7 цветов смерти - Иван Плахов

7 цветов смерти

Иван Плахов

Иллюстратор Александр Борисович Колосов

© Иван Плахов, 2022

© Александр Борисович Колосов, иллюстрации, 2022

ВечнАя пятница

Как все дороги ведут в Рим, так все стоящие истории начинаются в барах и пивных.

Да и от кого ещё можно услышать откровения о чужой жизни, как не от самих людей, готовых исповедоваться любому встречному-поперечному, согласившемуся составить им компанию, выпивая и закусывая.

В непринужденной обстановке, не обременяя себя сочувствием и состраданием к открывающим свою душу.

А заглядывать в чужую душу всё равно, что смотреть в колодец, на дне которого притаилось зло, древнее как этот мир. Зло, готовое поглотить тебя и поработить, превратив в орудие мести всему, что несет свет этому миру.

Слушая соседа, рассказывающего о своих проблемах, Александр не торопясь смаковал бурбон, разбавленный Байкалом: смолистый нотки эвкалипта и кардамона приятно оттеняли злую сладость крепкого алкоголя.

Слова собеседника мирно струились мимо него, пока одно из них не царапнуло и не прихватило его внимание, пронзив болезненной судорогой.

И потащило за собой из липкого облака лени опьянения наружу, где громко звучала музыка, стучали вилки и ножи о фаянс тарелок, а голоса человеческого хора вокруг перекрывали рев автомобилей, льющийся в открытые окна.

Слово, нарушившие покой Александра, было словом «смерть». Не то, чтобы он боялся смерти, но смерть в его жизни играла весьма важную роль.

Смерть людей, которые его окружали, часто меняла вектор его жизни, заставляя переезжать из города в город, пробовать себя в разных профессиях и избегать заводить новых друзей. Александру хватало и старых друзей, о которых он старался забыть. Но безуспешно.

Прошлое без предупреждения влезало в его жизнь. Вот и сейчас случайный собеседник, ничего не подозревая, рассказывал историю его, а не своей жизни.

 Смерть ни черта меня не берёт. Прикинь, три аварии подряд и ни одной царапины. Я заговоренный. Мне цыганка нагадала, что я до 100 лет доживу и миллионером стану.

Александр снисходительно хмыкнул и сделал глоток из своего стакана.

 Сомневаешься?  обиделся собеседник,  Да у меня такая бизнес-модель, что только держись. У меня же своё литературное агентство. А это как денежный насос. Ты себе не представляешь, сколько в этой стране графоманов! Тьма тьмущая. В очередь стоят, чтобы деньги сдать. Идиоты. Бессмертия жаждут. В историю войти. А попадают в истории. Ничтожества, возомнившие себя гениями. Ведь сказано же, задолго до нас: «Не можешь писать  не пиши». Я вот, в Риме когда был, в Сикстинской капелле, то заметил, что там всё время ходит служащий и звонит в колокольчик, периодически восклицая: «Silentium». Знаешь, что это означает? Тишина. Во как! Требуя тишины, он кричит на всю капеллу. Ну, разве это не идеальная иллюстрация абсурда нашей жизни. Для того, чтобы чего-то добиться, нам приходится делать прямо противоположные вещи. Чтобы оставаться на своем месте, нужно все время суетиться. Чтобы чего-то добиться, нужно просто ждать и ничего не делать. А чтобы ты жил вечно, нужно, чтобы кто-то постоянно умирал вместо тебя.

 Или за тебя,  поправил собеседника Александр.

 Не суть важно,  раздражённо отмахнулся его собеседник,  Главное, чтобы умирал. Так устроен этот чёртов мир. Мир, в котором слишком много людей. И которые, черт побери, не слышат друг друга.

Я не слышу тебя. Ты не слышишь меня. Мы не слышим друг друга. Мы говорим сами с собой, словно сумасшедшие. Я помню своего отца перед смертью. Он плакал. Знаешь почему?

Он осознавал, что тело отказывало ему служить: разум его был ясен, но он уже ничего не мог; и от этого страдал. А вот другой пример: абсолютно здоровые, физически крепкие умалишённые, которые только и могут, что пускать слюни.

Вот бы придумать способ, чтобы научиться пересаживать разум из больного тела в здоровое, а из здорового тела больной разум в больное тело. Это как запечатывать болезнь в другой болезне. Тот, кто научится это делать, точно получит Нобелевскую премию по медицине. Наверняка.

 Тогда эта премия по праву принадлежит мне и только мне. Я умею запечатывать чужие болезни в своей.

 Так ты что же болен? И поэтому лечишь?

 Именно поэтому и лечу, что тяжко болен. Душа у меня болит. Так болит, что выть хочется. Вот таких же, как я, душевнобольных, и лечу.

Кстати, был у меня недавно один любопытный случай. С писателем. Его тошнило от того, что он писал. Даже слышать не мог, когда я ему вслух его опусы читал. Кричал и по полу катался, зажав уши. Звук его собственной прозы ассоциировался у него со скрипом железа по стеклу. Только усиленный в сотни раз. Интересный случай шизофрении. И знаешь, как я его вылечил?

Александр приложился к своему стакану и, после глубокого глотка, не дожидаясь ответа, продолжил.

 С помощью живописи. Смешно, правда же, слова лечить цветом.

 Такое разве возможно?

 О, да. Я сам не верил в цветотерапию, пока с ней не столкнулся, когда ослеп.

 Что, что?

 О, да. Я был слеп почти год. После того, как выжил чудом в авиакатастрофе.

 Господи, разве такое возможно?

 В моём случае да. И хотя я, сейчас, говорю об этом как о чём-то обыкновенном, но на самом деле это непередаваемый личный опыт. Та территория смыслов, которая не доступна словам. Хотя словам доступно всё. Ведь мы все  продукты слов.

Да будет проклят библейский Бог, придумавший этот Мир. Мир, состоящий из одних слов. В этой авиакатастрофе я потерял всю мою семью. И остался один. Жена, дочери  их словно и не было. Никогда.

Вся моя жизнь разом оказалась плодом моего воображения. Понимаешь меня? Вокруг лишь темнота, а в центре этой тьмы я. Один. На веки вечные. Всё разом исчезло, словно магазин игрушек закрылся, свет погас, а меня в нём забыли. Я снова оказался в детстве, когда всё было впервые: и радость, и страх. Только вот радости в этом новом моём мире не было, а был один сплошной ужас.

Из ниоткуда до меня дотрагивались и давали пищу. Голоса что-то меня спрашивали. Зачем? Ведь всё кончилось. Я лежал в реанимации после авиакатастрофы, словно Христос в гробу.

А в голове моей вертелась лишь одна фраза из пасхального гимна: «Смертию смерть поправ». Это не «I cant get no satisfaction», это посильнее будет.

Пребывая в кромешной тьме, я постигал бессмертие, накрывшее меня, как волна накрывает одинокого пловца в море, утащив его на самое дно. Теперь лишь звуки, запахи и прикосновения стали моими новыми глазами, благодаря которым я о людях узнал за год больше, чем за всю мою прежнюю жизнь. Жизнь, сгоревшую дотла на взлётной полосе в Шереметьево.

Говорят, что глаза зеркало души. Тогда, получается, у слепых души нет? А если у тебя нет души, то значит ты и не человек вовсе, а зверь. Вот я и стал зверем. Минотавром, запертом в лабиринте своего тела, изуродованного в авиакатастрофе.

Знаешь, когда мы чего-то лишаемся, то вдруг осознаём, что именно без этого мы и не можем быть самими собой. Лишившись зрения, я часто думал, что должен чувствовать человек, если его лишить, помимо зрения, ещё и речи, слуха, рук и ног?

 Интересный вопрос. Типа, человек-овощ?

 Да нет же, овощами называют тех, кто ничего не чувствует. А здесь, наоборот, ты все чувствуешь, но ничего не можешь. Абсолютно ничего.

Ты не можешь ничего ответить этому миру. Ну, разве что, потеть и дрожать. Ты не контролируешь этот мир, но этот мир может делать с тобой что угодно. И ты вынужден этому положению вещей починиться.

У меня не хватает воображения, чтобы представить всё отчаяние и муку, которую должен испытывать человек в таком положении. Когда ты полностью беззащитен и, по сути, обнажен и предам чужой Воле. Я даже не знаю, как назвать такое состояние человека, когда он на веки вечные замкнут на себя.

 Может, заживо похороненный? Живой труп?

 Живой труп? Как у Толстого?

 Не, как в зомби-апокалипсисе.

 Тогда скорее как в «Матрице». Человек  конденсатор психической боли. Чистой энергии разрушения разума. Когда я был слеп, инстинкт заменял мне разум. Он помогал мне выжить.

Ведь из больницы я попал прямиком в приют для инвалидов под красноречивым названием «Ноев ковчег». Это был странноприимный дом для одиноких нищих и калек в самой мрачной Диккенсовской версии. По сути дела, тюрьма для тех, от кого общество решило избавиться. На нас зарабатывали те, кто должен был за нами ухаживать. Меня возили по подмосковным электричкам и собирали милостыню.