А то, фирма веников не вяжет, а если вяжет, то фирменные, Барс многозначительно поднял лапу вверх и замер в странном ожидании.
Алина тоже молчала.
Ты явился только за тем, чтобы Странника изгнать? спросила Алина
Не только, в тон ей отвечал кот, мне надо еще кое что сделать здесь, вернее показать тебе самое главное, из-за этих Странников ты настоящего поэта прозеваешь, напомнил он.
Алина растерялась.
Она за весь день ничего не слышала и не видела из новостей, а ведь и на самом деле сон был какой-то знаковый, только какой.
Да тебе сны хоть посылай, хоть не посылай, ничего не помогает, тяжело вздохнул Барс.
И вдруг, несмотря на глубокую ночь, зазвучала мелодия «Лунной сонаты», и не из соседней комнаты, она звучала из зеркала.
И там в каком-то перевернутом мире Невского и Сенатской площади мелькал какой-то крылатый демон или ангел.
Кот пытливо смотрел на нее.
Иосиф Бродский, ты о нем говорил.
Да с чего бы это, притворно отвечал ей кот.
А с того, что юбилей у него нынче. Семьдесят лет, не может быть, ему только семьдесят.
Живой Бродский улыбнулся им с той стороны старинного зеркала.
Алина замерла. Нет, она ожидала какого-то знака, намека, но, чтобы так, не может этого быть. Сегодня весь вечер, Алина убеждалась в том, что зеркало будет дарить ей нечто потрясающее.
Нет, об этом говорил и кот Барс, но она как-то до конца не поняла и не почувствовала его слов, а вот теперь в этом убедилась окончательно.
А потом произошло то, что случалось с ней не часто, она просто отвернулась от зеркала и от кота.
Строки сами ложились на бумагу. Она торопилась, потому что боялась, что вырубят свет или исчезнет на той стороне Поэт, а она почему-то верила, что он видит и слышит все, что она писала.
И если это так, то он должен оценить это посвящение
А на мониторе возникло буквально следующее:
Печальный ангел Петербурга. Сон о гении
24 мая 2010 года 70 лет со дня рождения Иосифа Бродского
И вот тогда в сиянии огней
Явился он в тот мир, они не ждали.
Каким казался странным иудей
В поэзии своей, в своей печали.
И вот тогда они его нашли
Совсем не годным к жизни этой мирной,
На суд, забыв о чести, привели.
Пред судьями стоял Поэт невинный.
И ничего не мог он объяснить,
Иешуа в печальной этой бездне.
Но как работать, если не парить?
Махнул рукой и понял бесполезно.
Был прокурор любителем стихов,
В стихии этой гений затаился,
Но сделал вид, что с ними незнаком,
А адвокат бессильный удалился.
2.
Остался он один перед страной,
И только Анна это понимала.
Скажите, что творят они со мной?
Творят тебе судьбу, она сказала.
И он поверил, как же можно вдруг
Взлететь на миг и падать в эти дали.
Она ушла, и, затаив испуг,
Пошел поэт в ту глушь, и там не ждали.
Мир сер и мал, старухи, хилый скот
Все это было чуждо, незнакомо.
Вот по деревне к дому он идет,
Как в бане мыться? Нет письма из дома.
А за душой лишь мифа полотно,
И стихотворье, здесь совсем иное
Призвание, и вдруг он под луной
Все пишет, где же видано такое?
3.
Венеция приснилась в эту ночь,
К нему приедут и друзья, и люди.
И он везет в гондоле деву прочь
И говорить ей о призванье будет.
Но кто там с ним? Нахмуренный старик,
Они пока, конечно, незнакомы.
Евгений, -он угрюмо говорит.
Но не Онегин, в бурю мы влекомы.
Еще печальней, чем Иосиф, он
Хотя печальней вроде не бывало.
И слышится в протяжном слове стон,
И только птица в пропасть улетала.
Там будет все, пока же этот мир
Убогая деревня, краем света
Любуется истерзанный кумир,
Клочок бумаги, или сигарета.
4
Откуда это, нам едва ли знать.
И все-таки рождаются поэмы,
В просторе неба жизни благодать
Хождения по мукам незабвенны.
Покинуть город, где он был рожден,
Чтоб никогда обратно не вернуться.
Останется и стон, и вечный сон,
И как Орфей, он снова оглянулся.
О, Эвридика милая, о, Русь,
Тебе в стихах истерзанных остаться,
Судить, рядить поэта не берусь,
Нам всем придется снова попрощаться.
И слушают на лекции в тиши
Его стихи веселые студенты.
А мы лишь к телевизору спешим,
Нам воскресят Поэта киноленты.
5.
Как хрупок миг от встречи с ним опять
И до разлуки без конца и края,
И так легко в Венеции взлетать
И падать в бездну, над водой взлетая.
Что нам король, и премия, и свет,
Изгнанник снова кажется Мессией,
А был он просто в Вечности поэт,
Его не сохранит уже Россия.
Да и кого нам было сохранить?
По миру их в тревоге разбросало,
И пусть душа в Венеции парит,
Мы знаем, что в финале есть начало,
И вечный суд, о, что они творят.
Твою судьбу, во сне ответит Анна.
И только этот обреченный взгляд,
А даль земная так опять туманна.
6.
И при луне в далекой стороне
Он не напишет больше о России.
Но как теперь поэту жить во сне,
Чужой среди своих, мы все чужие.
Но вслушайтесь в звучанье этих строк,
Нам письма из Венеции приходят,
Он не вернулся, не хотел, не мог,
Он где то там покой теперь находит.
И пышный Петербург не Ленинград
Его сегодня юбилей отметит.
Душа поэта прилетит назад,
Туда, на Невский, темен он и светел.
В Россию возвращаются порой,
А он не мог туристом быть, я знаю,
И где-то там, над вечною иглой,
Печальный ангел снова пролетает.
7.
И в пелене тумана свет стиха,
И в золоте звучат стихи устало,
И на прощанье нам махнет рука,
И «Лунная соната» зазвучала.
Печальный ангел Питера парит,
Он видит этот незнакомый город,
И где-то там, угрюм и деловит,
Он слышит этот тихий странный голос.
Внимает ли? Какая суета,
Мосты его и черные каналы
Не узнаны, и только знак креста,
Она его опять благословляла.
Каким казался странным иудей
В поэзии своей, в своей печали.
И вот тогда в сиянии огней
Явился он в тот мир, его не ждали.
Он слышал, почему то сказал Домовой, словно она вслух читала то, что было написано. Значит, на той стороне зеркала они могут слышать наши мысли? А как по-другому они могут с нами общаться, только мысленно, слова не могут пробить эту толщину стекла, они отскакивают и возвращаются к нам. Но обратилась она к коту, а не к Домовому.
Он слышал, почему то сказал Домовой, словно она вслух читала то, что было написано. Значит, на той стороне зеркала они могут слышать наши мысли? А как по-другому они могут с нами общаться, только мысленно, слова не могут пробить эту толщину стекла, они отскакивают и возвращаются к нам. Но обратилась она к коту, а не к Домовому.
Что это было, сначала этот шут.
Сначала шут, а потом король, как же могло быть иначе? Всегда есть предтеча, потом только появляется самый важный дух.
Но как же горько и страшно быть первым.
Ну это кому как повезет, вот твой любимый Баюн был первым, ему не так уж скверно живется, а мне все время после него что-то делать придется.
Но Алина была погружена в свои думы. Уж если она на любимую тему о коте Баюне не отзывается, то говорить с ней бесполезно. Барс развернулся и ушел. Растворился в воздухе, словно его и не было.
Кажется, она не заметила и этого настолько его поглотил текст для Бродского. Она никогда не смогла бы объяснить, как он родился на свет, он просто возник. Наверное, это и был акт творения самый чудесный на свете акт. Она была уверена, что как-то это связанно именно с зеркалом.
Это в нем была какая-то невероятная чародейская сила и власть.
Глава 21 Всегда есть выбор
В доме с того дня поселилось вдохновение.
Алина скоро убедилась в этом, и не только по той небольшой поэме, обращенной к Поэту и гению.
Вдохновение проявлялось во всем. Она перестала грустить, стала улыбаться, все делала с радостью.
Вот такие строки, особенно умилявшие Домового, стали появляться на странице у Алины.
Любая из нас чаровать, ворковать научилась.
Но стоит ли снова в оковы любовь загонять?
Все проще и легче, случилось лишь то, что случилось.
Останется просто простить, и понять, и принять.
Останется с милым, смеяться над ежиком сонным,
И в лес уходить от усталых и шумных людей.
Мы вдруг отдалились, и в городе этом бетонном
Так трудно ответить наивной улыбке моей.
Я стала другой? Ну конечно, и я замечаю,
Тропинкой лесной убегает лисенок в простор,
Прирученный зверь, он на ласки едва отвечает,
И только молчит, и в компьютер уставил свой взор.
Да что эти чары, они так бывают тревожны,
А зайчик мой солнечный снова ласкать нас готов,
О чем, ты любимый? О том, что тревожно и сложно,
Пошли же в просторы, там море прекрасных цветов.
Нас волк провожает, резвится в тумане волчонок,
Какая погода, как хочется снова в тиши
Писать нам поэмы, едва лишь проснувшись, галчонок
Упал из гнезда, и спасти мы его поспешим.
Все проще и легче случилось лишь то, что случилось.
Останется просто простить, и понять, и принять
Любая из нас чаровать, ворковать научилась.
Но стоит ли снова в оковы любовь загонять?
Когда кот Барс услышал в ее исполнении стихотворение, он удивился, или сделал вид, что удивился.
На самом деле, Домовой в том не сомневался, что это он на Алине свое поэтическое мастерство оттачивал, в том то и дело, что после появления зеркала не только с Алиной, но и с котом стало что-то происходить.
Он начала перерождаться, как когда-то пес Шарик в квартире у профессора, правда, тогда требовалось хирургическое вмешательства, на этот раз с котом было проще. Нет, он давно завидовал Баюну, и ему, конечно, хотелось выдать что-то такое, хотя такое желание он скрывал даже от себя самого порой. Но чтобы вот так творческий процесс прямо врезался в его душу такого не бывало с ним прежде.
Это все зеркало, тяжело взглянул кот, он из меня какую-то поэтическую размазню делает.
Наверное, ему хотелось, чтобы Домовой пожалел его, но тот жалеть и церемониться не стал.
И чего ты ноешь, если к тебе какой дар спустился, то радоваться надо, был обычным котом, а теперь вон какие можешь шедевры писать.
А тебе и правда понравилось, то, что ты с Алинкой насочиняли? осторожно спросил кот.
А чего мне тебе врать, и хотел придраться, да вроде и не к чему, тяжело вздохнул Домовой, словно это и правда его огорчило.
В разговоре с котом и он порой делался таким притворщиком, что просто страшно и смешно на него смотреть.
Тогда осмелев, и после внушения духа понимая, что ему хочется, он твердо направился к Алине.
Ну, это так были мелочи, а не сочинить ли нам с тобой что-то посерьезнее.