Впоследствии я видела огромное количество сообщений о проделках ворон. Они играли в прятки друг с дружкой и в салки с собаками. Дразнили кошек. На лету ловили палки. Съезжали с заснеженных крыш на крышках от банок, а спустившись вниз, брали крышку в клюв, взлетали наверх и съезжали снова.
Вероятно, игривость сестра творчества, и вороны превосходно ее демонстрировали. В одной из своих старых басен Эзоп рассказывает, как ворона, которой хотелось пить, исхитрилась достать воду со дна кувшина. Она просто притаскивала мелкие камешки и бросала в кувшин, повышая таким манером уровень воды. Так же поступали вороны в экспериментах, в которых они решали и другие проблемы, требовавшие использования инструментов.
Фактически вороны обладают множеством качеств, которые обычно связывают с разумом. Они явно не чужды чувства юмора, любопытны, умеют планировать и приспосабливаться, но вместе с тем индивидуалистичны. Еще в Античности их привлекали возможности городов, хотя одомашниванию они не поддались. Вдобавок, как говорят, развитию умственных способностей благоприятствуют долгое детство при наставниках-родителях и социальная жизнь. Этим вороны тоже не обделены. Аристотель заметил, что они присматривали за своими птенцами дольше других птиц и позднее поддерживали контакт с членами семьи. Теперь известно, что они общаются посредством множества звуков, с помощью которых различают не только виды, но и отдельных особей. К тому же у всех у них как будто бы есть собственные идентификационные звуки, известные другим в стае. Они понимают даже телесный язык человека, например смотрят в ту сторону, куда показываешь. Шимпанзе так не умеют.
Подобно сорокам, вороны часто собираются вокруг мертвых сородичей, хотя неизвестно, констатируют ли они смерть или выказывают верность. Память у них, во всяком случае, хорошая. Если играть с ними в «Мемори», они ловко соединяют одинаковые картинки. Они прекрасно различают человеческие лица, поэтому американские военные пытались даже подключить их к охоте за Усамой бен Ладеном. Особенно хорошо они распознают людей, которые плохо с ними обращались, и даже учат других ворон издалека примечать мерзавцев. Вообще они внимательно следят за всем вокруг, и лучше их, пожалуй, никто не знает, что происходит на участке.
Как-то даже неловко, что зоркие обитатели деревьев видели меня куда лучше, чем я их. Хотя, наверно, всё правильно. На деревьях они сливались с природой.
Белка была исключением. Она, конечно, хотела, чтобы ее оставили в покое в выбранном ею жилье, но отнюдь не робела. Когда она опять прискакала, я как раз ела яблоко и бросила ей на землю кусочек. По обыкновению она спешила, однако все-таки чуть задержалась и посмотрела на меня. Не снизошла до угощения, нет, просто села на задние лапки, чтобы получше меня разглядеть. Глаза большие, как у ребенка, беззащитное белое брюшко. На сей раз никакого раздраженного помахивания хвостом. Вот тогда-то я и решила соорудить беличью кормушку с орехами в качестве компенсации за отнятое жилье под крышей.
Внечеловеческое общение может быть чрезвычайно спокойным и приятным. В психологическом плане пазл отношений не особенно сложен. Он свободен от таких понятий, как «почему», «вина» и «прощение». Я могла подробно объяснить всё насчет толя и теплоизоляции и насчет того, что крыша в доме самое важное. Могла рассказать, что бы случилось, останься она под крышей. Но какой смысл? В мире белки грамматика проще, чем в моем, там нет закавык вроде сослагательного наклонения «случилось бы». Она не вдавалась в причины и следствия. Прошлое было памятью о конкретных зернышках, связанных с особыми местами, хотя порой она и это забывала. Из притяжательных местоимений хватало одного «мой».
Поскольку белка, по всей видимости, примирилась с выселением, казалось, будто одна из проблем с кровельными работами решена. И хорошо, потому что уже после обеда пришли плотник с помощниками. Они хотели сразу оторвать кусок кровельного толя и глянуть, что там под ним. Принесли и установили лестницу, и двое влезли наверх.
Вот тогда-то выяснилось, что белка отнюдь не была согласна. Наоборот, она сочла это возмутительным вторжением в ее владения, а споры за территорию способны вызвать весьма сильные эмоции. Она примчалась по соснам, словно Тарзан на тропе войны, и в несколько прыжков очутилась на крыше. Там она встала на задние лапки, вытянулась во весь рост и разразилась очередью цокающих проклятий. Серьезность свою она подчеркнула, притопывая лапкой. Плотники смотрели на нее с восхищением и страхом, потом нагнулись и оторвали толь.
Признаться, она вызвала у меня симпатию. Какая независимость, какое мужество! И всё же она проиграла схватку за территорию: выселение было неизбежно. Теперь ее жилье под крышей санируют, и на время домом завладеют плотники. Собрав вещи и напоследок обойдя дом, я отдала им ключ.
Когда новый толь и теплоизоляция водворились на свои места, весна продвинулась еще немного вперед, а кровельные работы подошли к новому этапу. Настала пора установить новые лотки с водосточными трубами, и жестянщик хотел знать, надо ли их прилаживать к бочкам для дождевой воды.
Ясное дело, надо, ведь бочки для дождевой воды и практичны, и вызывают приятные ассоциации. Через интернет я нашла подержанные железные бочки подходящего зеленого цвета, а продавец согласился доставить их на участок. Короче говоря, от меня требовалось только быть на месте и получить их. В это время я надеялась также встретить возвращение перелетных птиц, которые летом жили на участке. В качестве маленького приветственного подарка я купила скворечник, а заодно приобрела дождемер для не слишком больших количеств воды.
На той неделе, когда я приехала, работники отдыхали, но с участка всё равно доносился энергичный стук. Дятел. Видимо, его вдохновили плотники и вешнее солнце. Такое впечатление, будто дятлы каждую весну выдалбливают новые дупла, где можно вывести и сообща выкормить птенцов. Хотя они справедливо делят родительские обязанности, особо общительными их не назовешь, однако барабанный перестук объединяет их и передает необходимую информацию. В экспериментах дятлы даже научились просить разные вещи, варьируя число ударов клювом. Как барабанщики они сущие виртуозы, да еще и меняют высоту тона, стуча по разной древесине.
Клюв действует не только как долото: он еще и молоток, и подъемный рычаг, и зубило, и детектор насекомых всё в одном. И дятел охотно это демонстрирует. Легкие зондирующие постукивания по дереву локализуют личинок, после чего он поднимает кору, чтобы извлечь лакомство, а затем вполне может использовать клюв как бур для строительства нового жилья. Интересно, сколько дупел он уже наделал на участке. В одном из них, например, жил поползень, который на всякий случай прикрыл вход с помощью глины, чтобы дятел не взял с него плату, съев птенцов.
Как и все дома, птичьи жилища кое-что говорят о своих обитателях: если дятел, к примеру, выстилал дупло стружкой, то поползень кусочками коры. Гнездо черного дрозда, упавшее возле навеса, было поистине произведением искусства. Переплетенные еловые веточки снаружи законопачены мхом и полосками бересты, внутренность же выровнена глиной и выстлана мягкой травой. А почему бы птицам не ценить красоту и добрую ручную работу? Некоторые экзотические виды постоянно украшают свои жилища свежими цветами, другие же собирают вещицы определенного цвета и сооружают из них инсталляции, посреди которых танцуют для своих дам.
Благодаря привезенному скворечнику я чувствовала себя немножко причастной к устройству птичьих жилищ. А поскольку лазать по деревьям не люблю, выбрала модель, которую можно повесить на ветку, красный домик, похожий на наш; только вот крепление было не очень удачным, при сильном ветре возможна сильная качка. Впрочем, зимой шаткий домишко, пожалуй, сойдет за кормушку.
Подвесив скворечник, я некоторое время занималась устройством собственного жилья. Места было не так уж много, но лампу и мамины занавески с узором из полевых цветов я пристроила. Потом снова вышла на воздух и, к собственному удивлению, увидела, как синичка-лазоревка нырнула прямиком в мой нескладный скворечник, хоть он и качался. Легкий хлопок и ее тельце проскочило в отверстие.
Я знала: что касается жилья, лазоревки неприхотливы, ведь в Стокгольме одна из них жила у меня в кухонной вентиляции. Высунувшись из окна, я иной раз видела в щелках вентиляционного вывода темные глазки. Относились мы друг к другу с известным любопытством. В первый раз, когда синичка прилетела и обнаружила меня за кухонным окном, она поспешно вернулась на лужайку соседнего двора, где клевала личинок. Как только я отошла в глубь комнаты, она прилетела снова, но стоило мне приблизиться к окну, всё повторилось. И неоднократно. Лазоревка прилетала и тотчас улетала, завидев в окне мой силуэт, я отходила и она возвращалась. Прямо как туры танца. Мало-помалу она осмелела. Из квартиры я видела, как она села на подоконник, чтобы последить за мной. А то, что она, подобно всем птицам, воспринимала мир несколько иначе, нежели я, еще усиливало ее интерес. Формы и расстояния она отчасти оценивает посредством теней, а чтобы высматривать насекомых, ее глаза как бы их увеличивают. Вероятно, я представлялась ей чем-то загадочным.