жмурится, хлещет невидимую гитару и с болью кричит:
А в горле сопят комья воспоминаний, о-о, моя оборона! Траурный мячик стеклянного глаза! О-о, моя оборона, солнечник зайчик дешевого мира, солнечный зайчик незрячего мира-а-а!
Его взволнованный, наполненный мукой голос обрывается так резко, будто только что кто-то вырубил звук. Последнее эхо растворяется в подвальной тишине. Я сглатываю, ошарашенно распахнув глаза.
Вы так классно поете! пытаюсь неуверенно улыбнуться.
Горько усмехается.
Ты еще не слышал, как я на гитаре умею!
У вас есть гитара?
Дома. И здесь тоже была, но сейчас от нее уже, наверное, ничего и не осталось. Как тебе наш штаб?
И я понимаю, что после рассказов Игоря о прошлом и после его траурной песни мое отношение к бункеру резко меняется.
Он офигенный! Я бы хотел такое детство, как у вас!
А тебе прям уже сорок лет? усмехается и растягивает прокол в губе.
Да кто сейчас захочет по заброшкам лазить, в бункере шифроваться, Цоя играть? Пацаны только поржут и все. В деревне может бы еще хоть как-то, но тут-то все городские и модные.
Он загадочно смотрит на меня.
Поднимается. Освещая себе путь, взбирается наверх, к двери.