Портрет отца Парацельса, Д-ра Вильгельма фон Гогенгейма
Д-р Карл Аберле вносит свой вклад рассказом о вероятных приключениях картины, прежде чем она заняла своё место в музее в Зальцбурге. По слухам, в 1760 году её видели в доме некого купца этого города, и её владелец говорил, что картина, якобы, висела в гостиной Парацельса при его жизни. Столетием позже она принадлежала господину по имени Йозеф Мосл, который умер в 1885 году. Он унаследовал её от отца, а тот приобрёл её у некого Шамгубера, служившего у зальцбургского архиепископа в конце восемнадцатого века.
Окснеры жили за мостом через реку Зиль, где начинался подъём на Эцель. Их родовой дом сгорел дотла около 1838 года, и то сооружение, которое выросло на его месте, ни в коей мере не воспроизводит прежнее. На плане старого Айнзидельна и его окрестностей мост и дом представлены такими, какими они были, когда д-р фон Гогенгейм пришёл с женой в дом её отца. В том строении удлинённой формы было два просторных этажа, и верхний был отведён молодой чете. До нас дошло мало сведений о супруге врача. Она, несомненно, была спокойной, благочестивой, толковой женщиной, которая, выйдя замуж, исполняла свои обязанности по дому.
Дом был расположен в живописном месте. Со стороны Айнзидельна по холмистой местности к нему вела дорога, которая, сбегая с крутого склона, доходила до самого моста. Быстрая река бежала по ущелью мимо берегов, поросших пихтами среди изобилия трав и цветов. Дом находился в некотором отдалении от того места, где начинался крытый мост. Его окна смотрели на тропу паломников, уходившую вверх по Эцелю. За домом расстилались луга, где паслись коровы. Мост, известный как Чёртов, спустя полтора столетия отстроили заново, но как можно ближе к оригиналу, так что в наши дни можно увидеть почти всё из того, что было привычно взору обитателей дома Окснеров.
Глава II
Рождение, детство, обучение
Века земные приходили и уходили чередой пока не вспыхнула заря Его явления в должный срок.
Итак, 10 ноября 1493 года родился мальчик. Его окрестили Теофрастом в честь греческого мыслителя и ученика Аристотеля (Теофраста Тиртамоса из Эрезуса), врача, ботаника и минералога, который вызывал у его отца особое восхищение. К этому имени могло быть приставлено имя Филипп, но сам Парацельс совсем не употреблял его, а что касается имени Ауреол, оно, по-видимому, было подарено ему позднее почитателями, а в 1538 году он вписал его в название документа. Почётное имя Ауреол дано было в своё время Теофрасту Тиртамосу, и доктор в шутку мог употреблять его в отношении своего сына. Наверное, ощущалось какое-то неуловимое истечение света от его лица, как это бывает у других гениев, чем он и заслужил это замечательное имя. При рассматривании портрета, ошибочно приписываемого Тинторетто и написанного, когда Парацельсу было двадцать восемь лет, несомненно, возникает желание увидеть такое сияние вокруг его головы. Но только после его смерти это имя стало широко использоваться его биографами и издателями. Его полное имя, записанное без гипотетических добавлений, звучит так: Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм.
Растить мальчика было нелегко. Маленький, слабенький, рахитичный, он требовал постоянного внимания. Его он получал от своего отца, который следил за ним с тревогой и нежностью. Д-р фон Гогенгейм сделал для себя открытие, обнаружив лечебное и оздоровительное значение свежего воздуха. Теофраст подрос и стал его постоянным спутником. Он учился у отца названиям и свойствам лечебных трав для примочек, настоек, ядов и противоядий. Так он начал читать первую страницу Божественной книги природы. Не было более полной или более привлекательной книги для чтения, чем окрестности его родного дома. Отец Мартин Гандер составил каталог флоры Айнзидельна, гор, леса, луга, озера, болота и придорожной полосы. В его небольшой книжечке, изданной господами Бензигерами, мы можем открыть для себя то, что открыл маленький мальчик при первом её прочтении.
В Европе фармация не достигла того официально принятого и признанного статуса, какой она имела в Китае, Египте, Иудее и Греции более чем за тысячу лет до наступления христианской эры. Действительно, первая европейская фармакопея была составлена в Нюрнберге в 1542 году, спустя год после смерти Парацельса. Но б<эльшая часть известных нам препаратов на основе трав была известна в средневековье, а монастыри выращивали их на своих огородах и применяли постоянно. Но они часто назначались без указания точных предписаний, и пациенты должны были глотать микстуры, которые добавляли им страданий, а иногда и приближали смерть. Отвары из трав, однако, вызывали меньшее отвращение, чем варево из минералов и животных, которое выдавалось с молитвами, святой водой и строжайшим запретом свежего воздуха.
Растить мальчика было нелегко. Маленький, слабенький, рахитичный, он требовал постоянного внимания. Его он получал от своего отца, который следил за ним с тревогой и нежностью. Д-р фон Гогенгейм сделал для себя открытие, обнаружив лечебное и оздоровительное значение свежего воздуха. Теофраст подрос и стал его постоянным спутником. Он учился у отца названиям и свойствам лечебных трав для примочек, настоек, ядов и противоядий. Так он начал читать первую страницу Божественной книги природы. Не было более полной или более привлекательной книги для чтения, чем окрестности его родного дома. Отец Мартин Гандер составил каталог флоры Айнзидельна, гор, леса, луга, озера, болота и придорожной полосы. В его небольшой книжечке, изданной господами Бензигерами, мы можем открыть для себя то, что открыл маленький мальчик при первом её прочтении.
В Европе фармация не достигла того официально принятого и признанного статуса, какой она имела в Китае, Египте, Иудее и Греции более чем за тысячу лет до наступления христианской эры. Действительно, первая европейская фармакопея была составлена в Нюрнберге в 1542 году, спустя год после смерти Парацельса. Но б<эльшая часть известных нам препаратов на основе трав была известна в средневековье, а монастыри выращивали их на своих огородах и применяли постоянно. Но они часто назначались без указания точных предписаний, и пациенты должны были глотать микстуры, которые добавляли им страданий, а иногда и приближали смерть. Отвары из трав, однако, вызывали меньшее отвращение, чем варево из минералов и животных, которое выдавалось с молитвами, святой водой и строжайшим запретом свежего воздуха.
На лугах, горных склонах и в лесах, вдоль ручьёв, бегущих в Зиль, и в зильской долине, изобилующей болотами, весна, лето, осень и зима благоприятствуют цветению и плодоношению неисчислимого множества растений. На лугах сменяют друг друга примулы, горечавка, маргаритки, шалфей, лютики, ятрышник, ромашка, безвременник, огуречник, дудник, фенхель, тмин, мак и царские кудри. В лесах растут грушанки пяти разных видов, ясменник душистый, белладонна, дурман, фиалки и ягоды. Крутым склонам и придорожным пространствам отдают предпочтение колокольчики, наперстянки, цикорий, васильки, вероники разных видов, гравилаты, мята, тимьян, вербена, сарсапарель, лихнис, ясменник Св. Иоанна, лапчатки, подорожник и пырей. На болотах растут первоцветы, образуя многочисленные островки сиреневые и лиловые, росянки, незабудки, жирянки, мальвы, хвощи, селагинелла редкий вид реликтовой орхидеи, сохранившийся с древнейших времён; а на моховых болотах и горных склонах растут вереск, азалия, рододендрон, камнеломка, белозор, турецкая гвоздика, дикая слива и ягоды. Это лишь несколько растений из списка отца Гандера, в котором множество других лекарственных трав и даже несколько таких, которым приписывались магические свойства.
Теофраст, несомненно, изучил их все, находясь рядом с отцом, когда доктор совершал свои профессиональные пешие прогулки. Это были долгие походы, иногда уводившие его за Эцель к деревушкам на берегах Цюрихского озера, иногда на юг, к Айнзидельну. В иные дни он ограничивался более короткими вылазками до селений и ферм, находившихся не далее одной или двух миль от моста через реку Зиль. Вместе с первыми летними днями появлялись паломники, и тогда он вёл приём больных, деля время между Эцелем и Айнзидельном.
Напрашивается мысль, что дом д-ра Вильгельма фон Гогенгейма использовался как место отдыха для паломников, когда они спускались от часовни. В дни паломничества подвешивалось колесо как знак того, что здесь можно купить вина. Такое предположение обусловлено присутствием колеса у обочины дороги в пейзажной части его портрета, но нигде нет подтверждения этому. Что определённо возможно, так это то, что уставшие и болезненного вида паломники находили там отдых и уход, а может быть и несколько глотков вина для восстановления сил.
В такие дни появлялось много поводов для вопросов, которые задавал маленький Теофраст, и для ответов, которые давал его отец. Любого, кто пытается воссоздать картину детства Парацельса, преследует печальная догадка, что его мать ушла в мир иной, когда он был ещё совсем мал. Ребёнок всецело находился на попечении отца и немало страдал от недостатка соответствующего питания. Тот факт, что воспитывался мальчик в религиозном духе, подтверждается его глубокой убеждённостью в абсолютной важности религии. Для Парацельса существовало лишь две реальности первостепенного значения в жизни: Бог на Небесах как объект почитания и веры, Бог в природе и в человеке как цель воодушевляющего устремления. Ребёнком он воспринимал всё, чему его учили, в юности и зрелом возрасте имел своё мнение, но никогда не забывал великих и вечных истин. Для него Иисус Христос был божественным учителем и примером, чьё слово требовало безоговорочного исполнения, а не схоластической интерпретации известного некогда указания. Из его воспоминаний, написанных позднее, мы узнаём, что отец был его первым учителем латыни, ботаники, алхимии, терапии на основе лекарственных трав, хирургии и истории монашества. Но на него воздействовали и те факторы, за которые д-р фон Гогенгейм не мог отвечать. Эти влияния объяснялись духом того времени и зародились не только в его мыслях, они быстро завоёвывали многие умы и души.