Любовь зла 2.0 - Юрий Монарха 4 стр.

Что так Снегурочку тянуло

к тому высокому огню?

Уж лучше б в речке утонула,

Попала под ноги коню.

Не вечны персонажи, каждый год
Я наблюдаю, как они уходят.
Но способ, коим выстрадан уход,
мне, поэтессе, часто не угоден.

Каренина, как твой характер крут!
Но пасть лицом пред поездом железным
Уж лучше умыкнуть пастуший кнут,
и взять верёвки тайную полезность.

И стать на цыпочки в любом лесу,
на том конце замедленного жеста
сплести петлю, и поднести к лицу,
и ощутить верёвку как блаженство.

Иль Несмеяной стать для некого полка,
чтоб, выпустив нетрезвость из бутылки,
вдруг соблазнить ревнивого стрелка
распущенной открытостью затылка.

Или состариться. Назло свечам
досуг вечерний наполняя вздором,
природу прислонив к своим плечам,
мечтать подохнуть где-то под забором.

И вот тогда в последний миг зари
все персонажи, читанные где-то,
придут к тебе, чтоб поблагодарить
за доброту и гуманизм сюжета.

БАЗИС И НАДСТРОЙКА

Я вычитал у Энгельса,

Я разузнал у Маркса

На коммунальной кухне

Не расцветают чувства,

И соловьи от басен

Невесело поют

Да процветает базис!

Надстройки подождут!

Я сдал истмат на тройку,
Но не стыжусь её.
Поэты лишь надстройка
Над общим бытиём.
Я горд, что есть «творительно»
В оценке «удовле» 
Легко и убедительно,
Как киль на корабле.
Есть базис: чтобы кушать,
Жаркое ставят в печь.
Надстройка лечит души,
Чтоб от тоски не слечь.
Но если не позавтракал,
И пропустил обед,
То даже и с припарками
В стихах напишешь бред.

На кухне коммунальной
Не строят коммунизм.
Здесь страшен борщ скандальный,
Котлет оппортунизм.
А у соседей если
Либидо в стенку бьёт,
Тут не напишешь песню,
И басню не споёшь.
Порой бывает хуже,
Коль самому припрёт
Без ласки даже ужин
Певцу не лезет в рот.
В стихах помянул всуе
Я Маркса с бытиём.
Сознанье формируют
У всех нас быт и ё

с нар сползают фраера,

на спине Иосиф Бродский

напортачен у бугра

Профиль Слуцкого наколот

на седеющей груди!

Я не смог найти ответа.
Что случилось на Земле (?)
носят профили поэтов
нынче зэки на себе.

Нет, чтоб образ девы броский,
или ангел на коне.
Надо же наколот Бродский
у бандита на спине!

На руке барыги Пушкин.
На ноге воришки Блок.
Гафта видел на макушке
лучше выдумать не мог!

На плече стихи из песни
и Высоцкого оскал,
а на самом скрытом месте
даже Слуцкого видал.

Написал я мало книжек,
часто водкой был контужен,
но обидно то, что Рыжий
даже на хер им не нужен.

Выходит день и говорит ку-ку.

И много раз ку-ку ку-ку ку-ку

Выходит ночь и говорит алле!

Выходит день и говорит ку-ку.
Не объяснить проблему дураку,
Откуда взялось то ку-ку, ку-ку, ку-ку.
Тем, кто умён, я ставлю многоточье
А за окном работник на метле,
Что вдохновляет вдруг, но без Nestle
Не рассказать в стихах моих нетле
С чего вдруг нету этих ку-ку ночью.

Выходит стих и говорит про всё.
Про всё, что осень в голову несёт.
Но тупит комп, как молодой осёл.
Уперся в рифму, и порвались жилы.
И слов случайных тучные стада,
Как в половодье талая вода,
Накрыли всё собою. И тогда
Закат привозит на подводе вилы.

Выходит ночь и говорит алле!
И в тишину врывается балет.
И неспокойна груша на столе.
И ночь дрожит искусанной подушкой.
Старушки утром говорят: «Ага!
Кому-то вновь наставили рога,
И тьму евро́ потратив на торгах,
Сосед француз купил часы с кукушкой».

А когда, отслужив, воротился домой,

Безнадёжно себя ощутил

Человеком, которого смыло за борт:

Знаешь, Тайка встречалась с другим!

В трудный час, когда ветер полощет зарю

В темных струях нагретых озёр,

Птичьи гнёзда ищу, раздвигая ивняк.

Сам не знаю, зачем их ищу.

Всякий раз, как поэту изменит жена
В томной неге нагретых озёр,
Он не бьёт, не кричит, а уходит в ивняк,
Ищет гнёзда пернатых сестёр.

Он поэт и певец, и ему нет родней
Этих пташек, поющих в ветвях.
Почему же тогда, как последний злодей,
Он за гнёздами лезет в ивняк?

Что он топчет в кустах, что он хочет найти? 
Этой тайны не знает никто.
Птицы верят поэту не выдержать штиль,
И приветливо машут хвостом.

А как он подойдёт, те уходят в полёт,
Над поэтом беспечно парят
В гнёздах он лишь особые яйца берёт,
Чтобы не было в них кукушат.

время двоится

время повернуто в оба конца

тонко в нии нагадала наука

хрупок как пробка небесный картон
лучших веков отпылала зарница
где-то в штанах шоколадный батон
чик и двоится

слева направо вперёд и назад
вольницу рифм сытым взглядом окинем
а запятые проставить нельзя
мы не такие

нам без свободы уж лучше на кол
точки тире искажают постройку
буквы заглавные вносят раскол
всех на помойку

окна зажгли позывные огни
тучи на небе посланники ночи
кто это с нами не видно ни зги
милости просим

время свои совместило концы
вихри враждебные дуют обратно
не разглядели в нии мудрецы
трупные пятна

лица повёрнуты в оба конца
страх отступил но за пазухой мука
вот промелькнул озорник без лица
стынем без звука

кто мы такие куда нас ведут
есть пара шут но затасканы стропы
не упустить бы последний редут
жизненный опыт

ноги в охапку и с ветром в кусты
так ли надёжны тылы боевые
зря наедались в святые посты
мы ж не чужие

надо успеть добежать до челна
ужас сковал утомлённые очи
крикнет на нас перевозчик чё над
и захохочет

Не так давно нас было двое,

Мы всё делили пополам.

Но он не вышел из запоя,

Он навсегда остался там.

Он мне спать не давал, он с восходом вставал,

А вчера не вернулся из боя.

Почему всё не так? Вроде всё как всегда:
Вслед за первым подали второе,
Тот же стол, та же скатерть, и та же еда,
Лишь не вышел мой друг из запоя.

Как я Клаву любил! Часто в гости ходил.
Вдруг заметил я нас было двое.
Тот засранец подруг у друзей уводил,
Только выйти не смог из запоя.

Парня в горы я брал, подводил под обвал
Вот такая была паранойя.
Он в палатке туристской храпел как амбал,
А вчера мрачно сгинул в запое.

Над стихами моими обидно зевал,
Он другой пробирался тропою,
Он отрыжкой своею разил наповал,
Но пробиться не смог из запоя.

Он всегда мухлевал, заметая следы,
А с друзьями делился бедою.
Как он гордо сухим выходил из воды!
Но вот выйти не смог из запоя.

И уже не понять, кто же прав был из нас.
Он наколкой гордился другою.
Надо было ему соглашаться на квас
Может, вышел бы он из запоя.

Всё теперь одному и любовь и беда,
И застольные песни блатные.
В телевизоре цирк и одна бермунда.
Даже клоуны все голубые.

Наши клоуны нас не оставят в беде,
Кружат чайками за чаевыми.
Отражаемся в горе мы все как в воде
И не мёртвыми, и не живыми.

Нынче вырвалась, будто из плена, жена,
По привычке окликнул её я:
Зин, оставь покурить!  А в ответ Иди на .
Лучше б я оставался в запое.

Мой дух скудеет. Осталось тело лишь,