Штерн вынужден был согласиться, что так оно и было бы. Конечно, аргументы Аль-Джабара были логичны, но шиты все же белыми нитками, судья Шохар все это видел, но время тогда было более либеральное, а о том, к чему приведет интифада в ближайшие годы, догадывались немногие. Даватше получил три года плюс два года условно, и после оглашения приговора Штерн неожиданно для себя подошел к Аль-Джабару и сказал:
Послушайте, адвокат, почему бы нам не пообедать у Ахмеда? У меня к вам есть несколько вопросов.
Ахмедом звали хозяина небольшого ресторанчика, расположенного на въезде в Шуафат, в трех минутах езды от городского суда.
Почему бы нет? с некоторым удивлением переспросил Аль-Джабар и сказал после недолгого размышления: Согласен, тем более, что и мне есть что сказать следователю полиции.
Полчаса спустя немногочисленные посетители ресторана с интересом слушали громкую перепалку между двумя интеллигентного вида мужчинами, обсуждавшими причины и следствия арабо-израильского конфликта. Недели через две, когда Штерн впервые приехал к Аль-Джабару домой (причина была вполне официальной, правда, сейчас следователь уже не помнил, в чем было дело), адвокат сказал ему:
А вы смелый человек, господин Штерн. Вы так кричали у Ахмеда, что я боялся вас растерзают на месте. Все-таки, публика там, знаете
Ах, знаю, махнул рукой Штерн. Был я там сто раз, и моя точка зрения всем постоянным посетителям известна.
Вот как? только и сказал адвокат, проникшись, должно быть, к следователю еще большим уважением.
Оба были согласны с тем, что двум народам на одной земле никогда не удастся жить в мире и дружбе. Не было еще такого в истории и никогда не будет. Пример Советского Союза ни Штерна, ни Аль-Джабара не вдохновлял, оба считали, что межнациональная рознь есть и там, не может не быть, наверняка и стычки происходят, а может, и что-то более серьезное, просто коммунисты никогда не допустят, чтобы эти сведения стали известны всему миру. И в свое время именно межнациональные войны развалят империю окончательно. Когда начались события в Карабахе и в Абхазии, а Прибалтика задумала отделяться, Аль-Джабар и Штерн почувствовали себя пророками, что, впрочем, никак не отразилось на их дискуссиях, ставших уже привычными
Когда зазвонил телефон, Штерн с трудом отогнал нахлынувшие вдруг воспоминания и поднял трубку. Слышимость была довольно плохой, что-то посвистывало, собеседник говорил, видимо, с сотового телефона.
Полковник Симхони, услышал Штерн. Вы меня искали, господин Штерн?
Да, сказал следователь. Давно хотел познакомиться, а тут случай представился. Я имею в виду вчерашние события в Шуафате
Не понимаю, с раздражением отозвался Симхони, почему следственный отдел полиции интересуется нашими действиями по наведению порядка. Все было в рамках закона. Солдаты использовали резиновые пули только в одном эпизоде, двое раненых, и это все.
Простите, перебил Штерн, поняв, что они с Симхони говорят о разных вещах. Как говорится, у кого что болит, тот о том и говорит. Простите, я неточно сформулировал вопрос. Ни в малейшей степени не ставлю под сомнение профессионализм пограничников. Я говорю о смерти адвоката Аль-Джабара. Его вдова обратилась в полицию с жалобой на действия
Ах, это, облегченно вздохнул Симхони. Я могу ее понять. Но, господин Штерн, это просто совпадение. У меня в Шуафате четыре патрульных джипа
Вот-вот, сказал Штерн, я как раз и хотел бы знать, где и когда ваши машины находились, мне ведь придется на жалобу отвечать, и потому, хочешь не хочешь, придется хронометрировать
Ну, Штерн так и видел, как полковник пожал плечами, прижимая к правому плечу трубку сотового телефона, я не могу вам сказать сходу, нужно посмотреть в журнале дежурства.
Я и не прошу вас об этом! Когда я смогу получить бумагу с хронометражем?
В трубке послышались чьи-то голоса, Симхони задал кому-то вопрос и, выслушав ответ, сказал Штерну:
К вечеру вас устроит?
М-м помялся следователь. Видите ли, полковник, я собираюсь навестить вдову, выразить соболезнование, мы с Аль-Джабаром были знакомы Так я бы хотел
А, понимаю, сказал Симхони. Слышал о том, как вы распалялись у Ахмеда. Правда, не понимаю Ну, это неважно.
Многие не понимают, улыбнулся Штерн. Я сторонник трансфера и всегда таким был, а Аль-Джабар никогда не скрывал своих антиизраильских взглядов Видите ли, мы оба называем себя интеллигентами. Впрочем, это долго объяснять
В трубке послышались чьи-то голоса, Симхони задал кому-то вопрос и, выслушав ответ, сказал Штерну:
К вечеру вас устроит?
М-м помялся следователь. Видите ли, полковник, я собираюсь навестить вдову, выразить соболезнование, мы с Аль-Джабаром были знакомы Так я бы хотел
А, понимаю, сказал Симхони. Слышал о том, как вы распалялись у Ахмеда. Правда, не понимаю Ну, это неважно.
Многие не понимают, улыбнулся Штерн. Я сторонник трансфера и всегда таким был, а Аль-Джабар никогда не скрывал своих антиизраильских взглядов Видите ли, мы оба называем себя интеллигентами. Впрочем, это долго объяснять
Когда вы собираетесь посетить вдову адвоката? спросил Симхони.
Как только получу вашу бумагу. Я могу заехать к вам, а от вас в Шуафат.
Это было бы лучше всего, согласился полковник. Я сейчас отдам распоряжение. Давайте через полтора часа, хорошо?
Штерн посмотрел на часы. Полтора часа, да плюс час на нерасторопность адъютанта Симхони, четверть часа от пограничников до Шуафата
Хорошо, сказал он.
«Бумаги, подумал он, положив трубку. Что за нелепая ситуация! Ехать к вдове старого знакомого и вместо слов утешения везти ей какие-то бумаги и объяснять, что израильские врачи не виноваты в смерти ее мужа. И пограничники не виноваты тоже. По большому счету даже толпа, собравшаяся на площади, не виновата: толпа не обладает разумом, и винить ее в непродуманных действиях просто бессмысленно. Может, виноват тот, кто эту толпу собрал и зарядил антиеврейским возмущением? Нет, это тоже будет неверным ответом кто бы ни был зачинщиком акции, ему наверняка в голову не приходило, что тем самым он мог подписать смертный приговор кому-то из своих же соплеменников, которому могло стать плохо во время демонстрации и к которому не смогут проехать врачи скорой помощи. Правильный ответ: так уж получилось, но этот единственно верный ответ не удовлетворит Галию, которой было сейчас наверняка плевать на все сложности арабо-израильских отношений. Она знала одно: если бы врачи прибыли вовремя, ее мужа удалось бы спасти. Может быть, удалось бы. Впрочем, даже «может быть» для Галии сейчас равнозначно твердому убеждению.
Кряхтя и проклиная и былое знакомство с Абу-Джабаром, и собственную службу, Штерн выбрался из-за стола. Он чувствовал себя разбитым сейчас хорошо бы какое-нибудь убийство, желательно в еврейской части города и не на националистической почве, тогда он встряхнулся бы и принялся за работу с обычным для него усердием, о котором коллеги говорили: «Штерн пошел по следу, значит, нужно готовить камеру».
Конечно, это было преувеличением. Штерн прекрасно знал статистику раскрываемости преступлений, особенно когда речь шла о нем самом: восемьдесят три процента пять из шести. Прекрасная раскрываемость, как говорил прокурор Вакнин, всем бы такую. Но ведь и преступления Муж убил жену в пылу ссоры, облил себя бензином и собрался поджечь, соседи вовремя позвонили в полицию. Или вот два парня-наркомана влезли в магазин радиоаппаратуры, сработала сигнализация, обоих взяли на месте, причем один из них просто не соображал, что делает. Не так уж часто приходилось вести долгие следственные действия и вычислять преступника, а потом идти по следу и присутствовать при задержании под немые возгласы патрульных: «Ай да Штерн, ай да молодец!» Последний случай был полтора месяца назад он действительно тогда поработал не хуже Холмса или этого американца, как его Перри Мейсона. Убили художника и на месте преступления практически не было улик. И по знакомствам работать смысла не было художник жил уединенно, терпеть не мог компаний, друзей не имел, врагов, по-видимому, тоже. И убийство с целью ограбления все это не напоминало. Штерн тогда часами сидел в огромной прокуренной мастерской, где полотна и мольберты были навалены как папки с делами в кабинете самого следователя. Сидел, не обращал внимания на недоуменные взгляды коллег и, в конце концов, вычислил убийцу. И доказательство вычислил убийца даже слова не смог сказать в свое оправдание.
Но такие дела, где действительно нужны были мозги и опыт, случались не часто. Точнее, слишком редко, чтобы Штерн получал удовлетворение от собственной работы.
Следователь медленно спустился в холл, механически отвечая на приветствия, и спросил у дежурного офицера, есть ли свободная машина. Обычно все машины были в разъездах, и Штерну приходилось ехать на своей, чего он очень не любил в рабочее время особенно если приходилось углубляться в арабские кварталы. Не то чтобы боялся нападения, но и испытывать хотя бы мимолетное чувство незащищенности тоже не очень хотелось.