Вот не думал, что маэстро такой мастер компромиссов, сказал Сомма.
Я не мастер компромиссов, отрезал Верди. Разве я сейчас пошел на компромисс? Вы, дорогой Сомма, приняли мое требование относительно стретты, а я, в качестве компенсации, не буду писать финал, который и раньше казался мне лишним.
Сомма громко захохотал и подал появившемуся в дверях кафе официанту знак принести еще по стакану замечательного прохладительного, как бы оно на самом деле ни называлось.
Странно складывается жизнь, задумчиво произнес Сомма, вертя в руке пустой стакан и переводя взгляд с Верди на Джузеппину. Я говорил вам когда-нибудь, что с детства терпеть не мог оперу?
Нет, сказала Джузеппина, мне, по крайней мере Может, тебе, Верди?
Верди покачал головой: нет, он тоже слышал об этом впервые. Он вообще не любил расспрашивать, его не то чтобы не интересовало чужое прошлое, он и о своем вспоминать не любил и мог себе представить, что в жизни собеседника тоже было достаточно моментов, о которых тот не хотел говорить, а в разговорах всегда есть опасность коснуться тем, не очень для собеседника приятных.
Да-да, продолжал Сомма, впервые я попал в оперу, когда в Падуе, где я учился на юридическом факультете, поставили «Паризину» Доницетти. Я сам написал пьесу с таким названием, она шла в нашем студенческом театре И я, конечно, не мог не пойти послушать оперу на мой вы представляете, я был убежден, что это действительно мой и ничей больше сюжет! Может, поэтому мне совершенно не понравилось. Музыка мешала. Я дал себе слово никогда больше не ходить в оперу!
Странное решение для итальянца, не правда ли? улыбнулась Джузеппина.
Ну что ты, снисходительно сказал Верди, тебя сбивают с толку переполненные залы в «Скала» и «Ла Фениче», но ведь девять из десяти простолюдинов никогда не бывали в опере, не слышали ни одной ноты из «Трубадура» и даже «Цирюльника»
Ты меня поражаешь, Верди! сердито воскликнула Джузеппина и продолжала, обращаясь к Сомма: Он всегда выдвигает парадоксы, потому с ним так трудно! Итальянцы не знают оперы!
Нет-нет, перебил Верди. Я ведь не это сказал, дорогая. Естественно, песенку Герцога знает даже самый невежественный пастух из Калабрии, я сам слышал, как на одном из пастбищ Впрочем, я не о том. Но в опере он не был, мелодию ему напел приятель, который подхватил ее, услышав, как играл бродячий шарманщик, но и тот никогда не переступал порога театра, а знает популярную мелодию от знакомого, а тот от своего, и вот он-то действительно слышал оперу сам. Мы, итальянцы, очень любим петь, верно, мелодия наша жизнь, но опера, к сожалению, так и не стала народным искусством, как ни горько в этом признаваться.
Не стала народным искусством? возмутилась Джузеппина.
И не спорь, дорогая, Верди положил ей на ладонь свою руку. Темное и грубое на светлое и нежное. Он действительно больше крестьянин, чем музыкант, подумал Сомма, глядя, как рука Верди сжимает и гладит пальцы Джузеппины. Не спорь. Я всего лишь хочу сказать, что наш дорогой синьор Антонио вовсе не исключение, а скорее правило. Да о чем говорить, Пеппина? Мой родной отец и моя любимая матушка! Имея сына-композитора!
Всемирно известного, вставил Сомма, но Верди не обратил на реплику внимания.
Они были в театре всего один раз, когда я чуть ли не силком привез их в Милан на премьеру «Жанны дАрк», да и тогда отец пытался сбежать после второго акта, сказав, что не привык к такому шуму, и матушка едва уговорила его остаться. Как бы то ни было, они досидели до конца, а потом их привели ко мне за кулисы, и я помню, как отец ругал большой барабан, из-за которого у него чуть не лопнули перепонки. Нет, Пеппина, я могу понять синьора Антонио, особенно если речь идет о театре в Падуе, где никогда не было приличного оркестра, а хористов набирали из окрестных ремесленников, многие из которых даже нот толком не знали и пели на слух. Бедный Доницетти! Бедная «Паризина»!
И бедный Антонио, добавьте к тому, маэстро!
И бедный синьор Антонио! Верди неожиданно стал серьезным, убрал свою руку с руки Джузеппины и сказал: Но ведь не я к вам, а вы ко мне подошли тогда, на пьяццо. Я вас не знал и даже не слышал вашего имени.
Откуда было вам его слышать? удивился Сомма.
Да-да. Вы подошли ко мне
Да-да. Вы подошли ко мне
В компании с Лукетти и синьорой Маффеи.
Да-да, и Кларина, которую я очень ценю за ее живой ум и преданность нашей несчастной родине, сказала: «Позвольте представить вам синьора Антонио Сомма, он адвокат и ваш преданный поклонник» Но вы им не были, верно? Вы вели в суде тяжбу Кларины с семейством Гараванди
О праве на недвижимость.
Но в то время вы еще не слышали ни одной моей ноты!
Ну что вы, слышал, конечно! Вы полагаете, маэстро, что можно прожить в Италии почти полвека и не слышать ни одной ноты Верди?
От уличных певцов, столь же громкоголосых, сколь и фальшивящих!
Знаете, маэстро, сейчас я вам, пожалуй, кое в чем признаюсь. Синьора Джузеппина, будьте свидетельницей моей чистосердечной явки с повинной. Я был в «Фениче» на «Травиате» и «Бокканегре», я слышал «Риголетто» в «Скала» еще шесть лет назад, и вы не станете отрицать, что я слышал «Арольдо».
«Арольдо» вы слушали уже после нашего знакомства, рассмеялся Верди. Но вы Я поражен. Я думал
И должен признаться еще, продолжал Сомма, с удовлетворением наблюдая за смущением маэстро, я слушал эту божественную музыку
Ну-ну, пробурчал Верди, нахмурившись.
Но видел, как распадается в «Бокканегре» сцена дожа и его дочери драматургически вторая часть выпадает, как тяжелый камень из слабой руки.
Милое сравнение, сказал Верди, я поражен.
Чем, маэстро?
Тем, что вы обратили на это внимание! Черт возьми, синьор Антонио! Я так и не сумел заставить Пьяве Нет, это не то слово: заставить я мог его сделать все, что угодно. Кроме одного, к сожалению. Франческо хороший поэт уверяю вас, ничего сверхъестественного я от него не требовал, но выше головы не прыгнешь
Верди, с упреком проговорила Джузеппина, напрасно ты так о нем. Ты же знаешь
Да, Верди прервал сам себя, сцепил пальцы и приблизил к глазам, будто держал в них что-то и хотел рассмотреть поближе. Пьяве болен, боюсь, дни его сочтены. Это ужасно. Извините, синьор Антонио, извините!
Сомма с изумлением увидел, как покраснели у Верди глаза и дернулся уголок рта. Он совсем не предполагал, что этот человек, казавшийся ему жестким, как скошенная трава на лугу в Сант-Агате, и непреклонным, как колокольня на площади Сан Марко, мог так взволноваться, вспомнив о друге, лежавшем сейчас в своем доме во Флоренции и, возможно, именно в эти минуты прощавшемся с миром.
Джузеппина, гораздо лучше, чем Сомма, знавшая своего Верди, отвернулась, она не выносила минуты его слабости, потому что потом, взяв себя в руки, он становился ворчливым, ко всему придирался, хотя на самом деле злился только на себя.
Да, сказал Верди, справившись с эмоциями, я только хотел сказать, синьор Антонио, что финал все-таки придется переделать. Музыку я себе примерно представляю, и ваши стихи они замечательны, спору нет! на эту музыку не ложатся.
Хорошо, согласился Сомма, две строфы перед финальной кодой я заменю. Какой ритм вам нужен, маэстро?
Вот это другой разговор! воскликнул Верди. Ты слышишь, Пеппина? Какой ритм, спрашиваете? Я объясню вам! Это должен быть марш на две четверти, короткий, как лезвие кинжала. Раз-два, раз-два
Раз-два, повторил Сомма, и строчки, как это с ним обычно бывало, появились перед его глазами, будто написанные чьим-то размашистым почерком на светлом фоне. Да, вот так: «А теперь вместе мы, не робея, кровожадного свергнем злодея»
Кровожадного свергнем злодея! воскликнул Верди. Так, дорогой Сомма! И еще три строки, только три. Свергнем злодея. То, что надо. Свергнем злодея! Пеппина, здесь так жарко, у меня пот течет по спине, я хочу домой.
Ты хочешь записать мелодию, мягко сказала Джузеппина, вставая. Мужчины тоже поднялись, Верди бросил на стол два дуката, официант, не дожидаясь, когда посетители уйдут, принялся убирать стаканы, он был недоволен, господа сидели битый час и ничего не съели, только выпили шесть стаканов прохладительного, конечно, жара, кто спорит, но могли бы не бедные, видно по одежде заказать и что-нибудь основательное, а то сидели и спорили, особенно этот, похожий на Господи, на кого похож тот, что справа, где я мог его видеть Это же Как я не признал сразу?
Официант поставил на стол стаканы и долго глядел вслед уходившим пока они не свернули за угол.