И быстро, понимающе подхватила я. Никаких тебе субботних обедов.
Родители возвращались с них за полночь
Это разбивает мне сердце! эмоционально воскликнула она. Ваш город совсем не любит гостей.
Вы заставляете меня испытывать за него стыд, рассмеялась я. Но поверьте, он совсем не так суров, каким кажется на первый взгляд. Вас просто не представили ему должным образом.
И это грустно, согласно вздохнула она.
Но это можно исправить, неожиданно для самой себя сказала я. Хотите, завтра в пять часов я зайду за вами на проходную и познакомлю вас с вечерним Петербургом?
Француженка неверяще на меня посмотрела и тихо ответила:
Да.
Господи, что я делаю? Мало мне проблем неужели ради возможности говорить с кем-то по-французски я готова идти через весь город? Неужели настолько тоскую по прошлому?
Очень, очень хочу! пылко заверила меня она и протянула ладонь. Только боюсь быть вам в тягость
Ни в коем случае, я пожала её руку. Крохотные пальчики её оказались неожиданно сильными.
Меня зовут Клер. Клер Дюбуа, представилась моя новая знакомая, и только тогда я поняла мне не стоило даже заговаривать с ней.
Я снова забылась. Госпожа Шувалова изволила вспомнить детство! И теперь должна представиться в ответ. А заодно объяснить, почему ходит в поношенном пальто и трехрублевых калошах. Да-да, графинюшка. То весь твой бюджет.
Что-то не так? заглянула она мне в глаза. У вас уже есть планы?
Нет-нет, выдавила я. Я приду завтра.
Приду, раз обещала. Держать слово единственное, что я могу себе позволить сейчас.
Меня зовут Мария, сообщила я. Назвать фамилию так и не смогла.
Я буду очень ждать, Мари! воскликнула Клер.
Я дернулась, пощечиной ощущая своё имя.
Кому ты пишешь, Мари?
Подруге, я сминаю в руке листок, закрываю резную крышку бюро и встаю с кресла.
О чем? он подходит ближе.
Вечернее солнце гаснет в его глазах.
Я лишь призналась в чувствах к её брату.
Денских не допустит этого брака, Алексей кривит губы, да только я вижу, что попала в цель.
Брак? расправила платье. А я и не говорю о браке. У меня нет приданого, у меня нет больше имени, у меня и наследства-то нет. Однако, мне надо на что-то жить. Не вы ли мне это говорили?
Вот как? едва сдерживаемая ярость во взгляде. Вот, каков твой выбор, Мари? он хватает меня за плечи. Станешь содержанкой? Пойдешь по рукам? Это ведь лучше, чем быть княгиней Милевской, верно?
Мне больно его пальцы наверняка оставят на моей коже отметины. И как же мне радостно от этого, как мне хорошо!
Верно. Соглашаюсь я, глядя ему в глаза, и добавляю: Господин опекун.
Ну же, ваше сиятельство! Уступи! Ударь же меня!
Он часто дышит, я вижу, как трепещут крылья его носа, как бьется проступившая на виске вена, опускаю взгляд под изящной линией усов от ярости подрагивают губы. Милевский отпускает меня. Я улыбаюсь. Это моя победа. Но он ладонями обхватывает моё лицо и целует.
Верно, оторвавшись от меня, выдыхает князь, твой опекун.
Мучительно медленно его пальцы опускаются с моей щеки на шею. Это больнее, чем боль. Это страшнее. Меня колотит, я закрываю глаза. Мужская ладонь обжигает. Я отворачиваюсь, но он не отступает. Я чувствую жар его тела за своей спиной, я слышу его дыхание. Он наклоняется к моему уху и, губами почти касаясь моей кожи там, где только что лежала его рука, убивает:
Несостоявшийся муж твоей старшей сестры. Единственный, кто согласился оплатить долги твоего батюшки.
Какое благородство. Кто просил вас об этом? Вы вполне могли отдать эту честь господину Бортникову, я рукой вытираю рот и хрипло смеюсь.
Только мы оба знаем в этот раз снова ведет Алексей.
Бортникову? он смеется. Ну уж нет, милая. Я не собираюсь отдавать тебя этому лису. А Анастасия давно не отвечает на твои письма. И ты давно не пишешь ей. Её брат не увлекается девушками. Ты снова обманываешь меня, Мари.
Мари
Шувалова, добавила я. Мария Шувалова. Всего доброго, мадам Дюбуа, отрывисто поклонилась и, не оглядываясь, ушла с площади.
Стыд и пустые сожаления давно пора оставить в прошлом.
Стыд и пустые сожаления давно пора оставить в прошлом.
Глава 4
Тучи снова затянули небо плотным покрывалом. За короткое солнечное утро черный снег успел немного подтаять. Я посмотрела себе под ноги и, невесело хмыкнув, похвалила себя за предусмотрительно купленные калоши.
Планировка столицы довольно проста. Прямые линии широких улиц и маленьких, таких же прямых переулков. Город велик, путь от Сенной до Никольской площади занимает довольно большой промежуток времени, если не знать коротких путей.
Узкий проход вывел меня на площадь. Издали завидев храм, я перекрестилась. Двустворчатая кованая калитка двора собора была приветственно распахнута. Горожане (в кои-то веки улыбающиеся!) несли в церковь праздничные угощения, а я не могла заставить себя сделать шаг. Подняла глаза на небесные стены храма и пальцами вцепилась в ледяные металлические прутья. Даже под хмурым небом золото куполов слепило глаза.
Чего стоишь, дурно, что ль? болезненно худой мужичок остановился рядом.
Ох, а белая-то какая, заквохтала замотанная в серый платок женщина. Не ела небось, сейчас-сейчас! она потянулась к своей котомке.
Спасибо, ничего не нужно. У меня всё есть, пробормотала я и чуть приподняла свой узелок, мол, не вру. Правда есть.
И я, не слушая более причитаний, а затем и недовольств коли уж вызвала желание помочь, изволь добро принимать отпустила калитку и вошла.
Меня, Шувалову, приняли за нищенку, умирающую от голода. Мне бы засмеяться, да только не смешно.
Господи, прости меня! Прости гордыню и недостойные мысли. Спаси и сохрани
Высокие своды, золото икон, ладан и воск. Я вновь осенила себя крестом и аккуратно положила кулич и яйца на длинный деревянный стол у входа.
После Рождества я захандрила, пропустила службу, малодушно радуясь отсрочке. Одну, вторую, третью Я знала, господь простит, простит и отец Павел, да только как простить саму себя?
Я не заметила появления священнослужителя, погрузившись в невеселые мысли. И только вид какой-то женщины, припавшей с поцелуем к руке батюшки, помог мне прийти в себя.
Праздник, Мари! Как тебе не стыдно!
Благословите, батюшка, сказала я, когда он остановился напротив.
Бог благословит, ответил отец Павел.
Он сложил пальцы именем господа бога, благословил меня. Я нашла в себе силы и взглянула в его лицо, вздрогнула: он и сам будто сошел с иконы. Темные глаза смотрели в самую душу, я не отвела взгляд, перекрестилась и поцеловала его ладонь.
«Я целую не твою руку, а твой сан, который древнее меня и тебя», вспомнила я, как он пояснял мне смысл этого действия, и тихо прошептала слова вслух.
Лучики морщин разбежались вокруг его глаз, священник чуть улыбнулся. Я знала, он тоже помнил наши разговоры.
Отец Павел знал меня как никто другой, он был моим духовником еще с тех самых пор, когда умерла Ольга. И если бы не его терпение, если бы не долгие беседы тогда совсем еще юного выпускника семинарии с обезумевшим от горя ребенком
Я пережила. Пережила я и смерть родителей. И вот она моя благодарность я не приходила на исповедь долгие полгода.
Батюшка задержался рядом со мной всего на миг, но этого мига хватило, чтобы самой себе пообещать:
Я приду завтра.
Едва заметный кивок головы, всё понимающая улыбка. С души будто сняли неподъемный камень. Я смотрела, как он уходит от меня к другим мирянам, и впервые за долгое время дышала полной грудью.
Маша! окликнули меня.
Я обернулась и увидела Петра.
Петя? удивилась я. Я думала, ты на Моховой.
Да вот, он подкрутил ус, на нас начали оборачиваться, и Чернышов тихо пообещал: После поговорим.
Священник обошел столы, обрызгивая яства святой водой. Я быстро связала свое добро обратно в узелок, взяла Петю под руку и вывела на улицу.
Так всё же, почему ты здесь? я поправила платок на голове и подула на мгновенно озябшие руки.
Да, случайно. Был тут рядом, отмахнулся Петр. Давай сюда, Чернышов забрал у меня узелок и всё бы ничего, да только я заметила непривычно внимательный взгляд, которым он смотрел на мои ладони.
Случайно? Что-то не верится.
Несколько минут мы шли по направлению к моему дому, и все мысли о прошлом окончательно вылетели из моей головы, их заменили догадки и предположения, одна страшнее другой. Случайность или реальные опасения за мою жизнь уже не только ночью? В предпраздничный день, в церкви? На Службе.