Инна не стала отговаривать маму от странного шага. Знала: той бы порядок везде навести. Собственными руками. По своему усмотрению. А там
А там лето придёт, вывезет она Владикову маму на дачу. Усадит на крыльце под навесом в кресло-качалку. Компотом ревеневым напоит, свежим клубничным вареньем угостит. В баньке выпарит. И по внукам соскучится. Самое долгое до середины июня без нас протянет. А после лета домой вернётся мы с переездом как раз квартиру до нужной кондиции доведём. Месяц завалы разгребать будет! Глядишь, и перестанет Влад своей новой жене чужие котлеты таскать.
Ты бы намекнула Марии Ионовне на измены своего бывшего, к чему себя виноватой выставляешь? предложил как-то Матвей.
К чему человека разочаровывать? У мамы так заведено: своё слово самое веское, свои взгляды самые зоркие, свои пироги самые вкусные. Своё сердце А сердце у мамули большое и щедрое. Его любви на всех хватит: и на нас с детками, и на сватью, и на бывшего зятя, Инна лукаво взглянула на мужа, и тебе достанется. Сразу после лета и почувствуешь, как тёщи любить умеют.
Как Петровна от мужа уходила
Надоел своими капризами! Сорок лет терплю! Хватит! Петровна расстреливала мужа короткими ёмкими фразами. Служивший мишенью Иннокентий Иосифович внешне невозмутимо покуривал на балконе. Его молчание подстегнуло Эмилию Петровну к дальнейшим действиям. Она прекратила словоизвержение и помчалась в спальню.
Вытянула с антресолей сумку. Сорвала с плечиков в шкафу пару платьев. Сунула в пакет стопку белья. Уложила косметичку, кошелёк, банковскую карточку.
И хлопнула дверью. С наслаждением!
Через пару минут она была уже на остановке. Через час у мамы.
Давно бы так! А то мамину хатку до запустения довела. Что сад, что огород, что дом посмотреть страшно
Спровоцированный яростью «ураган» пронёсся сначала по двору. Смёл в огромную кучу за забором сорняки, ломаные ветки, полусгнившие ящики. К концу дня ещё две кучи красовались в углу старого сада, а сама Петровна с удовлетворением взирала на результат из чисто вымытого оконца в маленькой маминой кухоньке, с удовольствием запивая поселившуюся на душе радость травяным чаем. Вприкуску с шарлоткой из только что собранных яблок.
Давно бы так, сладким, яблочно-коричным шёпотом наплывали волны нисходящего покоя. И чего, дура, столько лет маялась?
Потом она взбила перину и подушки, сменила бельё и улеглась в скрипучее гнёздышко пружинного матраца. На мысли сил не осталось. Помолилась на образа. Немного поворочалась
Неужто проспала? хватилась Петровна, отмечая рассвет за окнами. Немудрено: ссобойки да завтраки готовить теперь некому. Пусть сами управляются. Заодно и от капризов отвыкнут с самим собой-то капризничать не получится.
Сладко потянулась. Ещё чуточку понежилась в пуховой мягкости маминых перин. Хорошо!
Выпила чаю с остатками шарлотки. Легко справилась с уборкой. Потом отправилась на кладбище, прибрала родительские могилки. Немного поплакала. Поговорила с мамой. Полюбовалась золото-багряными шапками клёнов.
На обратном пути заглянула в сельмаг, узнала последние новости. Предупредила продавщицу о следующем визите. Заказала продукты.
Угостила сосиской соседского кота. Выгребла из-под вишен листья. Затеяла кострище. Снизу полдюжины картофелин уложила. Долго сидела, любуясь огненными всполохами. Серые клубки дыма, устремляясь в небеса, вызывали воспоминания. О маме. О простом и уютном деревенском детстве. О студенчестве Эмилии удалось поступить лишь на заочное, совмещая учёбу с работой в сельсовете.
Вспомнились и весёлые девичьи посиделки у извилистой Спушанки. Танцы и кино в клубе. Шумные сельские свадьбы. Запах прогретого солнцем сена на сеновале. Щекотные пузырьки парного молока на губах. Грустная мелодия блуждающей в сумерках гармони
Лица. События. Радости. Разочарования. Первая встреча с Кешей.
До свадьбы она не добралась. Вспомнила о картошке. Спохватилась, неловко заорудовала корявой веткой, выгребая подгоревший обед из поблёскивающего сине-жёлто-оранжевым седого пепла.
Отобедала чем Бог послал. Навела порядок в кухне. Растопила печку
* * *На четвёртый день дом и участок были приведены в порядок. Из окон на мир смотрели весёленькие белоснежные занавески в снежинках. Свежепобеленные калитка и забор от улицы празднично и немного вызывающе выделялись из золотисто-рыжего окружения. Огород и клумбы в палисаднике чернели старательно разровненной землёй. На верёвках в глубине сада колыхались на ветру пёстрые домотканые половики.
На четвёртый день дом и участок были приведены в порядок. Из окон на мир смотрели весёленькие белоснежные занавески в снежинках. Свежепобеленные калитка и забор от улицы празднично и немного вызывающе выделялись из золотисто-рыжего окружения. Огород и клумбы в палисаднике чернели старательно разровненной землёй. На верёвках в глубине сада колыхались на ветру пёстрые домотканые половики.
Пушистый серый кот мирно дремал на завалинке. Рядом примостилась Петровна в цветастой шали с расписной чашкой в одной и огромным маковым бубликом в другой руке.
Вот уж наворотила делов, ударница! послышался с дороги знакомый голос. Всё ли в гордом одиночестве успела переделать?
А как иначе, Иннокентий Иосифович? манерно пожала плечами ударница, шумно отхлёбывая чай из маминой чашки. Нам теперь надеяться не на кого.
А кто, с позволения спросить, принудил вас к сей самостоятельности? хмыкнул муж, устраиваясь рядом.
Откусил добрую половину бублика:
Хватит капризничать. Всё равно в деревне делать больше нечего. От скуки загнёшься. Домой поедешь? У меня только сегодня выходной. Потом три дня автобуса ждать. Что скажешь?
Петровна прикинула: а ведь и вправду загнуться можно. Все дела переделаны. Конечно, муж ей достался не подарок. Слишком в еде переборчивый. Ночами храпит. Но ведь не пьёт, как некоторые. Зарабатывает прилично. По театрам-выставкам таскает. А что ворчит частенько, так то от возраста и проблем на службе. Поди, на магазинных пельменях и держится бедолага.
Опять же, с автобусами здесь целая проблема. Ездят лишь по вторникам и субботам
Кеш, я не могу. Я у Зоськи продуктов на послезавтра заказала.
Тоже мне причина! Да твоя Зоська давно привыкла к срокам твоих капризов. Больше пяти дней они не выдерживают. Едем?
Петровна хотела возмутиться: кто бы говорил о капризах! Но не стала. И она принялась собирать вещи. Четвёртый уход от мужа, проходя в плановом режиме, приближался к концу. Пора было возвращаться в город.
Слёзы слёзы слёзы
Дождь наконец окончился. Ушёл куда-то за реку, за полдня промочив город до нитки. Солнце уже подумывало выбраться из полупрозрачного облачного убежища. Кокетничало, выставляя то один, то другой бок, и снова закутывалось в ажурную небесную шаль.
Природа вовсю радовалась жизни. По листьям поскакивали полусонные солнечные зайчики. Трава отмылась от городской пыли и торжествовала всеми оттенками зелёного. Птицы, завершив водные процедуры в ближайших лужах, чистили пёрышки и верещали на все голоса. Лишь тучи всё ещё не желали уступать завоёванных позиций. Сердито хмурились, вздыхали, тормозили изо всех сил, цепляясь набухшими телами за верхние ветки деревьев, антенны, крыши домов Даже пытались плакать, выжимая из опустошённых тел последние капли.
Но на них уже никто не обращал никакого внимания. Прохожие в одночасье свернули свои зонты и, ловко огибая лужи, заторопились по своим делам.
В окне первого этажа старого пятиэтажного дома появилась удовлетворённая поворотом событий физиономия одинокой пенсионерки семидесяти восьми лет Марьи Львовны Трофимовой. Впрочем, одиночество её можно было считать условным. Сын Марьи Львовны наведывался из столицы раз в месяц. Дочь давно приглашала в свою Америку. Писала часто. Звонила каждую неделю. И заглядывала к матери дважды в год на Рождество и летом.
К мужу Марья Львовна заглядывала сама. Частенько. Иначе, к сожалению, было нельзя покоился её супруг на Северном кладбище уже три с половиной года. К себе пока не приглашал, но внимания требовал: то цветочки полить, то памятник протереть, а то и службу на могилку заказать святое дело.
Подруги у Марьи Львовны были. Но возраст не давал возможности видеться так часто, как хотелось бы. А потому любимыми и наиболее доступными жизненными удовольствиями пенсионерки были телефонные разговоры. И наблюдение за событиями на улице. С собственного подоконника.
Соблюдая традиции как-то не хотелось выглядеть в чужих глазах праздной любопытствующей, Марья Львовна принялась деловито переставлять на подоконнике цветы, завозила тряпочкой по рамам, завозилась с форточкой. А сама цеплялась за каждое мало-мальски заметное изменение по ту сторону мира.
Красота-то какая! Хоть жизнь на подоконнике проведи. Жизнь да сколько её осталось?!
Из подворотни выскочил старичок. Засеменил, засучил сухонькими ножками по мокрому тротуару, изредка поглядывая на небо.