Наталья Никольская
Память плоти
Pecunia obediunt omnia
(«Серебро за все в ответе»,
Экклезиаст)
Часть 1
Глава I
Переступив порог дома и привычно, зная коварство зимней стужи, подтянув за собой сенную дверь, Ольга застыла у холодной стены. Ее приоткрытые для шумного приветствия губы разошлись в улыбку. Прямо перед ней, выстроившись на полу рядами, раскинулась торговая ярмарка. Вырезанные из дерева фигурки продавцов предлагали на своих аккуратных прилавках распластанные туши свиней и живых, тянувших шеи, гусей, бочонки, наполненные, должно быть, икрой и медом, свернутые в рулоны ковры и ткани, резные сани и точеные сапожки. Был тут и скоморох с гармошкой, аккомпанирующий медведю, вставшему на задние лапы, и толстая купчиха в роскошной шубе до пят, тянувшая властную руку к облюбованному ей высокому самовару.
Что стала, барыня? сосед сидел у печи на маленькой скамеечке, поигрывая в руках очередной болванкой. Говори прямо, чего хочешь. У нас мена честная, больше денег не берем.
Да? растерялась Ольга, сгорая от желания подыграть. Ну, чего мне надо, купец, того у тебя нет.
Ой ли? А ты проси, барыня, проси! Попытка не пытка. Глядишь, и найдется то, что тебе нужно. Раскрой кошель, порадуй себя.
Что мне от тебя нужно, того за деньги не купишь, томно вздохнула гостья, и хозяин поморщился так, словно раздавил лягушку: с брезгливостью и сожалением. Ладно, чего уж там проехали. Лена дома?
В светелке.
Спит, что ли?
С детьми возится. Тебе она нужна?
Да нет, ты. Тебе опять звонили.
С торгового центра?
Это ты для них? Ольга кивнула на пол. Шикарно. Нет, барыги твои пока молчат. Расписывать будешь?
Потом Так кто звонил-то, что ты тянешь? Кому я там понадобился?
Ты не поверишь, но тебе звонил Тороп. Сам Тороп! У меня сердце в пятки ушло, такой голос. Знаешь, весь тебя обволакивает, прямо удав какой-то. Завораживает и парализует Представляешь?
Смутно. Особенно, если учесть, что я не знаю, кто такой Тороп.
Не знаешь, кто такой Тороп?
Нет, не знаю. А почему это тебя так удивляет?
Да как же, его все знают! Ты что? Это ж «Ищу тебя», ведущий ток-шоу! Сергей Тороп, мужчина во цвете лет. Он еще на пару с девочкой работает, не помню фамилии, высокая такая. Его, когда слушаешь, плакать хочется так пронизывает. Вы телевизор смотрите?
Так он что, с телевидения? Им тоже надо интерьер украсить? Кто это, интересно, меня подставил
С телевидения? дверца, ведущая в светлицу, жилую часть дома, приоткрылась и на кухне объявилась Лена. Привет, Оль. Ты сказала, с телевидения, я не ослышалась?
Привет. Все точно, ты не ослышалась. Твоего супруга разыскивает Тороп по какому-то срочному делу. Он так и сказал: срочному и важному, и просил моего содействия. Ты знаешь, я его с ходу узнала! Такой мужской, приятный голос, обволакивающий такой Он хочет поговорить с Ильей. В пять часов он будет звонить снова, это через десять минут. Так что собирайся.
С вещами? оттолкнувшись спиной, Илья привстал от печки.
С мыслями, поправила Лена. Ты хорошо себе представляешь, что за передачу ведет этот Тороп?
Понятия не имею. Зачем мне ток-шоу?
Правильнее спросить, зачем ты понадобился этому шоумену. «Ищу тебя!» Глаза Лены сузились в хитрый прищур: Старая любовь, да? Кто тебя ищет? Признавайся, пока не поздно.
Не, девчонки, Илья взъерошил волосы на затылке, это не по моей части. Здесь какая-то ошибка.
Ну да, ошибка молодости. Очаровательные близняшки, оставшиеся без отца, кинувшего их на произвол судьбы.
Лена!
Что?
Ничего.
Ладно, ребята, без паники. Все сейчас выяснится, открытые ладони Ольги, выставленные на обзор супругам, служили жестом умиротворения. От себя могу обещать, что буду помалкивать.
По поводу? поднял брови Илья.
Ну, в случае чего Мало ли что. А знаешь, ты иди сам, один. Переговоришь, потом к нам придешь, расскажешь. Дверь у меня не заперта, дома никого. Как, Лен? Пусть идет? А потом нам расскажет. Если что.
Да пусть Какое мое дело?
Ну, и ладно, проехали. Иди, Илья, иди Телефон, помнишь где, справа от двери. Давай, мы тут пока чайку попьем, потреплемся. Может, там и вправду нет ничего, а то радость какая
А тебе он ничего не сказал?
Кто, Тороп? Нет, совсем ничего. Сказал, срочно нужен Гуреев, ваш сосед, и просил пригласить его к аппарату ровно в пять. Вежливо просил и настойчиво, бархатным голосом. Не сказал, по какому вопросу. Ты ведь свои работы в Москву шлешь? Ну, вот, может, резать кого, на заказ, я не знаю.
Бюст президента, предположила Лена.
А что? Запросто, подхватила Ольга. Это теперь модно.
Модно и престижно.
Илья нарочито закашлялся, пробираясь сквозь ярмарку к двери.
Может, хватит, а? он снял с вешалки куртку, сунул ее под мышку. Ты ведь меня не разыгрываешь?
Ольга съежилась под его взглядом, прямым и ясным.
Да ты что, Илья, что ты! Когда это я с тобой шутила? Сегодня не 1 апреля.
***
Легкий морозец усиливался порывистым ветром, обжигая лицо и уши. В хмуром небе бродили снеговые тучи. Уже неделю луна шла на убыль, фонари вдоль улиц горели через два, и тьма между ними разрешалась только тусклым светом зашторенных окон. В домах курились печные трубы, народ согревал души у телевизоров. Илья шел к лесу, на самый край поселка. Спортивные штаны, заправленные в валенки, руки в карманах, поднятый капюшон куртки. Он спешил. Или не хотел давать повод заговорить с собой случайному встречному.
Поселок состоял из семи улиц, выстроенных решеткой четыре на три. Одна из них, магистральная, называлась Механической и состояла сплошь из пятиэтажных коробок, с двух сторон двумя рядами примыкая к заводской территории. Остальные шесть улиц состояли из домов, срубленных топорно, изредка обложенных кирпичом, и щеголяли именами ученых и писателей, не имевших очевидных корней в этих краях и почивших задолго до расчистки сосняка под строительство госзаказа.
Сам Завод, которому поселок был обязан своим существованием, при советской власти пыхтел на оборонку, а ныне щерился монстром в заброшенных железобетонных корпусах похеренного в перестройку проекта. Что-то там, за сохранившимся у проходной забором, еще производили, но это что-то, похоже, не пользовалось особым спросом, и штаты, прежде раздутые до пяти тысяч, сжались до двухсот человек.
Население в поселке, некогда сплоченное, «связанное одной целью», на глазах старело и страдало текучестью контингента. Молодежь вымывала в города телереклама, разжижающая мозги, между теми вокруг их поселка тоннами качали минеральную воду и валили лес за гроши наемные из братских республик батраки новых русских, а точнее новых россиян, «с раскосыми и жадными очами», джигитов на джипах, заменивших им коня, и в черных кожанках вместо бурки.
Люди, строившие завод, работавшие на нем с первых лет эксплуатации, теряли свой статус и пенсию. Спецы со своими семьями, некогда прибывшие сюда по делу со всех концов страны и образовавшие некий клан привилегированных изгоев, спрятавшись от мира в соснах за решеткой из семи улиц, становились чужими на местности, как Пушкин и Ломоносов, насильно привязанные к поселковым улицам.
Был еще Дом культуры, где трижды в неделю страдало под караоке поколение «нэкстов», четыре частных магазина с утробным ширпотребом, школа с «товарищем директором» старого закала, поликлиника с последним из докторов и редеющий в численности детский садик, содержавшийся на балансе умирающего завода. А вот гаражей, странное дело, все прибывало. По спидометру до областного центра было едва за семьдесят, и это обстоятельство, которое ни у кого не находилось желания комментировать, впрямую способствовало приросту числа малолитражек.
У Ильи тоже имелись четыре колеса, но не было привычки курсировать на них по семи улицам. Дом, возле которого он остановился, был, как многие на Мехзаводе, цвета увядшей оливы, крытый волной шифера, сглаженной январским снегом, и огорожен солидного стажа щербатым забором метра в полтора высотой. Изба стояла первой с северо-востока поселка, открывая за собой сосновый бор. Илья протянул руку за калитку, сбросил невидимый крючок и, поднявшись на крыльцо дома, постучал открытой ладонью плашмя прямо в стену.
***
Чай будешь? Лена старательно изображала смирение и покорность. На плите, горячий.
Давай.
Сам налей, пожалуйста. По вкусу.
Спасибо
На здоровье. Я устала, пойду прилягу.
Это от гордости.
Что от гордости? Устала? Я устала от Ольги, она тут полтора часа сидела.
Нашли общий язык?
Скорее, общую тему. Она любит поговорить о тебе.
Ты тоже?
Я люблю послушать. Ты хотел чаю, пей.
Я был у Китайца.
Ну и хорошо. Можешь не отчитываться, я ничего не спрашиваю.
Ты сердишься.
Нисколько. К пяти часам ты пошел звонить, вернулся еще до полуночи, трезвый. Какие могут быть вопросы?
Я говорил по телефону десять минут от силы. Вернее, слушал этого парня, Торопа. Его рассказ надо было как-то переварить, и я пошел к Китайцу.