Впрочем, знал ли это Штерн наверняка? Мысль занимала его, пока он входил через широко раскрытую дверь в сумрачный холл с прикрытыми шторами, где его ждала Галия, вдова умершего адвоката.
Когда-то эта женщина была красавицей, однако годы взяли свое. Галия располнела, а ведь Штерн помнил ее тоненькой, как тростник на берегу Иордана. В тщательно окрашенных волосах не было седины, но именно эта тщательность быстрее, чем наличие седин, выдавала тот непреложный факт, что прошла не только молодость, но и самые хорошие для замужней женщины «бальзаковские» годы. Морщин на лице, было, пожалуй, даже больше, чем того требовал возраст, и Штерн с грустью констатировал, что и взгляд стал другим если можно о взгляде сказать, что в нем появились старческие морщины, то именно так смотрела сейчас Галия.
Штерна всегда интересовала эта женщина, но он никогда не заговаривал о ней с Аль-Джабаром, сам же адвокат и намеком не давал понять, чем занимается его жена, кроме, конечно, воспитания пятерых детей и приготовления замечательных обедов. Штерн знал, конечно, что Аль-Джабар много лет назад учился в России, в каком-то университете, предназначенном именно для иностранных студентов. Из России он и привез жену русскую девушку, в которую молодой палестинец влюбился до самозабвения. Штерн познакомился с Аль-Джабаром позже, когда тот уже был довольно известным в палестинских кругах адвокатом и правозащитником защищал он, естественно, угнетаемых соплеменников от еврейской эксплуатации, хотя и признавал в приватных беседах, что именно присутствие евреев позволяет палестинцам тем, у кого есть голова на плечах, жить значительно лучше, чем они могли бы существовать в собственном независимом государстве. Когда началось их знакомство, Галия была уже матерью трех детей двух дочерей и сына, а вскоре родился и четвертый ребенок мальчик, любимое дитя по имени Хасан. В отличие от сестры и брата Ахмада, Хасан выглядел как типично русский мальчишка: белокурый, курносый даже более курносый, чем мать. От отца в нем не было ничего, кроме фамилии. Может, поэтому адвокат не очень любил своего второго сына, в то время как Галия обожала этого ребенка так, что едва не умерла сама, когда года три назад Хасан свалился в люк канализации (в Шуафате почему-то взяли тогда за правило держать люки открытыми мол, это позволяет проветривать стоки). Мальчик повредил позвоночник, спасли его по сути, вернули к жизни врачи в больнице «Адаса», и с тех пор Галия израильских медиков боготворила. Так, во всяком случае, утверждал Аль-Джабар, и у Штерна не было причин ему не верить.
Садитесь, господин следователь, тихим голосом предложила Галия, когда Штерн вошел в комнату и пробормотал стандартные слова утешения.
Иврит у Галии был слишком правильным, ей редко приходилось им пользоваться, и Штерн сказал:
Поговорим по-арабски, хорошо?
Галия благодарно кивнула.
Да, сказала она. Вы пришли по поводу моей жалобы?
Я пришел, Штерн кашлянул, чтобы сказать, что ваш муж был замечательным человеком. Он был очень умен и У нас, конечно, были разные взгляды на многие проблемы Я бы даже сказал, диаметрально разные Но Мухаммед жил, чтобы помогать людям, даже тем, кого считал врагами.
Галия молчала, и Штерн не знал, слушает она или думает о своем. Он сбился и закончил:
Мне очень жаль Мухаммед был человеком, это главное.
Поэтому его убили, тихо произнесла Галия, и Штерну показалось, что он плохо расслышал.
Как вы сказали? растерянно переспросил он.
Галия подняла на Штерна ясный, не замутненный слезами взгляд и четко повторила:
И потому моего мужа убили.
Кто? теряясь еще больше, задал Штерн глупый вопрос. Если вы обвиняете врачей скорой помощи
Их тоже, сказала Галия, но в меньшей степени, чем других. Что врачи? Они всего лишь не приехали вовремя.
Вы подали жалобу на службу «Маген Давид адом»
А на кого еще я могу жаловаться? голос у Галии был сухим, как солома, казалось, что в нем не осталось даже оттенков эмоций, но Штерн знал, что это не так, и поражался выдержке этой женщины. Конечно, в мыслях у нее был сумбур. Она-то прекрасно знала, что ее муж умер от острой сердечной недостаточности, а не от удара ножом, выстрела в затылок или яда, положенного в бокал с шампанским.
Вы знаете, сколько у него было врагов? продолжала Галия размеренным голосом без интонаций, будто произносила заранее отрепетированную речь. С местной властью муж был постоянно на ножах, потому что требовал, чтобы все было по закону. С людьми Арафата он не ладил, потому что считал раиса узурпатором и диктатором. Мухаммед все время находился во взвинченном состоянии, все время спорил, нервничал Скажите, долго это могло продолжаться? Я ему давно говорила, что он не щадит себя
Вы знаете, сколько у него было врагов? продолжала Галия размеренным голосом без интонаций, будто произносила заранее отрепетированную речь. С местной властью муж был постоянно на ножах, потому что требовал, чтобы все было по закону. С людьми Арафата он не ладил, потому что считал раиса узурпатором и диктатором. Мухаммед все время находился во взвинченном состоянии, все время спорил, нервничал Скажите, долго это могло продолжаться? Я ему давно говорила, что он не щадит себя
«Ах, это» с облегчением подумал Штерн. Галия могла бы назвать конкретные фамилии, сказать, что подозревает этих людей Хотя в чем она могла их подозревать? Конечно, есть такие яды, действие которых имитирует сердечный приступ, но Штерн дал бы скорее отрезать себе правую руку, чем согласиться с тем, что в данном конкретном случае было использовано столь изощренное средство. Эти палестинцы даже заряд взрывчатки толком собрать не умеют, что уж говорить об убийстве, загримированном столь причудливым образом? Ерунда. Конечно, Аль-Джабар себя не щадил это точно. И врагов у него было достаточно тоже верно. Если Галия именно это имела в виду, утверждая, что ее мужа убили, то она права каждого из нас убивают ежедневно и ежечасно наши враги, убивают наши нервные клетки, которые не восстанавливаются, и заставляют сердце работать на износ, а потом оно не выдерживает, и кого же обвинять в этом несчастье, если не наших врагов, сделавших все, чтобы укоротить нам жизнь? Правда, это не уголовное преступление. И не преступление вообще. Французы по этому поводу говорят философски: се ля ви.
Да, это очень печально, сказал Штерн, вытаскивая из папки бланк, на котором дежурный по управлению фиксировал поданное по телефону исковое заявление Галии Аль-Джабар. Если вы продолжаете настаивать на расследовании деятельности службы «Маген Давид адом», вам нужно это подписать, тогда вашему заявлению будет дан ход.
Господин следователь Простите, можно я буду звать вас по имени?
Конечно, согласился Штерн. Меня зовут Ицхаком.
Ицхак, задумчиво произнесла Галия, и впервые сегодня в ее голосе прозвучало тепло. Странно В Москве у нас был сосед, еврей, его тоже звали Ицхак. Ицхак Финкель, может, вы его знаете?
Штерн покачал головой.
Нет, конечно, вздохнула Галия. Когда я была маленькой, он играл со мной в лото. Я пригласила его на свою свадьбу, а он не пришел и сказал: «Я, конечно, понимаю, Галя, любовь и все такое Но всего месяц назад погибли тысячи еврейских мальчиков в Израиле, потому что их убили родственники твоего жениха. Я не мог пойти и плясать Извини».
Месяц назад? переспросил Штерн.
Мы поженились с Мухаммедом в июле шестьдесят седьмого, пояснила Галия. Он как раз получил диплом
Штерну было интересно, но рассказ Галии не относился к делу, а времени у него было не настолько много, чтобы сидеть здесь и удовлетворять собственное любопытство.
Галия, сказал он. Подпишите, и я вам обещаю, что в отношении службы «Маген Давид адом» будет проведено самое тщательное расследование. Если в том, что произошло, есть вина врачей
Конечно, есть их вина! воскликнула Галия, сбросив, наконец, маску замороженного горя. Но разве они на самом деле виноваты?
Простите
Извините, Ицхак, что я вас задерживаю и запутываю Я очень устала за эти сутки Очень Я просто ничего не соображаю
Я могу прийти завтра или через неделю.
Нет! Завтра может быть поздно. Я не знаю Но мне кажется, что убийство нужно расследовать по горячим следам.
«Господи, подумал Штерн, не нужно было мне приходить».
Мужу стало плохо в десять часов тринадцать минут, неожиданно спокойным голосом сказала Галия. Я позвонила в скорую в десять пятнадцать. Я помню, потому что перед моими глазами все время были эти часы
Она кивнула в сторону больших напольных часов с маятником, стоявших напротив окна. Маятник не двигался, стрелки показывали 11.27 должно быть, время, когда скончался Аль-Джабар.
Машина прибыла на контрольный пост в половине одиннадцатого. А здесь была в двенадцать тридцать три.
В том нет вины медиков, начал было Штерн, но Галия не слушала.
Толпа на площади начала собираться примерно в двадцать минут одиннадцатого, продолжала она, будто по книге читала. В десять тридцать пять в израильскую патрульную машину, стоявшую напротив наших окон, полетели камни. В десять сорок патруль был вынужден отступить