Проделка в Эрмитаже - Бренер Александр Давидович

Дорогой мой и милый Сережа,
Мне нравится твоя рожа,
Потому что она вечнодетская.
Мы страшно с тобою ругались,
А сейчас наконец побратались,
И тому есть причина простецкая:
Необходимость объединения мальчуганов
Против сволочи и интриганов.
И задача сия молодецкая.

«Спать, спать, спать, спать»,
Говорит тихонько мать
Маленькому мальчику,
Гладя его пальчики.

«Спать, спать, спать, спать»,
Шепчет юноше опять
Девушка-красавица,
Нежа его палицу.

«Спать, спать, спать, спать»,
Уложив его в кровать,
Старику старушенька
Шамкнула на ушенько.

«Спать, спать, спать, спать»,
Чавкнула землица-мать,
Но мертвец не услыхал,
Ибо в гробике лежал.

Тут-то начал он кричать,
Начал ножками стучать,
Кулаком по стенке хвать:
«Вставать! Вставать!»

Как-то было у меня горе.
Оседлал я его, как коня,
И мы мчались вдвоём на просторе
Два года и еще два дня.

А потом я с него спрыгнул
И вошёл в чей-то милый дом,
Пожил там, позже был выгнан,
И неважно, что было потом.

А горе? Куда делось горе?
Вот это реальный вопрос.
То ли с горки прыгнуло в море?
То ли впрягли его в чей-то воз?

На улице лежал бродяга.
«К нему,  подумал я,  прилягу
И эту песенку мою
Ему на ухо пропою.

Ведь так бедняга одинок».
Но только я к нему прилег,
Бродяга сразу заорал:
«Катись отсюдова, нахал!»

Потом, увидя мой испуг,
Он помягчел и молвил: «Друг,
Заместо песенки своей
Ты лучше дай мне сто рублей».

В карманах рылся я, как зверь,
Но денег нет есть лишь Бодлер.
Тут я кричу без проволочек:
«Я подарю тебе цветочек!»

Я взглянул: на небе туча,
А под тучею дома.
Я подумал: было б лучше
Спать на туче задарма,
Дом ведь платная тюрьма.

Я подумал: а ещё бы
Лучше платье не носить,
А скроить из тучи робу
И по небу в ней бродить
Тучу есть, из тучи пить.

Я смекнул: ведь туча может
Формы быстро изменять,
Облик девушки пригожей
Ей нетрудно воспринять
Стану девушку ласкать!

Я решил: летучесть тучи
Мне сулит святую блажь
Дева туч на каждый случай
Будет новая, не та ж!
Тут я впал в безумный раж.

Я взмолился: «Туча, туча,
Будь мне домом и женой!
Ты прекрасна, ты могуча»
Дождь вдруг хлынул проливной
Смейтесь, смейтесь надо мной!

Tакая маленькая малость
Мне жить совсем чуть-чуть осталось.
Я соберу остаток сил
И поступлю, как крокодил.

Не буду вовсе лить я слёзы,
Забуду все свои угрозы.
И солнце я не проглочу,
И девочку не захочу.

Но тихо лягу на панели,
Чтоб все прохожие глазели,
Разину пасть, как трубадур,
И захриплю: Bonjour! Bonjour!

Существуют разные возможности:
Позабыть совсем об осторожности,
Запастись полдюжиной камней
И разбить один из фонарей.

Существуют разные возможности:
Наплевать на всяческие сложности,
Отказаться ото всех идей
И стать самым гадким из детей.

Существуют разные возможности:
Умереть при первой же возможности,
Но поджечь какой-нибудь музей,
Чтобы сердцу стало веселей.

Существуют разные возможности:
Начихать на противоположности,
Перепутать дактиль и хорей
И орать, как грешник на чертей.

Существуют разные возможности:
Бросить все долги, должки и должности,
Стибрить пару вкусненьких вещей
И кормить лисиц и голубей.

Я предатель сотни наций,
Я плевал на гром оваций,
Я хотел лишь одного
Крикнуть миру и-го-го.

И-го-го ведь «и-го-го»
Лишь для дурня одного.
Для меня же и-го-го
Больше всяких ого-го.

Вот и встал я, как на пире
В старом добром божьем мире,
И, чтоб стало всем легко,
Крикнул миру: «И-го-го!»

Только мир не шевелится,
Словно мир этот больница,
И лекарство и-го-го
Уж не лечит никого.

Ох, сколько я сменил квартирок
И все-то были не мои.
Ох, сколько я стерпел придирок
Да ни одной, друзья мои!

Я воровал и сам украден
Бывал цыганками небес,
И я имел не меньше ссадин,
Чем душ имел я и телес.

Но говорить не научился
Я на родимом языке
И под любимую мочился,
Когда с ней спал на тюфяке.

Еще я матери полтинник
На день рожденья пожалел,
Зато, весёлый матершинник,
Я песню грустную ей спел.

И потому сегодня утром
Сломал я солнце пополам,
Но только моль одна и пудра
Посыпались к моим ногам.

В центре Парижа,
К Сене поближе,
В тени Notre-Dame
Я видел Madame.

Возраст неясен,
Прищур опасен,
В накидку шуба,
И скалит зубы.

Под шубой прелой
Голое тело.
И ступни тоже
В своей лишь коже.

Зимой и летом
На месте этом
Стоит, как древо
Ни вправо, ни влево.

Вокруг туристы,
Бомжи, букинисты,
Жандармы тоже,
И прочие рожи.

Собаки, урки,
В тужурках турки,
Бабёнки в гриме
Все мимо, мимо.

Она же в мехе,
Пупок в прорехе
Стоит все там же,
Не емши, не спамши.

Как это странно
Но раз утром ранo
Некий японец
Ей кинул червонец.

Денек был светел.
Я сам свидетель:
Деньги упали,
Но их не взяли.

Вздрогнула шуба,
И этак негрубо,
Но хоть охай, хоть ахай
«Да пошел ты на хуй!»

Донеслось до химер.
Я и сам, старый хер,
Это слыхал
И вам передал.

Вот вошел я в галерею
И давай орать скорее:
«Хватит ждать вам тут Годо!
Подавайте мне бордо!»

Всполошилась галерея.
Гнать меня хотели в шею.
Но застрял я в их дверях,
Как Синдбад в семи морях.

Так в преддверьи галереи
И сижу я, свирепея,
А вокруг холсты висят
Словно декабристы в ряд.

Неужели в галерее
Я в итоге околею?
Или мне поможет Бог,
Как Артюру он помог?

Я ношу громадные ботинки
Специально, чтобы было плохо.
Я хожу по меловой тропинке
Шаркающим шагом скомороха.

У меня дурацкие замашки:
Я говно люблю, как кот сметану,
Потому что милые какашки
Отрицают лживую осанну.

Какать я дерзаю при народе,
Чтоб народ и сам стал посмелее,
Это для меня в каком-то роде
То же, что огнём рыгать на Змея.

Бубен я ношу в своей котомке
И пляшу на ярмарках вприсядку,
Но купцы от песен моих громких
Убегают к черту без оглядки.

Розами я бью вельмож по роже.
Роза это нежное растенье,
Но когда шипами вам по роже
Станете совсем иного мненья.

Я порой бываю очень смелым,
А порой плакучая мимоза.
И любой придурок между делом
Может в сердце мне вогнать занозу.

Я глубокие читаю книжки,
Но люблю в них только анекдоты
И бегу на улицу вприпрыжку
Их использовать как антидоты.

Я хочу быть вишенкою в тесте,
Я хочу быть косточкою в горле,
Я боюсь расстрелян быть на месте,
Я хочу, чтоб в пыль меня растерли.

Голова седа, а чувством зелен,
И стишки пишу, как ловят блошек.
Только я не очень-то уверен,
Что они кусают вас, как кошек.

Я такой же, как природа
В век озоновых прорех,
Я урод, но у урода
Тоже должен быть успех.

Я к художнику Тишкову
Вдруг вхожу на вернисаж
И вакхически-сурово
Начинаю эпатаж.

Все художники продажны,
И Тишков таков, как все,
С коллекционером важным
Он стоит во всей красе.

Я кричу: «Привет, миляга!
Ты в Париже? Тыща лет!»
Побледнел он, как бумага,
Пожелтел он, как паркет.

Но, желая скрыть смятенье,
Принимает бодрый вид:
«Ба! Какое совпаденье!
Слышь, в Москве ты не забыт.

Лишь недавно вспоминали
За общественным столом,
Лишь недавно обсуждали,
Заедая пирогом.

Ты легенда! Ты треножник!
Ты весталка! Ты пиит!
Ты у Вечности заложник!
Ты почти что Вечный жид!»

Коллекционеру тоже
Про меня забормотал:
«Он легенда! Он тревожил
Он будил Он возбуждал»

Тут меня так и подмыло.
Тут я весело кричу:
«То, что было,  мылом смыло!
Я сейчас блудить хочу!»

И немедленно с Варварой
Начинаю танцевать.
Полюбуйтесь нашей парой:
Сутенёр и девка-блядь!

Приложившись к самовару
Днем на площади Конкорд,
Пляшет бешено Варвара
Среди выставочных морд.

Вот она уж поясницей
Стала нагло сотрясать,
Вот она уж ягодицей
Голой начала играть

Тут Тишков, попятясь раком,
В толще публики исчез.
Коллекционер, однако,
Все еще был где-то здесь.

Молвит он: «А где ж легенда,
Что Тишков мне обещал?
Бунин, кажется, в Сорренто
С Верой тоже так плясал».

От такого эрудита
Дух взбрыкнул во мне, как конь,
И, решив сыграть открыто,
Обосрался я в ладонь.

Обосрался, обосрался,
Обосрался как всегда!
Как младенец опростался,
Как падучая звезда.

И, протягивая руку,
Где добра полным-полно,
Я, как Ванька политруку,
Крикнул: «Вот мое говно!»

Эрудит тут отшатнулся,
Эрудит губу поджал,
Вмиг на ножках развернулся
И в потёмки убежал.

А толпа чуть загудела,
Стала блеять, стала выть
И привычное нам дело
Захотела нас побить.

Ну и что? Сладка поэту
Кровь из лопнувшей губы,
Потому что смысла нету
Жить без буйства и гульбы.