На алтаре пылало жаркое огнедышащее пламя. В воздухе струился аромат благовоний. Серый дым восходил в небеса, хотя тот, кому приносилась жертва, доживал свои последние годы на земле
Молодой жрец присел отдохнуть на камне, и на его плечо легла тяжелая мужская рука:
Что, сынок, умаялся? Сегимунд, как ты, мальчик мой? прозвучал голос на латыни с сильным акцентом.
Где этот римлянин? спросил на родном наречии Сегимунд, оглядываясь по сторонам и ища глазами Вара.
Он принес жертву и направился в баню, сказал Сегест. И меня, кстати, приглашал с собой.
А что ж, ты, отец, не пошел вместе с ним? усмехнулся Сегимунд.
Я хотел поговорить с тобой, мальчик мой.
О чем? покосился на отца Сегимунд. Впрочем, идем Луций, подмени меня, крикнул он своему помощнику, торопливо пересек двор и по ступенькам поднялся в храм, в глубине здания стояла высокая высеченная из мрамора статуя божественного Августа, пред которой в золоченой курильнице дымились благовония. Сегест, последовавший за сыном внутрь храма, остановился в нерешительности пред изваянием.
Говори, отец, потребовал Сегимунд. Здесь нас никто не услышит. Или ты страшишься этого мраморного истукана? Поверь за всё то время, пока я нахожусь в этом святилище, он не подавал признаков жизни
Сегест, с тревогой поглядывая на изваяние, которое весьма походило на живого человека, сказал сыну:
Будь осторожен, мальчик мой. Следи за своими словами. И помни не всю жизнь тебе прозябать здесь, в этой богом забытой дыре. Ты удостоился гражданства. Однажды ты поедешь в Рим, ты увидишь мир, который велик и огромен, и в нем много разных чудес
А зачем, отец? Зачем мне этот Рим? Зачем мне это гражданство?
Как зачем? У тебя будет все: богатство, власть, влияние. Твои дети уже никогда не увидят Германии.
Я не хочу для них такого будущего, мрачно отозвался Сегимунд. Арминий давеча рассказывал, как наш соотечественник по прозвищу Германец едва не убил этого божественного Августа, он кивнул в сторону статуи. Он видел страх в глазах этого плешивого старика, когда мимо него пролетело копье, брошенное Германцем. Этот бог боится за свою жизнь, как любой смертный!
Тише, Сегимунд, тише, прикрикнул на сына Сегест, кинулся к выходу, проверил, что их разговор никто не слушает, и вернулся назад. Не смей так говорить! Не смей, тяжело дышал Сегест. И меньше слушай Арминия. Он сбивает тебя с пути. Сам купается в милостях Кесаря, а тебя хочет погубить. И Туснельда под его влияние попала. Но ничего ему она не достанется
Что ты сделал, отец? встревожился Сегимунд. Что с Туснельдой?
Да успокойся ты, Сегимунд. усмехнулся Сегест. С твоей сестрой все в порядке. Она обручена
Как обручена? С кем?
С сыном вождя марсов Маловендом.
Что ты натворил, отец?! воскликнул Сегимунд. Арминий тебе этого никогда не простит!
Да плевать я хотел на твоего Арминия, вспылил Сегест. Скоро, скоро я положу конец его влиянию. Римляне увидят, что он враг
Ты не посмеешь сделать этого! Да и не поверит тебе никто.
Однажды Арминий допустит ошибку, которая станет для него роковой. Помяни мое слово!
Войско Квинтилия Вара переправилось через Рейн и двигалось вдоль берега реки Липпе. Вслед за конным отрядом Сегеста, тремя когортами преторианцев и когортой ветеранов, возглавляемой трибуном Лонгиным, тянулся длинный обоз из мулов, навьюченных тюками с разной снедью, и повозок, где сидели юристы, писцы, судьи, откупщики, сборщики податей, маркитанты, наконец, блудницы, которым всем вместе предстояло водворить римский порядок в землях варварской Германии. Справа от колонны неслась полноводная река, в которой плескалась рыба, а слева пролегал горный кряж, утопающий в зелени первобытных лесов, богатых дичью. Высоко в небе кружил орел. Квинтилий Вар, сидя верхом на породистом скакуне, жмурился на солнце и, будучи в прекрасном расположении духа, даже скинул с себя доспехи, хотя его и предупреждали об опасностях и таящихся в лесах разбойниках.
Добрый знак Юпитер посылает мне, довольно ухмылялся он. Теперь, когда у меня, как у Кесаря, собственный отряд германской стражи, мне ничего не страшно
Сегест, который еще плохо знал латынь, а потому часто прибегал к помощи толмача, ехал рядом с Варом и выслушивал его веселую болтовню.
Легионеры это мои дети, Сегест, а я для них как родной отец. Поэтому я теперь везу в Висургон столь большой обоз. Они, поди, соскучились по римской пище, да и женщин давно не видели, а теперь у них появится отдушина. Солдат, который весел и доволен жизнью, будет служить Риму с удвоенной силой! А что ты молчишь, Сегест? Ты разве не веришь мне?
Сегест, который еще плохо знал латынь, а потому часто прибегал к помощи толмача, ехал рядом с Варом и выслушивал его веселую болтовню.
Легионеры это мои дети, Сегест, а я для них как родной отец. Поэтому я теперь везу в Висургон столь большой обоз. Они, поди, соскучились по римской пище, да и женщин давно не видели, а теперь у них появится отдушина. Солдат, который весел и доволен жизнью, будет служить Риму с удвоенной силой! А что ты молчишь, Сегест? Ты разве не веришь мне?